Лариса Матрос - Социологический роман

-- Я их ненавижу?! Да как ты можешь так говорить. Я же настроилась на самую искреннюю любовь к ним. Сколько я потратила сил на эти вечеринки, которые устраиваю уже в который раз, чтоб только расположить их. Правда, что-то мне все же удалось. Все твои коллеги сильного пола с нескрываемым удовольствием приходят именно к нам на "чашку чая" и не скрывают того, что им нравится этот "мещанский уют". Но научные дамы это воспринимают как личное оскорбление. А ты стыдишься того, что твоя жена занимается такими пустяками, в то время как они трудятся на поприще науки. И это потому, что ты не считаешь домашнюю работу трудом. Но что бы ни было, я только начала наводить красоту в доме. Если я имею свою квартиру, я буду делать все так, как мне нравится, а не им. У них квартиры не место для отдыха и расслабления, а пункт передышки между работой и очередным походом. Я не желаю так жить. Я лучше не куплю себе туфли, но завтра же пойду и куплю то, что присмотрела для дома. Ну ладно. Мне нужно укладывать спать Анютку, уже поздно. Ужин на столе. Муж и жена, не глядя друг на друга, разошлись -- она в детскую комнату, а он на кухню. Анюта сидела на расстеленной на полу шерстяной шали и играла в кубики. Инга, подавленная незаслуженными упреками мужа, автоматически выполнив необходимый дочке туалет, уложила ее в постель. -- Ну, теперь спи, лапонька, -- нежно произнесла она, поправляя одеяльце и наклонившись, чтоб поцеловать дитя в щеку. Ей показалось, что от ребенка несет жаром. Она бысто положила ей под мышку градусник. Температура была повышенной. Саша, -- громко позвала она. Саша немедленно появился в дверях детской. -- Саша, у Анютки температура. Повидимому, очередная простуда. Завтра вызовем врача, и, я думаю, что в садик она опять не будет ходить несколько дней. Сказав это, она быстро дала ребенку жаропонижающее, напоила малиновым теплым чаем, приговаривая: "Вот мы сейчас поспим, а утром проснемся здоровенькие". Ребенок, уставший от позднего для него времени и повышенной температуры, мгновенно заснул. -- Пойдем, не будем ей мешать спать, -- сказала Инга, выйдя из детской и оставив дверь открытой, чтоб услышать, если ребенок проснется. Они прошли в кухню, где на столе стоял недоеденный мужем остывший ужин. -- Сашенька, -- сказала она ласково, словно забыв о перебранке на тему "мещанства", -- мне нужно завтра на работе быть обязательно. Я не могу так часто оставаться дома. Я всетаки единственный юрисконсульт там, и, когда меня нет на месте, это всеми ощущается. Они меня ценят, хорошо относятся и пытаются идти навстречу, понимая, что я теперь живу так далеко. Но ведь работа есть работа, и никто не может за меня пойти в суд и арбитраж, никто не может за юриста подписывать договоры и прочее. Я чувствую, что растет раздражение... Завтра я должна поехать... -- Но я ничего не могу сделать. Я должен быть в институте. -- Но почему? Ведь у вас же супруги, как правило, в таких случаях работают по очереди. Мне Мария говорила, что у вас нет проблем, когда нужно посидеть дома с больным ребенком. У всех дети, и не по одному, и никто не испытывает таких проблем, как я. И ты бы мог иногда в таких случаях приходить в институт во вторую, так сказать, смену.

-- Неужели ты не понимаешь разницу. Ты говоришь о ситуации, когда муж и жена оба занимаются наукой и час-то работают в одном институте. Поэтому если утром приходит жена, то все знают, что муж, хоть и дома, но занимается наукой, и наоборот. -- А почему же тебе не поверят, что ты занимаешься наукой, когда ты сидишь дома. -- Но почему я должен красть свое научное время?! Ты мать, и тебя никто не имеет права упрекнуть, если ты сидишь дома по болезни ребенка. Тебе платят побольничному, значит, это все законно. -Мне платят по больничному всего за три дня. А я по неделе сижу дома, да еще почти каждые два месяца. -- Я ничего не могу добавить. Когда я дома с ребенком, я не могу сосредоточиться и ничего не могу сделать. В конце концов, от моей карьеры зависит наше благополучие.

