Сергей Семенов - Односельцы

– - Небось, не съест, -- бывало, все в три часа ездили.

– - Бывало, -- передразнил его стоявший за четыре часа Быков, на покос ходивший, несмотря на свою грыжу. -- Бывало, овца поросят рожала, а нынче ягнят растить перестала. Бывало, травы-то нешто столько накашивали.

– - Да, трава все стала хуже и хуже, -- вздохнул староста.

– - Бывало, народ попроще был, вот бог и посылал, -- заметил как будто мимоходом Восьмаков, -- а от нонешнего народа он отступиться хочет.

– - А коли бог отступается, нужно самим хорошенько стараться. На бога надейся, а сам не плошай, -- вдруг раздался задорный голос Машистого.

Все приумолкли и насторожились. Чувствовалось, что такие слова кинуты были неспроста. Невольно все поглядели на Машистого, а к нему подвигался Протасов и Мельников.

– - Мы не плошаем, кажись, -- опять сказал староста.

– - Не плошаем, а добра все меньше собираем, и себя больше мучаем.

– - Чем же мы себя мучаем?

– - А вот тем, что такую траву косим да такой хлеб едим. У господ вон хлеб-то родится, хоть борону приставляй, а у нас колос от колосу -- не слыхать человечьего голосу.

– - Что ж поделаешь, когда лучше не родит.

– - Можно добиться, что будет родить.

– - Чего ж ты не добиваешься?

– - А то, что я не один. У меня соседи. У соседей плохо, и у меня не выйдет хорошо. А вы вот выделите мой пай к одному месту, тогда я вам покажу.

Последними словами Машистый сразу раскрыл, чего боялся мир, когда послышался его голос; вся толпа вдруг заколыхалась, сгрудилась плотней, и вдруг у всех развязались языки и посыпались отдельные восклицания. Восьмаков и Пряников вышли из себя. К ним присоединился тихий и молчаливый Прохор Овчинник.

– - Это тебя выдели, другого выдели, что ж тогда другим останется?

– - Всякому своя доля.

– - Свои доли-то разберут, а скотину пасть где будем?

– - Отдельное пастбище выгородим.

– - Так она и будет ходить в одном месте?

– - И походит.

– - Вон он куда гнет! -- воскликнул староста, показывая мужикам на Машистого с таким видом, как будто бы тот предлагал что-нибудь невозможное.

– - Это все зря, -- презрительно фыркая, поддержал старосту Восьмаков, -- нужно говорить об деле.

– - А это нешто не дело? -- вступился за Машистого Протасов, -- нешто не правда, что у нас родиться стало все хуже, а миром мы ничего не делаем?

– - Так что же ты один сделаешь? -- горячо, с загоревшимися глазами воскликнул староста.

– - А то! Отведи ты мне вон те кусты, я их в одну осень вырою, а к весне у меня тут поле будет. А мир сам не ест и другим не дает.

– - Будет зря трепаться-то!

– - Нет, не зря!

– - Так, може, и тебя выделить?

– - А что ж, выделяй, нас не мало найдется.

– - Где они, найдутся-то?

– - Найдутся.

– - Сейчас узнаем… Эй, ребята, -- крикнул староста, -- помолчите немножко. Дайте слово сказать, послушайте. Коли заговорили о выделе, давайте узнаем, кто у нас желающие. Эй, кто хочет на выдел, подходите к Харитону Петрову, а кто не хочет, отстраняйтесь прочь…

Протасов и Мельников подошли к Машистому вплотную, Быков сделал было шаг вперед, но поднял голову, оглядел всю толпу и остановился в нерешительности. Тогда к трем приятелям с вызывающей улыбкой подошел было Осип и стал с ними в ряд, но сейчас же повернулся, съежившись, побежал обратно и смешался в общей толпе.

На Осипа засмеялись. Восьмаков, стоявший поодаль, насмешливо воскликнул:

– - Ишь их сколько, не пересчитаешь!

