Елизавета Михайличенко - И-е рус,олим

Я вскочил. Я был счастлив. Вернее, я был готов к счастью. Дудочка во мне вибрировала. Я подбежал к телефону. Звонить было некуда. Тогда я бросился на кухню. Кофе. Не сейчас. Жарко. Ринулся в ванную. Сполоснул лицо. Поднял глаза на отражение в зеркале.

Блестящая от воды и пота кожа. Красные глаза. Восторг на лице. Редеющие волосы над лицом. Вместо бороды -- изрытая серая кожа... Крыса.

Я медленно пошел на кухню. Вытащил пакет с молотым кофе. Убрал. Нашел в дальнем шкафчике ручную мельницу и долго молол кофейные зерна. Потом варил крепкий кофе -- как положено, три раза доводя до кипения и, в последний миг перед побегом жидкости, делая джезвой шаг в сторону от огня. Тщательно размешивал сахар. Неспешно куря, прихлебывал кофе. Сердце частило уже от кофеина, а душа, кажется, слегка угомонилась.

Кот раскрыл карты, причем так нагло, словно у него -- заведомо выигрышная комбинация. Только что я испытал почти непреодолимое интеллектуальное искушение. Никогда не думал, что предложение продать душу может быть таким привлекательным. То, что Аллерген пытается использовать Интернет для каких-то далеко идущих целей было мне ясно и раньше. Но я думал, что он будет последовательно создавать свою структуру, структурировать духовное говно, как мы назвали это с Кинологом. А он не преследует добычу, как волк, не сидит в засаде, как кот. Он разбрасывает по Сети приманку, зараженную, можно сказать, вирусом. Легко было представить, как этот Манифест Нетнеизма не только размножается в Сети, словно компьютерный вирус, но и перепрыгивает в уставившиеся на дисплей глаза и стирает в человеке его уже и так обгрызенную двадцатым веком человеческую сущность, высвобождая беснующийся творческий дух, жаждущий действовать, экспериментировать и порождать.

Если так, то наша цивилизация не погибнет в катастрофе. Она уйдет добровольно из опостылевшего дома к новой жизни, погрузится не в звездолеты из детской научной фантастики, а загрузится в свои домашние, такие же домашние, как коты, компьютеры, оставив за собой лишь высохшие человеческие мощи.

Я вернулся к компьютеру, поймал себя на том, что сел чуть дальше, чем обычно и заставил себя придвинуться.

Если Творец вдохнул в нас, дорогих, душу, то наступил момент, когда можно ее не испустить, а выдохнуть. Нетнеизм -- это, в том числе, и уникальная возможность наблюдать за развитием своего оторвавшегося творческого протуберанца со стороны:

7. Рожденная виртуальная личность -- есть личность, способная к акту творения, чем по сути превращает своего физического создателя в дорогого Создателя, вдохнувшего в виртуальное творение душу.

Нетнеизм призывает уважать в себе виртуала. И помнить, что плох тот виртуал, который не превзошел своего создателя, даже если этот создатель -ты. Надо учиться у виртуала всему тому разумному, доброму, вечному, что ты в нем посеял и что так странно разрослось. Надо любить виртуала в себе, а не себя в виртуале. Ибо:

8. Творчество виртуальной личности есть творчество самоценное, самостоятельное и дорогое, которое необходимо рассматривать как проявление данной конкретной личности, обитающей в тех жизненных условиях, в которых она родилась и которые для нее органичны, то есть в Сети.

Кот щедро раздавал бессмертие, как просвиры каждому, желающему причаститься. Кот приглашал каждую "отдельную и дорогую духовную единицу" подняться на Олимп и пировать среди богов, как равный. Нектар телефонной линии и амброзия электрической сети. Кто сможет отказаться?

Звонок в дверь прозвучал неожиданно. Лея? Но это была другая "отдельная и дорогая духовная единица" по имени Ортик... вернее, по имени Миша ака Ортик. Он был навеселе, но слегка. Внимательно оглядев меня, покачал рыжей всклокоченной башкой:

-- А где борода? Переживаешь? А зря. Все равно все, что ни делается -все к худшему. Давай-ка лучше это дело отметим. Сбежал от алиментов -- беги за бутылкой!

Бутылка у меня была. И даже не бутылка, а почти полная бутыль "Немироффки", текущая медом и перцем. Что я и сообщил Ортику. Это его даже не обрадовало, а скорее успокоило. Я вытащил стаканы и взял себе ломоть хлеба с хумусом, ожидая, что Ортик по обыкновению выложит на стол свой кошерный сэндвич и пойдет омывать руки. Но Ортик сразу плюхнулся за стол и потянулся за моим хлебом, который не стал по-русски намазывать, а по-мароккански зачерпнул им хумус. Зато он вполне по-русски пощряюще кивал, пока я не наполнил стакан почти до верха и лишь тогда сделал протестующий жест рукой, и даже взглянул укоризненно, мол кто столько льет в цивилизованном еврейском обществе:

-- Ну что, кого вы там не родили в итоге?

-- Да никого. Но ты не беспокойся, ты очень помог. Все стало на свои места.

-- И?

-- Я полностью свободен.

Ортик шумно всосал хумус и поднял палец с грязноватым ногтем:

-- Полностью быть свободным нельзя. Полная свобода достигается лишь при достижении комнатной температуры.

-- Оказывается можно.

-- За иллюзии! -- ответил Ортик, и мы выпили.

-- Иллюзии -- это самый ходовой товар,-- сказал я, зачем-то вторя этому новообретенному Ортиком стилю -- афористично-циничному, что ли.

-- Да,-- кивнул Ортик, глядя на бутыль, явно примеряясь как ее взять, потому что ручка была повернута ко мне,-- ничто не приобретается так дешево и не обходится так дорого, как иллюзии. Как наши иллюзии.

-- Иллюзии надо убивать в себе и создавать для других. Так учил меня наш общий друг Гриша,-- кажется, мне начало нравиться говорить не теоремами, но аксиомами.

-- Никогда я от него такого не слышал. Со мной он не откровенничал... И я с ним тоже.

Мне стало смешно.

-- На самом деле никогда мне Гриша такого не говорил. Но тот виртуальный образ Гриши, который существует во мне, эту фразу произнес.

-- А,-- кивнул Ортик.-- Знаешь что, для таких разговоров мы слишком трезвые... Ну давай, за полет шмеля фантазии!

-- Нет, это был не шмель фантазии, Ортик. Это был Нетнеизм. Он тоже мохнатый, но на душистый хмель не летает. Потому что -- Кот. Хмель ему приносят. Или он сам создает его из ничего в промышленных масштабах.

Меня повело -- недосып, нервотрепка, да пили мы почти полными стаканами, так что бутыль опустошалась со скоростью поллитровки.

-- Давай,-- согласно кивнул Ортик и погрозил пальцем "перцовке",-- еще по душистому хмелю... по пушистому перцу, то есть... подожди... почему я сказал "пушистому"? Я еще не настолько пьян!

-- Потому что. Из-за меня. Я рядом с "душистым хмелем" сказал "кот". Кот -- пушистый. Хмель -- мы пьем, он перцовый. Вот тебе и пушистый перец. Вот и ты начал вовлекаться в сферу Кота, с чем тебя и поздравляю.

Ортик отрицательно помотал головой:

-- Мне лучше перцовки! На медовом пуху... Ладно, что ты там сказал, какой-то термин... Неленинизм?