Сергей Семенов - Немилая жена

Один раз, уже после рождества богородицы, сидим мы вечером с матушкой да сговариваемся, куда бы нам лучше ехать невесту глядеть.

Вдруг входит к нам баба одна, матушкина подруга, Анна Сверчкова. Поздоровалась и говорит:

– Что же не едете невесту-то сватать? Аль не думаете свадьбу играть?

– Как не думаем,- говорит матушка,- думаем, только не знаем, куда лучше удариться-то невесту смотреть.

– Вот еще – куда! Словно на белом свете невест нет,ґ говорит Анна.- Да куда ветром потянет, туда и поезжайте. Посмотрели в одном месте,- в другое поезжайте: за это по уху не ударят.

– Так-то так … – говорит матушка.

– Ну так что ж думать-то? Поедемте, коли хотите, завтра. Я вам одну невесту покажу,- не понравится ли.

– Где это?

– В Коптилове, где моя золовка отдана. Давно у меня на нее зуб играет, хочется в свою деревню затащить. За деверя хотелось нам ее взять, да не привел бог, – в солдаты отдали. Теперь попытаем счастья, к вам не возьмем ли.

– Чем же она тебе понравилась-то очень? – спрашивает матушка.

– А тем, что родни хорошей и сама-то недурна, нравом тихая да одна дочка у отца с матерью; а отец-то старательный, непьющий, живут хорошо; дeвку-тo справляют изо всей деревни лучше: сколько платьев у ней нашито, платков шелковых, одежды разной,- без горя на пять лет хватит не справлямши … А работать-то, говорят, любого молодца за пояс заткнет. Земли-то три души у них, да еще на стороне принанимают, и все это сами обрабатывают,- и покос и жниво, все одни.

– Что ж,- говорит матушка,- посмотреть не беда; пожалуй, поедем.

– Поедем, поедем, посмотрим,- сказала Анна.- Там что будет, а хоть людей-то поглядим, пусть хоть ветромґ то обдует.

– Ну, ну,- согласилась матушка,- ладно.

Поговорили еще кой о чем, ушла Анна домой, и остались мы опять с матушкой вдвоем.

– Ну что, Павел? – сказала матушка – Я думаю съездить – не беда. Как, по-твоему?

– Ну что ж,- говорю я,- попытаться можно. Авось головы не снимут.

– Если не врет Анна-то, невеста-то хороша должна быть.

– А вот там увидим,- сказал я.

Собрались мы на другой день, запрягли лошадей и поехали невесту смотреть.

До Коптилова от нас верст двенадцать будет. Поехали мы после обеда, а приехали уже в сумерки. Остановились мы у Анниной золовки.

Сказали мы, зачем к ним приехали, и попросила Анна золовку сходить туда, где невеста была, и о нас сказать.

Пошла золовка. Вернулась назад и говорит: – Ну ступайте. Велели приходить. Оправили мы на себе одежду и пошли.

Как ни боек я был, а оробел, как стали к невестину двору подходить. Вошли мы в избу, помолились богу, стали здороваться.

– Здорово живете, хозяин с хозяюшкой! Как вас бог милует? – проговорили Анна с матушкой в один голос.

Поднялся с передней лавки хозяин избы и сказал:

– Добро жаловать, люди добрые, добро жаловать! Садитесь …

Уселись мы на долгой лавке; стал я по сторонам оглядываться: вижу – изба чистая, просторная, стол белой скатертью накрыт, а над столом лампа с зонтом висит; У стола сидит хозяин с рыжей бородой, не старый еще, одет в ситцевую рубашку, а у чулана, прислонившись, хозяйка стоит, тоже в ситцевой рубашке и кубовом сарафане.

Посидели несколько времени молча. Потом заговорили.

Начала Анна:

– Вот что, милый человек, Егор Митрич. Приехали мы к тебе не языком болтать, а об деле толковать. Наслышали мы, что у тебя есть дочка-невеста, а у нас есть паренекґ женишок,- так вот и приехали мы посмотреть вашу невесту. Если можно, покажите, а если нельзя – откажите.

