Николай Лохматов - Листопад

- Почему ты так не любишь Маковеева, папа? - твердо спросила Наташа. - Он все же из людей настоящих...

- Кого ты имеешь в виду? Маковеева, что ли? - губы Буравлева дрогнули в недоброй усмешке. - Настоящий!.. Мало ты еще смыслишь в этом деле. Присмотрись, тогда увидишь, кто настоящий, а кто нет. - И он углубился в бумаги.

Наташа присела сбоку стола.

- А кто же тогда настоящий?

Буравлев вскинул на дочь насмешливый взгляд.

- Вот он, твой настоящий, приказ подписал о Косте Шевлюгине. Так запросто уволили лучшего трелевщика... Даже не поговорили с человеком, а выкинули, можно сказать, на улицу.

Наташа смущенно опустила голову.

- А ты бы в таком случае не увольнял. В первую очередь он тебе подчинен!..

- Подчинен мне, а зарплату ассигнует твой Маковеев - человек настоящий... С душой, как видишь! Я бы не уволил. А куда податься парню? повысил голос Буравлев. - Кто посмотрел, что у него там на сердце... Бумагу подписать нетрудно, а бродить по лесу, сманивая вот таких, как ты, дурочек, еще легче... А вот понять человека, в душу рабочего заглянуть для этого, видимо, мало быть директором... Мало!..

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

Дождь был забойным, барабанил по бревенчатой стене и стеклам Милючихиной избы. По дорогам плясали, подпрыгивая, прозрачные водяные шарики, лопались на лету и мутными потоками сбегали по пустынной улице к реке.

- Вон как зарядил!.. - с досадой заметил Шевлюгин, прислушиваясь к шуму дождя.

- Пусть помочит, пересохло все, - отозвалась Милючиха, чистившая большого серебристого осетра. Она подняла голову, покосилась на окно.

В небе медведями громоздились бурые мохнатые тучи. Над Ольховкой, приостановившись, сбросили на крыши домов и на огороды свой благодатный груз.

- Напилась зелень! - с облегчением вздохнула Милючиха.

- Теперь заладил - окороту не жди, - проворчал Шевлюгин. - Переметы не порвало бы...

- Из-за твоих переметов хоть весь свет сгори.

- Зла у тебя, как у пойманной лисицы... И чего кипишь?..

- С радости, ублажил ты меня, рабу грешную.

- Ну и язва!.. - Шевлюгин сощурился, покачал головой. И чего быть недовольной? После того как началась линька у зверей и он перешел на запретный лов осетра, в доме ее стал частым гостем. Благо, для переметов нашел укромное местечко под Ольховкой. Да и прибылей она получала немало. Осетрина - рыба сейчас редкая. В любое время с нее можно "сорвать" красную цену, а Милючихе-то он ее отдавал задарма.

Милючиха, склонясь над столом, усердно скребла ножом осетра.

Шевлюгин подошел к ней и потрепал ее по плечу.

- Не терпится? - покосилась она на него. - Вот рыбу выпотрошу... А бородищу-то отрастил! Хоть бы наполовину остриг. С таким неприятно и рядом сидеть. У нас вон старики каждую неделю бреются.

- Зато в кармане у них пусто. А ты загляни в свою кубышку: сколько там червонцев? И все благодаря вот этой бороде. Много ли ты в колхозе-то наработала?

- Ну, ну, утихомирься, - примирительно сказала Милючиха. - Но при чем тут твоя борода? Зимой-то обходился без нее.

- Мало ты смыслишь в нашем деле. Зимой-то я был егерем. Все зверье мне подвластно. Если и сшибу незаконного, так на то причину найду. А рыба другого хозяина имеет. Недавно меня накрыл какой-то начальник их, а я бац на колени и за бороду: пощадите старика христа ради. Больше ни-ни... ей-богу. И ну моргать глазами, аж слеза побежала. "Ну, смотри, браконьер, попадешься еще раз - не помилуем", - пригрозил он. "Какой я, говорю, браконьер? Человек я, как и все..." Он махнул рукой и повернул лодку обратно. А я в то время на кукане с пяток осетров держал, что жеребцов на привязи. Вот тебе и борода! А будь я бы бритый...

