Елизавета Михайличенко - И-е рус,олим

Потом Ортик стал приставать, чтобы я признался -- откуда знаю, что он запил из-за Линя. Почему-то эта моя фраза про Линя произвела на Ортика слишком сильное впечатление. Он решил, что я что-то знаю. И захотел открыть мне, раз уж я все равно все знаю, свою, правильную версию происшедшего. Я отказывался, но вяло, так, для очистки совести. На самом деле мне было интересно. Особенно, почему он Беллу приплел.

-- Вот,-- горестно забормотал Ортик,-- тебе сейчас... сейчас расскажу. Ты, Давид, будешь первым... первым, кому расскажу. Ты же могила? Не так только, как тамагучи в пенале... в смысле -- не запищи никому никогда. Ну ты понял, да?.. Вот... А знаешь почему тебе? А кому еще?.. Верующему еврею я никогда, никогда не признаюсь! Хотел раву рассказать... правда, хотел. Не смог. И никто не смог бы. А светским евреям вообще ничего нельзя рассказывать, понимаешь? Давид! Никогда ничего не рассказывай светским евреям! Потому что... ты не такой, как они. И как я, ты тоже не такой... Потому что... только не обижайся... ты -- неправильно верующий еврей. Ну ты понял, да?

Я понял, что рассказ сильно затянется и собрался пойти сварить кофе. Но тут Ортик ляпнул:

-- Меня же Леня... ну, Линь... назначил главным зоотехником... ну ты понял, да? Леня мне очень доверял почему-то... вам, кстати, почему-то не доверял... особенно Грише. Почему, не знаешь?

Я знал, конечно. Но отделался неопределенным жестом. Тоскливая, все-таки, история любви и нелюбви.

-- Но Леня все рассчитал... хитро... правильно, в общем, рассчитал... А вот какая я падла, он не рассчитал! Я как бы отвечал за техническую сторону... ну, не в том смысле... а в том, что связь с лабораториями, клиникой, транспортировка... ну, ты понял, да? По Лениному рассчету, я должен был убедить Беллу родить... потому что... из того, что Леня мне отписал, часть я сразу получил, меньшую... на всякие непредвиденные расходы... А основную часть я еще получу... получу, если Белла нормально родит ребенка... ой, извини, у тебя же это, наоборот...

Я все-таки не выдержал, пошел делать кофе. Не так, как до прихода Ортика, а просто растворил. Ортик поплелся за мной, сопя и всхлипывая, рассказывая и рассказывая. Все в этой истории выглядело каким-то фальшивым, хотя многое, конечно, было правдой.

Ортик хоть и был на конечной стадии опьянения, но как-то урывками вдруг приходил в себя, осматривался подозрительно, явно пронзенный ужасной мыслью, что я выпытываю у него секреты, но мысль эту не додумывал и снова погружался в бессвязное, а на самом деле вполне анализируемое бормотание.

Сначала была Москва, куда он ездил за Линевой спермой, причем как-то это было обставлено все с предосторожностями, видимо еще Линь при жизни все продумал и обо всем позаботился. Ортик вспоминал про "шестисотый" к трапу самолета, про джип охраны, про то, что люди в хороших костюмах и галстуках обращались к нему "рав Михаэль", а он их так и не поправил ни разу -- по этому поводу Ортик сильно сокрушался, по-видимому, он считал этот момент начальной точкой своего падения.

Про самолет Ортик говорил с откровенным удовольствием, дольше, чем нужно, смакуя воспоминания и даже называл имена стюардесс. Я, правда, так и не понял, что кроме дармовой выпивки и большого расстояния между креслами его впечатлило.

Про приезд в Израиль Ортику даже вспоминать было мучительно. Он соглашался продолжить рассказ только добавив перцовки, причем обязательно вместе со мной. А когда обнаружил, что бутыль пуста, расстроился и не поверил, что мы с ним могли все это выпить, и даже заподозрил, что я отлил слишком много на опохмелку.

В конце-концов, Ортик продолжил рассказ, но стал в повествовании как-то избирательно шарахаться, поэтому на меня посыпались лишь обломки происшедшего. Попутчица в такси до Иерусалима на кого-то там похожая. Немалые деньги, за которые впервые не надо было ни перед кем отчитываться. Слишком рано закрывшаяся лаборатория. Стремительное взаимопонимание с попутчицей Олей. Ее проблемы. Решение ее проблем. Ужин в Эйн-Кареме. Ужас от осознания факта ужина с Олей в некошерном ресторане. Новые люди. Еще новые люди.

К концу рассказа добавить захотелось уже мне. Ортик, проснувшись, увидел над головой распятие. Голова болела так сильно, что он поначалу счел это галлюцинацией. Но нет. Сам он ничего не помнил. Потом к нему зашел священник, позвал к обедне и поздравил с принятым утром крещением, назвал "брат Михаил" и поблагодарил за щедрое пожертвование монастырю. Во внутреннем, потайном кармане пиджака Ортик обнаружил свою скомканную черную кипу. Денег наскреблось на автобусный билет и банку пива. На шее, на шнурке, висел оловянный крестик. Контейнера с Линевой спермой не было, его никто не помнил и не видел. Олю тоже никто не знал.

-- Этого не может быть! -- выпалил я.-- Белла же беременная!

-- Так об этом же... я же тебе об этом же...

-- От кого беременна Белла?

-- ... весь вечер, как на духу...Это... Что ты у меня все выпытываешь?! И выпытываешь?! Беременная, да... Ну и что?.. Кем -- вот что главное... это же самое ужасное,-- всхлипнул Ортик и вырубился.

Гриша

Я неправильно ловил время. Пока была здорова рука, я ловил его, как ловит ремесленник, сапожник -- падающий гвоздь. И вбивает его в набойку на каблуке, чтобы сапог совершил определенное количество шагов и был целесообразен. Глупец. Неужели надо было стать калекой и лишиться возможности рисовать, чтобы прозреть. Все мои работы словно отдалились, а вернее отчудились от меня. Чуда в них и не хватает. Я вижу их недостатки. Я вижу высокий уровень ремесла. Но не мастерства. Я ловил на своих исторических полотнах время, я рядился в костюмы эпох, я заклинал собственную одаренность, словно она была змеей. А время, даже не покосившись на меня, не притормозив, проехало мимо бродячего фокусника на обочине.

Его надо ловить иначе... Мне вдруг захотелось яичницу. Сейчас. Пошел в угол, к плите. Яйца. Три. Масло. Где сковородка? Вот, старая, чугунная, бабушкина. Зачем-то вывез из России. Эту сковороду... Сковорода... Ну да, мы с временем играли в салки, и никто никого не поймал. Оно тоже ловило меня, вот в чем штука. Значит, боевая ничья. Я не принадлежу времени, но и оно не принадлежит мне. Я не работаю на него, оно не работает на меня. На меня работают Пашка, Санька и Викуля. Хорошие художники. Не хуже меня. А я у них за продюсера. Или даже за заказчика, за покупателя их картин. Или за галерейщика. За начальника и закупочную комиссию. За кормильца. За бугра. Потому что я -- хозяин.

Я колобок, на самом деле. Я от Давида ушел. Я рассчитался с арабами. Я катаюсь вокруг лисы Алины. Вернее, катаюсь вместе с лисой Алиной, паркуясь в укромных местах. Она хорошая дивчина, заводная и заводящая. Настоящая украинская мусульманка. Если она застанет меня с Викулей в неподходящий момент -- схватится за нож. Надо будет прикрыться уже искалеченной рукой, как обязательно посоветовал бы мне Кинолог. Встретить Алину в тот, летний период, было большой удачей.