– Отчего нельзя,- сказал Егор Митрич,- все можно. Поди-ка, жена, позови дочку-то.

Вышла хозяйка из избы вон, а через минуту вернулась опять, за нею невеста. Вошла невеста в избу, поклонилась всем нам и села на лавку неподалеку от отца. Уставились мы на нее во все глаза. Вишу я – одета невеста в кумачное платье с казакином; напереди подвязан люстриновый фартук, а на голове – синий полушалок кашемировый.

Хорошей мне показалась невеста, сразу понравилась.

Посмотрели-посмотрели,- нагнулась ко мне матушка и шепчет:

– Пойдем, выйдем в сени.

Вышли мы в сени, и спрашивает матушка:

– Ну что, как?

– Кто ее знает? – говорю. – Кажись, ничего.

– Нравится тебе девка-то?

– Нравится.

– Смотри, хорошенько гляди, чтобы после не каяться.

– После нечего каяться,- говорю,- тогда уж поздно будет.

– Вот то-то и есть-то!

Помолчали немного, подумали. И говорю я:

– Что ж думать-то? Давай девку сватать. Чего же еще искать-то,- не барыню же?

– Как хочешь,- говорит матушка.- Если нравится, так давай эту: тебе с ней жить, а не мне.

И пошли мы в избу.

Только мы вошли,- повели невесту отец с матерью выспрашивать. Выспросили, вернулись опять в избу, уселись по местам.

И говорит матушка:

– Ну как, Егор Митрич, поправился ли вам и дочке вашей жених? Можно ли об деле начинать говорить?

– Ваш жених всем нам понравился,- сказал Егор Митрич. – Не знаю, как вам наша дочка.

– Понравилась, очень понравилась,- сказала матушка.

– А коли так,- сказал Егор,- тогда другая речь пойдет. Ну-ка, баба, самоварчик …

3анялась хозяйка самоварчиком, а хозяин с невестой стали на стол ставить вино и закуски разные. Потом раздели нас и посадили всех за стол.

Началось угощение; стала Анна с матушкой про наше житье-бытье рассказывать и стали звать Егора Дмитриевича к нам приезжать – дом глядеть.

Согласился Егор, обещался на другой день приехать.

На другой день, после обеда, приехали к нам дом глядеть. Осмотрели все, понравилось им наше хозяйство, и стал Егор с матушкой дело кончать. Уговорились насчет приданного, и когда рукобитью быть и когда – свадьбе; и стали мы моего нареченного тестя с тещей чаем угощать.

Угостились как следует, распрощались с нами и поехали домой.

Рукобитью быть уговорились в первое воскресенье. Наступило воскресенье; пришел к нам в этот день крестный мой да приехал из другой деревни материн брат двоюродный; стали они лошадей лентами убирать да к телеге пристяжь прилаживать. Приладили все, как следует, запрягли в телегу пару лошадей, сели мы – и поехали. Приехали мы в Коптилово, встретили нас как нужно и за стол усадили. Ударили по рукам; невеста с матерью в чулане плач подняли, а крестный стал вино разливать да всем гостям подносить.

Как ударили по рукам-то да завыла невеста-то – грустно мне как-то стало. Сижу это я да думаю, как я гулял прошлое лето, как, веселился, и говорю сам себе:

"Прощай, холостая жизнь, расстаюсь я с тобой навсегда,- отгулял я на вольной волюшке, напотешил сердце молодецкое … "

И заныло мое сердце,- кажись, рад я заплакать был, только стыдно …

И насупился я, гляжу по сторонам; вижу – сидят за столом все с веселыми лицами, говорят, посмеиваются,ґ и досадно мне на них стало. "Ишь, – думаю, – весело им тут, а мне-то каково! Может быть, с этого дня я себе и радости не увижу, а они веселятся … "