Сергей Семенов - Односельцы

– - Что же это такое?

Это же думал и Константин Иванович. Он никак не мог помириться, что это произошло в действительности. Ему все казалось тяжелым сном, как давеча, но это был не сон. Жгучая боль от обиды, жалость к пострадавшему ни за что ни про что приятелю, горе жены его терзали сердце Мельникова. Всю дорогу до больницы в голове его кружились разные черные мысли, в то же время ясно стало сознание, что ехать нужно скорее и в то же время ехать нужно спокойнее, чтобы ни толчком, ни встряской не повредить израненному, и он внимательно глядел вперед на дорогу.

А баба сидела подавленная, отвернув от мужа лицо. Она с трудом сдерживала рыдания; от этого у ней, как горох, сыпались слезы, вспухли веки и нос. Она то и дело стискивала зубы, чтобы не выкрикнуть, но все-таки в это время раздавался глухой отрывистый звук, похожий на взвизгивание скучающей собаки, и тогда Мельникову самому хотелось зареветь по-бабьи.

В больнице прием уже кончился, рыжий весноватый, гладко выстриженный доктор и мужиковатая помощница, с усталым, скучающим видом встретили нового пациента, равнодушно велели положить его на кушетку, и когда Харитону Петрову заворотили рубашку и его раны обнажились, скучающее равнодушие сразу покинуло доктора. У него загорелись глаза, и все движения стали быстры и стремительны. Он копнулся в одном порезе, в другом, попробовал выпавшие кишки и сказал:

– - Приготовь стол, воды и все, что нужно. Живо!..

– - Где это ты так напоролся? -- улыбаясь, как ребенку, спросил Машистого доктор, вытирая пальцы, которыми он только что прикасался к порезам.

Мельников стал объяснять. Доктор поглядел на него.

– - И вас хватили?

– - Мне не больно.

– - А все-таки размыть и перевязать не мешает. Марья Дмитриевна, займитесь-ка с ним…

Машистого унесли в другую комнату, а Мельникову стали промывать ушибленное место и накладывать повязку. Когда повязку сделали, Константин Иванович спросил:

– - А мне можно туда пройти?

– - Пройдите…

Машистый лежал на белом столе, и доктор зашивал ему последнюю рану. Едко пахло йодоформом и карболкой. Стоял газ с водой. Доктор работал быстро, на лице его было напряжение. Он мельком взглянул на Мельникова и проговорил:

– - Вы удачно отделались, а ему вот несколько заплаток пришлось наложить.

– - А большое поврежденье-то?

– - Кишки целы, вправились хорошо, посмотрим, что дальше будет…

Когда была кончена последняя повязка, доктор велел унести Машистого в палату.

– - Что же, он здесь останется?

– - Обязательно, нужно хорошенько залечить: место-то плохое, где раны… постоянное движение… повязки трудно держать. Ну, да авось…

Доктор стал мыть руки.

– - Пошли у нас ножи прививаться. За это лето шесть случаев такой расправы… А бывало, в два года раз. Точно Кавказ. Заботятся о просвещении народа, а он дичает, совсем Азия делается.

– - Злей все становятся, -- сказал Мельников.

– - Злиться-то злись, да ножами не дерись, а то черт знает что выйдет. Ты, тетка, с мужем останешься?

– - Если можно…

– - Останься денек, другой, а там наладится, и уйдешь. Долечим без тебя…

Когда Мельников приехал из больницы, дома, в деревне, стоял дым коромыслом. Приехал урядник, задержал Костина и готовился отправить его в стан. Костина, связанного, держали около избы староста, понятые, а урядник дописывал протокол. Костин не признавался, что пустил в дело нож; твердил, что ничего не помнит, другие показывали бестолково, протокол выходил нескладный.

Когда пришел к уряднику Мельников и стал давать свои показания, картина получилась совсем другая и определенная. Урядник стал переписывать протокол; он переписывал протокол, отобрал подписи и, складывая бумагу, проговорил:

– - Ну, я свое дело сделал, теперь пусть господин пристав поломает мозги.

Костина он отправил в стан. Ему снарядили подводу и дали двух провожатых, и когда Костина стали подсаживать в телегу, он вдруг заругался:

– - Вы это куда меня суете? Думаете с своей шеи стряхнуть? Смотрите, не ошибитесь, как бы не стряхнул кого другого…

И, уже сидя в телеге, он опять погрозился:

– - Вы не глядите, что вас много. Из стада овец много, а волк по одной их перерезывает… Это не забывайте!..

Мужики, слушая его угрозы, сжались, уныло глядели друг на друга, а Восьмаков вдруг заругался на Мельникова:

– - Заварили кашу, черти не сытые, как ее хлебать будете!

И вдруг, совершенно неожиданно для Мельникова, на Восьмакова набросился Васин и еще один мужик:

– - Кто это заварил-то? Не вы ли ее заварили, ненавистники поганые! Вам не живется в покое да ладу-то, сами корявые и других зашершавить хотите…

Как не был зубаст Восьмаков, но он не стал огрызаться, а потихоньку отошел в сторону и незаметно скрылся домой.

Покос доканчивали совсем по-другому, чем начали. Не было среди покосников Машистого, Костина и Андрея Егорова. Последний не вышел неизвестно почему. За Костина косили жена и мать. Бабы ничуть не жалели об отсутствии хозяина. Машистому же и Андрею Егорову пришлось выделить их долю. При выделе снова было обсуждение происшедшего. Вчера слышались отдельные осуждения дела Андрея Егорова, сегодня эти осуждения раздавались слышней и выставлялись в таком духе не отдельными голосами, а множеством.

– - Отбивку земли надумал. Он бы у жены в углу что отбивал. А то полез, куда не положил. Правда ли, что это его земля-то?

– - Мало ему своей-то, полез за чужой, -- кричали мужики, которые недавно еще на сходке стояли горой за Андрея Егорова.

Мельников слушал это и не верил своим ушам.

Только пришли с покоса, приехал становой, пухлый, с крашеными усами и желтыми глазами. Опять созвали всю деревню ко двору старосты, вынесли на улицу стол. Началось составление нового протокола. В новом протоколе дело было взято глубже. Обращено внимание на захват Андреем Егоровым пустоши и на то, как он подбивал Костина, и что тот раньше грозил добраться до Машистого.

– - Что же это тебя, дядя, побудило на эти дела?

– - Утвердили ее за мной, -- заявил Андрей Егоров.

– - Кто утвердил?

– - Окружный суд, вот бумага…

Пристав, шевеля усами, взглянул на бумагу и снова обратился к Андрею Егорову:

– - Этой бумаги мало, а где еще?

– - Чего еще?

– - Исполнительный лист, вводную грамоту или еще что…

– - Этого мне не выдавали.

– - Так как же ты без документов можешь подступать к этой земле? Тебе сказали, что тебе с поездом ехать можно, а ты бы на него без билета попер? За это нонче не хвалят -- не только с поезда ссадят, а еще двойным числом за билет возьмут.

Становой что-то вписал в протокол и добавил:

– - Тебе теперь за это таких орехов насыпят, что не перегрызешь.

– - И следует! -- не вытерпел и крикнул Овчинник. -- Все лето все общество мутил… Хорошенько ему да вот бы еще его поддужному Восьмакову. -- Прохор оглянулся, вокруг него были одни сочувствующие взгляды.