Борис Можаев - Мужики и бабы

- Так все они подписались. Все! А ты один увильнул.

- Я больше всех пострадал.

- Ты пострадал? Ври, да знай меру...

- Погоди, Павел Митрофанович, - осадил опять Кречева Андрей Иванович и к Алдонину: - Брось придуриваться, Прокоп. Ведь за тобой как за малым ребенком ходят, а у тебя все новые байки. Надоело же, пойми.

- Какие байки? Я мотор для артельной глиномялки покупал, а теперь он у меня на дворе валяется. Кто мне за него заплатит? - брал на горло и Прокоп.

- Черт-те что... Ну при чем тут мотор? - сказал Кречев.

- При том. Заем-то у вас какой? Индустриальный? Возьмите у меня мотор. Отдам по дешевке. Вот вам и будет заем от меня, индустриальный. - Прокоп глядел сердито и нахохленно, и не поймешь, то ли смеется, то ли всерьез предлагал свой мотор.

- Он мне зачем, твой мотор? Баб на собрании глушить? - спросил Кречев.

- И мне он не нужен. А я за него заплатил чистые денежки из своего кармана. Вот вам и заем.

- Слушай, не фокусничай... Добром говорю, - тоскливо сказал Кречев.

- Я фокусами не занимаюсь. Это вон Серган может вам кое-что показать.

- А это мы всегда пожалуйста! - Серган, все еще голый по пояс, вскочил от стены и с готовностью подошел к начальству. - Чего желаете? К примеру, кирпич попробовать на голове Сергана, а?

- Какой кирпич? - спросил отрешенно Кречев.

- А вот хоть этот, - Серган нагнулся, поднял здоровенный кирпич, валявшийся под деревянными водилами. - Кладем его на голову... Вот таким манером, и молотом аккуратно... Грох.

- Ты чего, пьяный, что ли?

Серган осклабился, морда чисто продувная - круглая, шириной в таз, блестит от копоти и пота, как сапог:

- Был пьяный, но только вчерась... А седни я с похмелья... Да вы не беспокойтесь, много не возьму, по полтиннику с рыла, - и, не давши опомниться, позвал младшего Бородина: - Ваня, рубаху и молот... Живо!

Иван одним духом приволок кувалду и валявшуюся под стеной Серганову черную рубаху. Серган покрыл рубахой голову, положил кирпич на затылок и нагнулся:

- Бей!

Иван ахнул изо всей силы кувалдой по кирпичу. Серган только отряхнулся от пыли, поднял две половины от разбитого кирпича, развел руками:

- Алямс! Ваша не пляшет. - Потом кинул кирпичные осколки, стянул кепку с Ивана и подошел к Кречеву: - Прошу оказать поддержку чистому пролетарию.

- Ну и циркач, - усмехнулся Кречев. - А ты не пробовал головой сваи забивать вместо бабы?

- Могу, но только чужой. Как насчет платы за представление?

Кречев покопался в кармане, достал целковый.

- На, заработал.

- Премного благодарен! Следующий, - подсунул кепку Андрею Ивановичу.

Тот кинул несколько серебряных монет.

А Прокоп сказал:

- Бог подаст.

Серган покачал головой и скорбно произнес:

- Вот что значит несознательный элемент.

- Ладно, отойди, - сказал Сергану Лепило.

- Ну дык как насчет подписки, Прокоп Иванович? - спросил Бородин, после того как Серган удалился.

- А никак, - твердо ответил тот.

Кречев только зубами скрипнул.

- Мотри, мужик, с огнем играешь, - сказал Андрей Иванович. - Придется тебя на сходе обсуждать.

- А вы меня не пугайте. Подписка добровольная. Мы тоже законы знаем.

- Ну, твое дело - твой ответ.