– - Може, не все осмелились, духу не хватает? Константин Иваныч, ты человек денежный, выкинь-ка на полведерки, авось еще кто-нибудь подойдет.

– - Нам таких не надо, -- огрызнулся Протасов, -- пусть они другому помогают, а мы и без подкупных обойдемся.

– - Ну, и обходитесь, а нам надо об настоящем деле говорить. Староста, кончай дело да домой распускай, что на них глядеть-то.

– - Нет, поглядишь! -- задорно проговорил Машистый. -- Мы вот вам заявку делаем, что желаем на выдел, а вы нам ответ дайте, всем обществом, выделяете вы нас или нет?

– - Об этом завтра поговорим.

– - Нечего завтраками кормить, ты сегодня скажи, а завтра мы другую дорогу искать будем.

– - Ну, и ищите, а нас беспокоить нечего: коль жили по-старому, так и будем.

– - Все так говорите? -- спросил у мужиков Машистый.

– - Все, все! -- поспешил за всех ответить Восьмаков.

– - Ну так, так и знать будем, -- сказал, почему-то делаясь веселым, Протасов.

Все понемногу успокоились и опять заговорили о том, когда лучше возить сено.

Сено перевозили и сложили у сараев в мелкие копны, приятно пахнувшие и вызывавшие в воспоминании счастливую детскую пору, когда они прыгали через такие копны, кувыркались, играли в палочку. По деревне всюду отбивали косы. Мерный стук в разных местах несся со всех сторон и напоминал, что и завтра, и послезавтра будет опять эта веселая работа, и протянется она долго-долго.

Константин Иванович сидел у двора и укреплял Кольке грабельки; Протасов только что выбил косы, повесил их на перекладину у крыльца и подошел к Мельникову.

– - Что, тоже работать хочет?

– - Как же, ворошить будет, огребать, -- серьезно поглядев на мальчика, сказал Константин Иванович.

– - И я буду, -- поспешила заявить Манька, -- и мне гьябьи сдеяй.

– - Вот тебе на! Да когда же я успею-то?

Манька надула губы.

– - Ну, ладно, не плачь, я тебе готовые завтра куплю, да еще какие -- крашеные.

– - Все-таки поедешь в город? -- спросил Протасов, усаживаясь на завалинку.

– - Надо съездить, узнать кой-что да об выделе заявить.

– - Нет, каков Быков-то! -- вдруг воскликнул Протасов; густая краска залила его лицо. -- То вызывал, а то под телегу.

– - Может быть, он так что…

– - Нет, у него вор на животе, он что-нибудь да удумал с этим.

– - Что же?

– - Кто его знает. Он человек хитрый, его сразу не раскусишь.

Посредине улицы показалась мужицкая фигура; она ближе и ближе подвигалась к двору Мельникова; Протасов и Мельников оглянулись на него и узнали Прохора Овчинника. Он шел прямо к ним; подойдя, он остановился, снял картуз и проговорил:

– - Мир вам, и я к вам.

– - Просим милости.

Прохор не спеша уселся на завалинку и, обратившись к Константину Ивановичу, проговорил:

– - А я тебе, Константин Иваныч, попенять хочу.

– - За что?

– - Да как же, какое дело затеиваешь; человек ты не потерянный, живете вы слава тебе господи, зачем же вам из оглобель лезть?

– - Ты к чему это?

– - А к тому, зачем выдел затеваешь? Ведь это разорит народ, на сколько годов без хлеба оставит.

– - Почему без хлеба?

– - Да ведь передвижка всем полям пойдет. То были так полосы, а то пойдет по-другому. Вместо мякоти-то пустыри да борозды достанутся, откуда тогда хлеба взять? У меня полосы-то вон какие. На них даже нынче рожь идет. У людей пропала, а у меня идет. А достанутся они мне, эти полосы-то?