Виктор Миняйло - К ясным зорям (К ясным зорям - 2)

Кузнец прищелкнул языком. Но, видимо, был оптимистом, рубанул воздух ладонью.

- Соберем! Все до винтика! - И засмеялся какой-то своей мысли. - Все, говорю, соберем!.. Об заклад?..

- Может, пугануть куркуляк! - осторожно спросил Ригор Власович. - В смысле нечищеной сажи в трубах или немазаных потолков в хлевах?..

- Куда там! От страху мужик забудет, куда и запрятал все натасканное. А мы вот позовем молодежь малую да скажем ей такое мечтательное слово! Вот посмотрите!.. Э-э-э! Я уж сумею!.. - И тут же поманил рукой ребятишек, окруживших подводу: - А ну-ка, подите сюда, юноши!..

Из ребячьей стайки послышалось обычное в таких случаях "г-ги!" - но с опаской и взрослой солидностью, заложив руки в карманы, они приблизились.

- Слушайте меня, молодежь! Там видели, что я привез?

- Ги-и!.. Железяки. Нужны они больно!..

- Вы говорите - железяки, а я говорю - совсем не то! Потому как я мастер и буду делать автомобиль, чтобы мог ехать до самого Киева и по всей земле!.. Ту-ту! - и поехал! И вас всех могу взять.

- Ги!.. Не возьмете! Обдурите!

- Я - да обдурить?! Да меня сам Буденный знает! Котовский!.. Красного казака Сидора Коряка! Эх, и любил же я военное дело!..

- А побожитесь!

- Ну, юноши, красному бойцу божиться грех!.. Вот так: сказал отрубил! Только тех возьму на автомобиль, кто перво-наперво принесет мне железные части и поможет для коммуны машины исправить! А тогда - всех юнош посажу в автомобиль и поедем сами в Киев, но не к святым угодникам, а к рабочему люду. А потом - куда кто пожелает. И нехай тогда ваши батьки на коленки становятся: не берите, мол, моего юноша до Киева, а я все одно возьму, потому что люблю молодежь, если она хочет идти к лучшему будущему. Потому что и сам страх как обожаю куда-то ехать - далеко-далеко - и видеть, как разный рабочий люд живет, потому что и самому мне хочется вновь увидать те места, где сражался за нашу советскую власть!..

- Поедем, дядь, поедем!

- Ну, вот и ладно, скажите всем сельским юношам, пускай несут железо - и будем с вами ковать новую жизнь!

- Ну и ну! - повертел головой Сашко-комнезам и даже руки потер.

- А ты как думал? - сверкнул на него цыганским глазом кузнец. - Надо, чтоб во всем мечта была, - без нее всякая работа как тело без души. Рубанешь, бывало, пана шляхтица от плеча до икотки, а сам думаешь: не смертоубийство это, а еще один шаг к коммуне ближе! Мечта, говорю тебе!..

В развалинах кузни, в бывшем имении Бубновского, поселился веселый дух Сидора Коряка.

Какая-то неистовость была в его работе. Чем питался поначалу - никто и не знал. Кто обжигал для него уголь, для меня тоже остается тайной.

Но помогали ему все. А больше всего подростки. Страшная его внешность - домовой, да и только! - не пугала юных, так сказать, кузнецов счастья. Снесли в кузню все, что звалось железом, даже пудовые замки и гаечные ключи от возов. И чтобы не обидеть "молодежь", кузнец принимал все да еще и похваливал:

- Ты, юнош, толковый, разумного отца сын! Для коммуны ты очень способный.

- А когда ж ахтанобиль?

- Вот как только управимся с инвентарем для коммуны. Скоро, скоро, потерпи!

Сначала ремонтировали сеялки, чтобы успеть к озимому севу. Старших подростков Коряк поставил к меху и молоту, меньшие, перемазавшись, как черти в аду, нарезали болты снайдезой. Радостной музыкой звенело и скрипело железо в стальных зубах плашек.

- Олеонафта подливай! - покрикивал кузнец. - Сухая ложка рот дерет даже железу. Каждый раз проверяй, находит ли гайка! Прожируй болты!

Уже в течение первого дня пареньки неплохо усвоили все тонкости кузнечного и слесарного дела.

- Дядечка, а где драчевый напильник? Головку болта запилить.

- Ищите сами. Вы тут хозяева. Эх и люблю ж, когда все сообща!

От белого жара горна нельзя было отвести глаз. Мех вздыхал тяжело и скрипуче, как больной человек. Коряк, опаленный огнем, в прожженном кожаном фартуке, нагребал кочережкой угли на железо, весь напряженный и праздничный, - вот сейчас выхватит клещами кус искристого железа, горячего и слепящего, как солнце, положит на наковальню, и начнется веселая перебранка: тоненьким звонким голоском жинка будет наставлять своего неповоротливого и тупого мужа - день-день! - тот же будет бухать в ответ на это - глуха ночь! - и только будет слышаться: день-ночь, день-ночь, пока все не остынет. Вновь и вновь будет заниматься заря в горне и ложиться на наковальню кусок ослепительного солнца и будет скакать осою звонкоголосая жиночка - день-день! - и угрожающе и глухо бухать дурной мужик - глуха ночь!

Я ходил в кузницу, как на праздник. Часами простаивал, опершись плечами на столбик, оглушенный и счастливый. Радовала меня суета измазанных детей Вулкана, искры окалины, как падающие звезды, сыпались мне к ногам. Потом вместе с подростками начал одной рукой помогать кузнецу где подгоним доску к ящику сеялки, где болт затянем, где смажем олеонафтом шестерни. От постоянных сквозняков схватил среди лета насморк. А каково кузнецу с ребятишками?

И пошел я по селу, собрал молодиц - будущих коммунарок - на толоку. Тесал новые и менял старые заметы для стен. Молодицы лепили и укладывали глиняные валки. За день починили все стены в кузнице. Кузнец, хотя и привычен был к сквознякам, похвалил нас:

- Ну, спасибо вам от коммуны! Эх и люблю казацкое товарищество! То ль ворога рубать, то ль шанцы копать, то ль штаны латать - все сообща!.. Ну и умный же тот, кто коммуну выдумал!

За неделю починили три сеялки.

Над лобогрейкой Коряку пришлось помучиться. Недоставало многих зубцов - отковывал и обпиливал сам. Не было хорошей стали на ножи. Ездил в милицию, набрал там много конфискованных немецких штыков, расплющил их, нарубил треугольников, а наиболее способные его помощники обтачивали их напильниками. А затем завзятый механик приклепывал готовые ножи к полотну.

Разбитые шестерни Коряк просверливал и соединял металлическими стяжками.

Молотилку из хозяйственного двора Бубновского нашли где-то лишь в третьем селе. Прижилась она у богатого мужика и не хотела признаваться, пока Безуглый не поехал в волостной исполком и тот не прислал наряд милиции. И плакала молотилка, и божилась, что она не она, и кивала на революцию: все, мол, наше, но старший милиционер нашел на ней и тавро какие-то номера, записанные и в инвентарной книге Бубновских, а она ссылалась на то, что старый пан продал ее, а документов на это не имела, и снова плакала, и мужик плакал, и жинка его плакала, и круторогие хозяйские волы, что вывозили ее со двора, в коммуну, тоже плакали.

И хотя напоследок мужик сокрушенно качал головой - мы не за такую, граждане, революцию! - но милиционеры думали совсем иначе. Старший так и сказал:

- Революцию, дядюшка, делали для бедных, а не для вас!