-- Может, ты и прав, но я тоже еще не поставила точку на своей карьере. Хорошо, я останусь завтра дома, но если мне предложат уволиться, посмотрим, как мы заживем на твои сто пять рэ. -- Не сто пять, а сто тридцать пять рэ. С завтрашнего дня мне уже будут начислять зарплату на тридцать рублей больше. И к тому же я звонил в ВАК и меня вроде бы утвердили... Так что через несколько месяцев я буду, возможно, получать сто семьдесят пять рублей! -- Здорово, -- смягчилась Инга. -- Это здорово. Хорошо иметь богатого мужа, -- лукаво улыбнулась она, поцеловав его в лоб. -- Поздравляю. Да, хочу тебе сказать, что я записалась на курсы по философии для сдачи кандидатского минимума и со следующего понедельника начну два раза в неделю вечерами ходить на лекции. -- А зачем тебе это нужно? По каким наукам ты собираешься писать диссертацию? Разве ты здесь можешь заниматься юридическими науками? -- По каким -- не знаю, но собираюсь и напишу. Саша посмотрел на жену с удивлением. Ее тон показался ему несколько необычным, но думать у него не было времени, и он, завершив ужин, пошел к своему рабочему месту. После трагического разрыва с Линой, у нее здесь не было ни одного человека, с которым она могла бы хоть как-то общаться по своим личным проблемам. С коллегами мужа она, конечно, общалась часто -- на вечеринках и по разным поводам, но все же дружбы ни с кем у нее получалось. У них работа была жизнью, а жизнь работой. А у нее работа была совсем другой и жизнь не могла быть такой, как у них. Их институтская жизнь все стремительней обрастала "правилами и традициями", обусловливающими непрерывные лабораторные "междусобойчики" с вином и закусками прямо в институте после работы. Инга участвовать в них не могла, вопервых, потому что не на кого было оставлять Анюту, а вовторых, потому что там собирались только сослуживцы. Даже редкое присутствие кого-то постороннего, не связанного с ними работой, нарушало это единство трудовой и развлекательной сторон их жизни. Поэтому, если б и было, с кем оставить Анюту, чувство собственного достоинства не позволило б Инге приходить туда, где ничто бы не избавляло ее от тяжкого ощущения своей ненужности, излишности.

x x x

Была пятница. В этот день Инга не поехала в город и занималась уборкой квартиры. Она вылизывала каждый уголок, трижды переставляла небольшой набор дешевой мебели в этом любимом ею гнезде. В маленькой одиннадцатиметровой комнатке стояла Анюткина кроватка с сеткой, к стенке был подвешен секретер, состоящий из двух полок, на которых лежали детские книжки, блокноты, цветные карандаши. Когда дверца секретера открывалась, образовывался подвесной столик, за которым Анюта любила рисовать. Под секретером в большом картонном ящике были сложены игрушки. В пятиметровой кухне кроме небольшого холодильника "Саратов" были два шкафчика для посуды и сложенный столкнижка. Когда приходили гости, его выносили в гостиную и раскладывали. В шестнадцатиметровой гостиной стояли диванкровать, секретер мужа, тумбочка с телевизором "Рекорд", самодельный (из досок, прошитых металлическими трубами), на всю стену стеллаж и маленький журнальный столик с двумя легкими креслами "модерн". Эти кресла она купила у соседки Вилены, собирающейся переезжать в трехкомнатную полногабаритную квартиру, предоставленную мужу в связи с защитой им докторской диссертации. Вилена первая из соседок заговорила с Ингой, когда они только переехали в этот дом, и проявляла к Инге искреннюю доброжелательность.