Лариса Матрос - Социологический роман

-- Доченька, так ведь страшно, ехать в никуда. Мало ли что? -- сказала Инга Сергеевна растерянно. -- Мамочка, "в никуда -- это здесь". А там -- у нас виза. Значит, нас никто не выгонит. Приедем, будем мести улицы, мыть окна и как-то устроимся, пока Флеминг не раздобудет новый грант, ведь Игорь же ему понравился! В крайнем случае, чтоб проявить себя, Игорь будет работать у него пока без денег, а вечерами будет развозить пиццу -- так многие начинали, я читала это в письмах. Но... но, -- сказала дочь истерически возбужденно, -- если мы там все же устроимся, я никогда, никогда не вернусь в эту варварскую страну, которая калечит жизни, судьбы, которая не позволяет человеку самому что-то сделать для себя здесь и при этом не разрешает ему что-то сделать для себя за ее пределами. Только бы поскорей удрать отсюда, поскорей. Инга Сергеевна угнетенно промолчала. Через несколько часов, не сказав друг другу ни слова, они с Анютой принялись снова за упаковку чемоданов. Когда все было готово, чемоданы упакованы, друзья по общежитию решили организовать для отъезжающих прощальный банкет, и Игорь с Анютой, не имея для этого никакого настроения, но чтоб не обидеть друзей, остались ночевать в общежитии, а Инга Сергеевна с Александром Дмитриевичем, взяв Катюшку, уехали в Москву. x x x

В гостиничном "люксе" было тепло, уютно и чисто. Александр Дмитриевич расположился у письменного стола в гостиной, а Инга Сергеевна искупала внучку, уложила ее и прилегла рядом, съежившись от тревог и тяжелых мыслей: "Когда я еще тебя увижу? Что там будет с вами?" -- Бабушка, а мы завтра уезжаем в Африку? И ты с дедушкой с нами? -- Нет, солнышко, вы уезжаете в Америку. Ох, я совсем забыла, -- воскликнула она, поцеловала дитя в щечку и вскочила с постели. Инга Сергеевна подошла к дорожной сумке, из которой извлекла маленькую красную лакированную, похожую на коробочку, сумочку, в которой лежали две кассеты, несколько батистовых, отороченных кружевцем носовых платочков и маленькая бутылочка пробных духов "Красная Москва". Она положила это на кровать и сказала: -- Катюшка, -- это тебе на память от меня. Вот сумочка, видишь какая красивая, на золотой цепочке. А вот красивые платочки. У девочки всегда должен быть с собой чистый платочек. А это духи. А на этой кассете твои любимые песни и сказки. И когда тебе будет грустно, будешь включать магнитофон и слушать мой голос. А на другой кассете новая сказочка "Про Катеньку", которую я тебе сочинила. Нравится?

-- Очень, -- ответила внучка, как-то повзрослому грустно. -- А спой мне про радости. -- Хорошо, закрой глазки. Девочка плотно сжала моргающие веки и приготовилась слушать.

-- "Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни", -- запела ей бабушка колыбельную, под которую внучка привыкла засыпать с первых месяцев своей жизни. На следующий день, уговорив шофера институтского микроавтобуса за огромные деньги отвезти их с багажом, Игорь с Анютой приехали в Москву. Чтоб не раздражать злобных администраторш гостиницы, они оставили вещи в камере хранения одного из вокзалов и налегке прибыли в гостиницу, где их с нетерпением ждали родители с Катюшкой. После легкого завтрака в буфете они пошли гулять по Москве. Погода была весенняя, солнечная. Анюта выглядела потерянной и все время утирала слезы, крепко прижавшись к руке матери, и почти не разговаривала. Александр Дмитриевич предложил пойти в хороший ресторан, но вопреки обычному, Анюта не захотела и предложила заказать обед прямо в номер гостиницы. Поскольку в официальном оформлении детей в гостиницу на ночь администратор им отказала, в десять вечера Инга Сергеевна, заплатив горничной немалые деньги, попросила ее нелегально дать постельное белье, чтоб они поспали несколько часов до отправления в аэропорт в их номере на маленьком диване и сдвинутых креслах.

x x x

В Шереметьево они прибыли ранее, чем планировали, потому дети быстро прошли регистрацию и, не успели оглянуться, как оказались по разные стороны границы с родителями. Катюшка вряд ли понимала, что происходит, но почемуто, как никогда была печальна и повзрослому безмолвно несколько раз возвращалась к барьеру, чтоб обнять бабушку и дедушку. Вскоре дети скрылись из виду и Инга Сергеевна с мужем, совершенно потерянные, не говоря ни слова, вышли на улицу. Усталые, они вернулись в гостиницу и, как по предварительной договоренности, ни разу за день не коснулись темы отъезда детей и того, какие проблемы у них там могут возникнуть в связи с информацией, полученной от профессора Флеминга. Душевная боль их была столь непреодолима, что они смиренно, каждый в отдельности отдались во власть этой боли, которую ничто не могло притупить. День прошел бестолково, и они рано легли спать, так как на следующее утро Александр Дмитриевич улетал в Германию на конференцию.

Когда Инга Сергеевна осталась одна в Шереметьево, проводив мужа, она испытала даже какое-то облегчение. "Когда плохо, то плохо, когда очень плохо, то очень плохо, когда совсем плохо, тогда уже становится лучше", -вспомнила она когда-то услышанное изречение. "Действительно, -- подумала она, если б сейчас был Саша, я бы плакала, изливала свои страдания. Чтоб меня утешить, он бы организовал чтонибудь развлекательное: театр, кино, Красную площадь -- а это еще более усугубляло бы тоску и страдания. А так -я одна. Закроюсь в гостинице и сама с собой постараюсь справиться". Ей удалось быстро поймать частную машину, водитель которой рассказал о том, что в Москве всюду танки и как бы не разразилось кровопролитие.

-- Конечно, это Мишка за власть держится, хотя народ против него. Ему нужен мощный взрыв сейчас, пока у него рычаги, чтоб объявить какуюнибудь "чрезвычайку", и все. -- Нет, нет, простите, я не могу в это поверить. Он мирный человек. А в чем причина, что произошло? -- спросила она, отметив, что в связи с проводами дочери совсем отключилась от событий в стране, за которыми тщательно следила с первых дней перестройки.

-- А что, что? Запретили демонстрацию на Манеже... -- А почему именно на Манеже? -- Так ясное дело, Манеж в двух шагах от Кремля. А вдруг народ решит повторить известную картину "Штурм Зимнего"? В общем, пока неясно, чем все кончится. Идите, барышня, поскорее домой и сидите там тихо. Инга Сергеевна почувствовала себя оцепеневшей от охватившего ее ужаса. Муж только что улетел в Германию, дети -- где-то за океаном. Совершенно одна и даже вне дома! "А вдруг произойдет что-то, переворот или еще что, и я никогда не увижу своих детей...", -- подумала она, вся съежившись от страха. Почти не соображая, что делает, Инга Сергеевна рассчиталась с водителем и побежала в номер, очевидно, с тем же чувством, с которым люди в войну бежали в бомбоубежище. Сбросив полушубок и сапоги, она легла в постель и словно замерла. "Что с нами будет? Зачем все это? А вдруг опять закроют все границы? Что будет с Анютой? А вдруг профессор Флеминг вообще отсутствует сейчас в Америке, не подозревая, что Игорь с семьей приедет? Что будет с ними, когда они приедут в незнакомую страну и их даже никто не встретит?"...