Лариса Матрос - Социологический роман

На смену этому сюжету снова замелькали прежние кадры документальной кинолеты с Бурштейном. -- А через месяц, -- говорит он, закончив комментарий к статье Мейсака, -- случится история с "подписантами". То есть люди подписывали письма протеста против неоправданных политических процессов, начавшихся в этом и прошлом году. В шестьдесят седьмом они прозвучали по "Голосу Америки", по Бибиси. Таким образом, представлялось, что они писали в сущности не в Верховный суд, не в ЦК партии, а прямо за кордон, хотя это бессмыслица, понимаете. Потом документально было установлено, что это неправда. Но это были превентивные процессы, это была артподготовка перед входом войск в Чехословакию. Интеллигенцию спровоцировали по существу на выступление преждевременное, затем прозвучал удар хлыста, и она быстро разбежалась по домам... Ром и Леафар снова продолжают свою беседу. -- В принципе, они, конечно, хотели факел свободы и демократии, зажженный Анаукс, загасить навсегда. И, учитывая специфику этой республики, о которой мы с тобой поведем разговор ниже, -- им удавалось охватить немалое число анауксиев отступничеством, ибо, как выяснилось, они для организованного противостояния не успели созреть, даже в таких уникальных условиях, каким была Анаукс. Но все же огоньки этого факела в разное время в разном количестве продолжали светиться как в Анаукс, так и за ее пределами. И хоть они не всегда были так ярки, как хотелось, хоть они приглушались "абажурами", но все же они светились не угасая. Скамейка с собеседниками исчезает, и на экране появляется Александр Дольский за тем же столом с чайными приборами. -- Этот фестиваль, -- говорит он, -- дал сразу такую реакцию обратную, потому что стало ясно, что если они это не задушат в зародыше, то это просто может быть очень опасно для этих воров, которые там сидели наверху: Брежнев и иже с ними там -- все эти преступники. Так что... Ну им удалось... -- опустив грустно голову, говорит Дольский. -- Тогда им удалось... Но не совсем, -- он лукаво рассмеялся, -- они нас не убили всетаки... А затем на смену Дольскому в кадре снова появляются супруги Безносовы за тем же столом и в окружении тех же нескольких собеседников:

-- Филиал "Интеграла" у нас находится теперь, -- говорит Гера. -Архив, филиал, друзья, -- дополняет Светлана Павловна.

-- Мы считаем, что он как бы продолжает в каком-то смысле жить, "Интеграл", понимаете, -- говорит Гера, улыбаясь своей застенчивой детской улыбкой.

Квартира Безносовых с экрана исчезает, и вновь предстают Ром и Леафар. -- Да, милый друг, -- говорит Леафар, -- ты поведал мне и радостную и в то же время весьма печальную историю. Радостную тем, что это все же было, что оно родилось, что оно стало прецедентом. Печальную -- потому, что ты говоришь об этом в прошедшем времени... -- В том-то и дело, мой друг, -говорит Ром, -- в том-то и дело. А теперь давай проанализируем, почему начали расходиться путидорожки того, как была задумана Анаукс, и того что с ней происходило в рельности. Я уже говорил, что Держава, в состав которой входила Анаукс, пребывала в состояни стагнации. Это определяло все большие ограничения во всем: в финансировании науки, в условиях жизнеобеспечения людей. Со временем стала все более проявляться дифференциация среди анауксиев. Те из них, кто не проявляли успехов в науке, будь они в другом месте, ушли бы из этих Лабораторий и стали бы пытаться достичь успехов на других поприщах. В Анаукс же у них не было никакого выбора. И они вынуждены были оставаться в Лабораториях.