- Борода бородой, а если тот увидел бы твоих осетров?

- У меня поблизости багор лежал. Чуть что - один короткий взмах и концы в воду. Так-то оно... - Шевлюгин привлек к себе Милючиху; она освободилась от его крепких объятий, довольная и разомлевшая, и, дернув его за бороду, не без гордости заметила:

- У тебя, я вижу, борода для обмана глаз, значит. С виду вроде и старик, а на самом деле ох какой!..

Слова эти польстили Шевлюгину.

- Значит, на старика не похож? Ха-ха-ха!..

Вдруг Милючиха оторопела.

- Беги скорее во двор, - встревоженно зашептала она. - Видишь, кто-то через огород шастает?

Шевлюгин подошел к окну, отодвинув занавеску, пригляделся.

- Не бойся, - успокоил он. - Это Степан Ковригин с Сенькой Зыряновым. Я пригласил их зайти. Поговорить нужно. А ты-ка подай на стол икорки с луком, поджарь одного осетрика. Ну и пару бутылочек поставь. Сама знаешь...

- А что же ты сказал им, когда приглашал-то? - испуганно спросила его Милючиха.

Шевлюгин замялся:

- Дома, мол, принять не могу. С женой в ссоре. Приходите тогда-то в Ольховку, к родственнице...

2

Все трое сидели за столом, отправляя в рот куски жареной осетрины. Выпитый самогон огненным шаром прокатился по нутру, придав гостям и без того хороший аппетит. Смачно чавкая, Ковригин аккуратно снимал с осетрины румяную кожицу, складывал ее на край тарелки.

- Ты когда-нибудь видел, как енот жрет ондатру? - глядя на то, как он ест, спросил Шевлюгин.

- Эта крыса мне еще попадалась, а вот енота здесь никогда не видел, пожал плечами Ковригин. - Их года три тому назад как завезли. Редко, правда, но попадаются. Я хоть и охотник, но не совсем согласен, что напускают разных хищников. Разведется их - гнезда птичьего не оставят.

- Пушнина нужна, вот и разводят, - пояснил Шевлюгин. - А так, на какой ляд она сдалась.

- Век химии. Сейчас научились такие искусственные меха готовить, что не отличишь от настоящего.

- Однако все же не настоящий. - Шевлюгин взял бутылку и разлил самогон по стаканам. - Так вот о еноте. Иду я как-то к Касьянову броду. Вечерело. Вижу - собака. Я затих, присмотрелся, а это енот свежует ондатру. Вначале отгрыз ей голову, потом стянул с нее шкурку, да ловко так и быстро, глазом не моргнешь. Ну, когда он кончил свежевать, тут я и вышел. Метнулся он к кустам и только его видели, а мне зато шкурку оставил.

- Так что же тут общего у меня с енотом? Не пойму что-то... - спросил Ковригин. - У него зубы, сам говоришь, как ножи. А у меня - не дотронешься. Флюс замучил.

- Енот, - не обращая внимания на жалобы Ковригина, заключил Шевлюгин, - самый чистоплотный зверь в лесу. Кто еще сначала ополоснет мясо, а потом ест? И шкурка его дорога. Жаль только, стрелять нельзя.

- Зачем же стрелять? - посмотрел на него пристально Ковригин. - Пусть живут. Пока зла нет.

- А птички-то как же? - не выдержал, съехидничал Шевлюгин.

- А я на днях забрел в Глухое урочище, - стараясь заглушить перепалку, проговорил после долгого молчания Зырянов. - Чего там только не водится! Особенно много бобра. Все берега изрыты для хаток. Можно за день столько настрелять, что на много лет хватит.