Сход собирался вечером в верхнем зале общественного трактира. Любители погутарить сходились пораньше; не успели еще толком стадо прогнать по селу, как они лениво побрели, волоча ноги, точно притомленные кони на водопой. Толпились у входных дверей, курили, сплевывая на сухую, уплотненную до бетонного блеска базарными толкучками землю. Тут же ребята играли в выбитного, поставив на длинной черте крохотную кучку медяков, кидали тяжелые, надраенные до кирпичной красноты старинные гроши.

- Эй, Буржуй! Не заступай черту...

- А ты его грошем по сопатке.

- Но-но... Учи свою мать щи варить.

- Дак это я по теории мирового пролетариата...

- С буржуями обхождение известное.

- Заткнись, Кабан! А ежели тебя по сурну хряпнуть?

- А меня за что? Я ж не играю.

- Вот и стой да посапывай.

Ближе к дверям разговор иной:

- На Брюхатовом поле инда бель выступила.

- Следствия известная - сухменность.

- Навоз не успеешь растрясти, в момент прожаривает. Ветром, как щепу, гонит.

- Я его в кучах оставлю.

- Иван Корнев, говорят, вы с Тыраном плитняк подрядились возить?

- С Петряевой горы... Четвертак за воз.

- А в гору подыматься мысленно? Ась?

- Рожь возить выгодней... Намедни в Мелянки обозом ездили... По наему товарищества.

- Это с Колтуном, что ли?

- Ну... В Щербатовке остановились на постоялом дворе. Скинулись выпить. Вот тебе, сели за стол и сцепились. Дядя Вася Тарантас и говорит: "У меня сыны, мил моя барыня, офицерами вернулись. Один с именной саблей, а вы, мол, и в армии не служили". - "Как не служили? Ах ты, Тарантас, кривые ноги!" - "Расшибу!" Колтун как ахнул кулаком по столу, так чайник с самовара подпрыгнул и упал. Все и разбежались. А при расчете мириться стали. Колтун пыхтел, пыхтел, вынул из кошелки мешок с салом и говорит: "Ешьте, ребята, свинину..." Мы так и покатились.

- А я двенадцать целковых привез деду из той поездки. Он говорит: "Эх, теперь мы и сошники оттянем, и колеса купим, и дегтю". А я ему: "Деда, купи мне новую косу".

- Дождя не выпадет, и косить нечего.

- А в Веретье, говорят, был дождь, и в Степанове... Только нас обходит.

- Место у нас такое - притяжения нет.

- Яблок ноне много... Вот удержать бы их.

- Ветер сшибет.

- Ну не скажи... Ежели стихии не будет - устоит яблок.

- Э-э, как она... как ее, причина понятная.

- Дядь Андрей, как думаешь - дождь будет?

- Э-э, как она... как ее, наверно, будет, наверно, нет.

- Гы-гы-гык!

А народ все подходит, наваливает, прижимает передних к двери, подталкивает.

- Что у тебя за мослы? Как оглоблей пыряешь.

- Всю мякоть бабе отдал...

- Ты не гляди, что он кость. Но обширность большую имеет.

- Тесна рубаха-то?

- Да, щадна, щадна.

Кто-то из ребят, играющих в выбитного, заголосил петухом.

- Ребята, Кукурай плывет!

Через площадь к трактиру шел церковный звонарь Андрей Кукурай, шел как всегда неуклюже, кидая с носка на пятку негнущиеся ноги, точно пихтелями в ступе толок.

Он был подслеповат, глух, и оттого ребятишки вечно вились вокруг него стаей, как стрижи возле немощного коршуна, и донимали озорными выходками.

Вот и теперь, завидя его, они закружились, завьюнили, приговаривая:

Кукурай, Кукурай.

Скинь портки и загорай...

- Вота скаженные... Нету на вас угомона, прости господи... - ворчал себе под нос Кукурай и топал к трактиру.

Худой и верткий подросток, по прозвищу Колепа, с засиненной от пороховой вспышки рожей, бросив свой грош у черты, на четвереньках поскакал на Кукурая и хрипло затявкал:

- Гав-гав-гав!

- Кто тут собак распустил? Пошла, окаянная! Позовитя ее, позовитя...