-- А почему бы им в таком случае вообще не покинуть Анаукс? -- спросил Леафар. -- Ведь если эта республика создана для науки, а некто, например, в науках не оправдал надежд своих и окружающих, то поезжай туда, где есть возможность выбора... -- Ты, безусловно, прав, любезный друг, -- говорит Ром. -- Ты сказал все правильно, но только есть одно "но". Это "но" заключено именно в специфике системы жизнеобеспечения Анаукс. А суть ее состояла в том, что, как я тебе говорил ранее, когда Анаукс только создавалась, там были самые лучшие жилищные условия. Там каждая молодая семья получала отдельное жилище и знала перспективу его улучшения. Но жилище это не принадлежало анауксиям, его получившим. Оно принадлежало только самой Анаукс. И если кто-либо желал покинуть Анаукс, он должен был оставить жилище. А во всей Державе в других местах с жилищами было еще хуже. Так что ему не на что было рассчитывать. А у него семья, дети. Как быть, не на улицу же? Вот и держался он за это жилище. И, представь себе, в этой маленькой республике, где все на виду друг у друга, где всем все обо всех известно, два анауксия, которые приехали в одно и то же время, одного возраста, через десять -- пятнадцать лет оказываются в совершенно разных условиях труда и жизни... Но так люди устроены, что они никогда не хотят признавать своих слабостей и поражений. И немалая доля тех анауксиев, которые не смогли состояться в науках, оправдывая отсутствие успехов в собственных глазах и в глазах окружающих, становились на извращенный путь поиска причин своих неудач. Этим не могла не воспользоваться Верхушка правящего ордена. В условиях наступления на принципы свободы и демократии правящему Ордену легче было создавать послушных и ручных членов общества даже в такой ранее строптивой республике, какой была Анаукс. Поэтому те, кто становился удобным, получали возможности повышать свой статус и все, что с ним связано, и без соответствующих успехов. И в Анаукс стали размываться критерии оценки труда светлоголовых. И это не могло не сказаться и на тех истинно светлоголовых, которые подавали большие надежды и уже достигали реальных успехов в науке. -- Что ты имеешь в виду, любезный Ром? -- спросил Леафар. -- Объясняю. Представь себе молодого анауксия, который действительно начал с первых шагов достигать успехов в науке. Но для того чтобы получить высокий статус и связанные с ним блага, ему нужно пройти долгий путь защиты диссертаций, публикаций работ и так далее, и так далее. А тут представители верхушки правящего Ордена создали ему более ускоренный и облегченный путь достижения всего этого, если он будет послушным и к тому же помогать, участвуя активно во все сторонах угодной им деятельности.

Конечно, немалая доля анауксиев устояла против таких соблазнов во имя высоких идеалов науки, но далеко не все. А те, кто не устояли, начали внедрять другую идеологию в научную жизнь. Им нужно было плодить побольше таких, как они, чтоб иметь взаимную поддержку, круговую поруку. Ведь известно, что одним из демократических принципов научной жизни является тайное голосование на научных собраниях по поводу защиты диссертаций, присуждения ученых степеней и присвоения нового статуса. Вот для этого им и нужны были везде свои. В этой атмосфере истинным светлоголовым приверженцам науки и честного пути становилось подчас очень душно в Анаукс. А деваться опятьтаки было некуда. Вопервых, не хотелось покидать начатые исследования, круг коллег, с которыми они были связаны научной работой, и опятьтаки к Анаукс они были привязаны жилищем. Образовывался своего рода замкнутый круг. И если ранее относительная замкнутость Анаукс была ее достоинством, преимуществом, позволяющим обеспечивать особую светлоголовую атмосферу свободы творчества, истинно научных критериев оценки их труда, то теперь эта же замкнутость Анаукс, превращаясь в свою противоположность, определяла атмосферу удушья, несвободы. И это в первую очередь коснулось прежнего предмета гордости Анаукс -- объективных критериев оценки их успехов в науке. Они во многом начали стираться и смещаться. И Анаукс стала заедать зависть и вражда. И даже светлоголовые стали приобретать оттенки красных, коричневых и других не подобающих им цветов. -- Любезный друг, -- объясни мне, какова же была роль тех романтиков, которые создавали Анаукс, тех "генералов", которые стояли у ее истоков и окружили себя армией светлоголовых "солдат"? Почему же они не противостояли этим явлениям.