Сергей Семенов - Гаврила Скворцов

Девушка оказалась из села. Звали ее Аксиньей. Она была сирота и жила в селе с осени у дяди. До этой поры она росла в другой деревне, под городом, у тетки, которую звали монашкой за то, что она знала грамоте, любила ходить по богомольям, читала по покойникам Псалтырь. Перед покровом она умерла, оставив Аксинью одну. Тут девушку взял к себе дяди, и она жила у него теперь работницей.

Гаврила опять подошел к кучке, где стояла Аксинья, и еще раз взглянул на нее. Ему было как-то приятно сознавать, что вот уж он кое-что знает о ней, и она от этого показалась ему еще ближе. Ему думалось, что она очень мила. Он оглядывал других девушек, сравнивал ее с ними и ни в одной не находил того, что было в Аксинье. Он еще раз обошел вокруг хоровода; ребята, свои и чужие, знавшие его, приглашали его иступить к ним в круг, с этим же приставали к нему и девки, но он загадал себе: "Если она пойдет, и я пойду и выберу ее; если она не пойдет, и я не пойду", отшучивался от товарищей и наблюдал, не станет ли Аксинья в круг; но Аксинья не становилась, не пошел в хоровод и Гаврила.

Когда гулянье кончилось и Гаврила с своею молодежью пошел домой, он думал, что дома забудет все. Но он ошибся. И дома он представлял себе ее лицо, ее взгляд, ее голос. Это было и на другой день и на третий. И когда неделя прошла и подошел снова праздник, он уже сам стал собирать молодежь на гулянье.

На этот раз ему удалось ходить с Аксиньей в хороводе и перекинуться несколькими, совершенно незначительными словами. В следующий праздник Гаврила, при встрече с ней, поклонился ей особо и получил в ответ улыбку. Сердце его разгорелось, и когда гулянье кончилось, он подговорил своих ребят провожать сельскую молодежь. Дорогой он очутился рядом с Аксиньей, опять заговорил и успел сказать ей в шутливом тоне, что она, должно быть, имеет приворотный корешок -- его раз от разу тянет к ней все больше и больше. Аксинья, приняв это за шутку, ответила тоже шуткой. Когда грядковские ребята очутились в селе, то сельская молодежь продолжала гулять и завела хоровод у себя. Аксинья в своем селе в хороводе не выступала, а села у сторонки на лежавшие тут бревна и стала глядеть на гуляющих. Гаврила подсел к ней и проговорил:

– - Ты что же отстаешь от подруг?

– - Так, что-то охоты нет.

– - Веселиться охоты нет; девичье дело такое, чтобы веселиться.

– - Хорошо, когда тянет к веселью, а если не тянет -- тогда что же поделаешь?

– - О чем же ты грустишь?

– - Ни о чем особенно, а так невесело.

– - Со мной это тоже бывает, -- вздохнув, сказал Гаврила, -- когда разгуляешься, а то вот лучше в углу просидеть.

– - Я, бывало, этого не чувствовала, а вот как тетушка умерла, после этого стало находить, думы разные в голову лезут, особливо за работой да когда одна.

– - Какие же думы?

– - Да всякие: и о живых, и о мертвых думаешь. Иной раз такое придет в голову, что в глазах зарябит…

Гаврила, подумавши, проговорил:

– - Знать, тетка-то твоя хорошая была?

– - Хорошая. Тихая такая, богобоязненная, вот только недужилось. Сколько она всего видала! Она ведь и в старый Ерусалим ездила, и в Соловки. Каталась и на машине и по морям. Бывало, рассказывает-рассказывает, где какая сторона, какие люди, как живут, какое одеяние у них. Наслушаешься -- и рада бы сама пойтить куда: очень уже любопытно то. А как по морю-то ездят! Господи, думаешь, живешь ты вот тут, только и видишь свое место да неба на три версты, а белый свет-то каков, людей-то в нем сколько!

– - Я хоть нигде не бывал, зато читал много, потом, у нас в училище глобус был… Так учитель по нем показывал, где какая сторона, как на нее светит солнце, какие люди живут, какие звери, -- очень занятно.

– - А я только знаю, что от нее слышала. Просилась я раз у нее взять в Киев меня, она собиралась, да не пришлось.

– - Может быть, теперь придется.

– - Где ж придется, с кем я пойду? Да и дядя не пустит. Так, должно, и прокоптишь весь век, ничего не увидя.

– - Да, насчет этого вашей сестре плохо; нашего брата хоть в солдаты возьмут, что-нибудь увидит, а вы что?

– - Оттого-то наша сестра такая. Что она знает-то? Ни понять она ничего не может, ни слова путного сказать. Вон, бывало, тетушка: она видала кое-что да грамоту-то знала, -- бывало, в разговорах-то любого мужика загоняет. И какие она рассказы рассказывала!

В это время грядковские ребята, окончив песню, вышли из хоровода и подошли к Гавриле с Аксиньей.

– - Вы что тут, сказки, что ль, друг дружке рассказываете? -- воскликнул один парень и громко засмеялся.

– - Бобы, должно быть, разводят, -- тоже со смехом вымолвил другой.

– - Ну, а мы домой хотим отправляться. Пойдешь, что ли, Гаврила?

Гаврила встал с места и оборвал таким образом беседу.

Сельские девки пошли провожать грядковцев. На конце села они распрощались. Сельские просили грядковцев опять приходить к ним как-нибудь вечерком, тем более что наступали петровки, подходила навозница, и на барском дворе, по случаю рабочей поры, сборища должны были прекратиться до будущей весны. Ребята обещались, а Гаврила несколько раз повторил:

– - Непременно придем.

Но прийти в село еще раз молодежи не пришлось. Навозница, потом пахота, а там покос захватили всю деревню. О гулянье уже некогда было и думать. Работа была всем даже в праздники. Гаврила несколько раз порывался пойти в село, но он не находил себе товарищей. Все они были чем-нибудь да заняты. Да их и не тянуло туда так, как Гаврилу. У других уже не осталось никаких воспоминаний о том, что происходило весной, и только Гаврила все ясно помнил и переживал в своих воспоминаниях каждый день. Перед ним возникал пестрый круг хоровода, ходившая в нем Аксинья, ее лицо, ее голос. Гаврила вспоминал последний разговор с ней, и все ему казалось в ней так мило и хорошо, как ни в ком из других девушек.

Время проходило, но эти чувства все сильней укреплялись в его сердце. К концу покоса они овладели им так сильно, что Гаврила уже не мог заглушить их. Ему захотелось хоть издали увидать Аксинью, но он не знал, как ему это лучше устроить. Тогда он надумал сходить в село к обедне, надеясь в церкви встретить ее, и в следующий праздник он пошел. До села от Грядок было верст десять, и грядковские редко посещали приходскую церковь. Особенно мало усердников бывало летней порой. Гаврила пошел один.

По случаю рабочей поры в церкви было немного народа. Причт, видя это, быстро делал свое дело, не желая задерживать и этих немногих. Гаврила машинально помолился и стал глядеть направо и налево. Но та, которую он так горячо хотел увидеть, не попадалась ему на глаза. Он прошел с одной стороны церкви на другую. Совсем отвертел голову, оглядываясь на каждого входящего, но Аксинья не показывалась. Гавриле стало скучно, он вышел на паперть, сошел со ступенек и сел на камень у ограды. Вслед за ним из церкви вышла одна сельская девушка и, проходя мимо, поклонилась ему.