Борис Можаев - Пропажа свидетеля

Он сел за стол в вертящееся кресло, отчего плечи его поднялись еще выше и лысеющая круглая, как глобус, голова оперлась прямо на плечи.

Коньков сел на стул сбоку, и Коркин, точно каменный идол, повернул к нему все тело сразу. Его широкое красное лицо с белыми бровями было все еще сердитым.

- Между прочим, обыкновенный участковый занимается своими делами, сказал Коркин назидательно и даже палец поднял.

- А это все и есть мои дела. По обязанности.

- По какой это обязанности?

- По гражданской.

- И ко мне пришел по этой обязанности?

- Точно!

- Ну, говори!

- Птицеловов задержите до решения райисполкома. То есть не самих птицеловов, а грузовик с птицами.

- А если они не послушаются?

- Грузовик будет задержан, а птиц выпустим на волю.

- Но они же из края, из охотоуправления! - зашевелил бровями Коркин.

- Ну и что? В нашем районе есть Советская власть. Вот и пускай получат у нее разрешение на отлов певчих птиц. Мы находимся рядом с заповедником, а птицы, как известно, живут не на привязи.

- Да я, собственно, ни на чем таком не настаиваю. Пусть оформляют все как надо.

- И слава богу! - улыбнулся Коньков. - Есть и повыше нас люди. Пускай они разбираются.

- Ну и жох ты, лейтенант. - Коркин тоже улыбнулся, но как-то кисло. Ты ведь, чай, не за этим пришел? Это можно было бы и по телефону сказать, из милиции.

- Да и ты не простачок, Василий Федорович. Отгадал. Хорошо иметь дело с умными людьми!

- Чем могу быть полезен?

- Откровенностью, как говорится.

- Перед тобой - как перед господом. Исповедуй!

- Помоги нам разобраться. Кто из ваших потребсоюзовцев держит связь с Бурунгой на Верее?

- Какую связь?

- Ну, заготовители... Кто там еще обитает?

- А-а! Кузякин и Рыбаков. Они у меня клепку там заготовляют и кору бархатного дерева.

- А изюбрятину они там, случаем, не заготовляют?

- Изюбрятину? - Коркин пожевал губами, помедлил. - Вообще-то было время... Когда шел отстрел изюбрей, брали, кажется, в артели у Дункая. Ну, дней десять - пятнадцать тому назад.

- А три дня тому назад они ничего не привозили?

Коркин пожал плечами, подумал, наконец произнес:

- Не знаю.

- Они знакомы были с Калгановым?

- Да кто с ним не был знаком? - оживился Коркин. - Конечно, о покойниках не принято плохо говорить. Но, откровенно сказать - он был живодер. Просто житья никому не давал.

- Как не давал?

- Да так. И охотников огульно всех обвинял. И лесников. Поклепы писал на целые учреждения. Сплошное очернительство. Работать мешал.

- И вам тоже?

- Было и с нами. Он у нас весной всю кору бархатного дерева арестовал. Как раз там, в Бурунге.

- За что же?

- Да пустяки. Придрался, будто мы нарушаем возрастной ценз. Нашел, может быть, одно-два деревца, с которых сняли кору до срока. И поднял шум.

- Что значит - до срока?

- Пробковую кору заготовляем. Значит, диаметр установлен для взрослого дерева, толщина то есть. Вот он и придрался - что, мол, тонкомер обдираем. Дак у нас же лесничество следит за этим. И лесник там контролирует, Зуев.

- Зуев Иван?

- Он самый. Ну вот... Вызывали нас на исполком из-за этого поклепа. И Зуев, и сам лесничий показали в нашу пользу, сказали, что отдельные случаи, издержки производства. Ну, Калганов и остался с носом. А сколько мы времени потеряли на эту волокиту? План сорвали... По его милости.

- Значит, никаких нарушений технологии не было? Одни издержки... Так чепуха? - усмехнулся Коньков.

- Не в том дело, - сказал Коркин, нахмурившись. - У меня что тут, частная лавочка? Я себе в карман прибыль-то деру, а? Для кого мы пробку заготовляем? Для государства! Мы ее вон куда, аж в Москву да на Кавказ отправляем. Ее ждут, просят, требуют! Это ж понимать надо.

- Значит, валяй, дери кто во что горазд? Поскольку для государства, оно, мол, все и спишет.

- Ну, зачем же так упрощать, Леонид Семенович? Тут дело тонкое: все мы по своей специальности работаем, каждый на своем участке. Тут лезть в чужие рамки - только делу общему вредить. Ведь и мы понимаем, что к чему, не для себя стараемся. План-то надо выполнять.

- А что, если при этом природе вредите, земле?

- Дак ведь есть же люди, которые приставлены специально следить. У них инструкции... на случай, если нельзя иначе. А он - просто ученый, и больше ничего. Посторонний человек, можно сказать. Так по какому праву он совался?

- А по праву совести!

- Совести? А как ее понимать, эту совесть? Для нас совесть в том, чтобы выполнить задание. Вот я тебе приведу еще один конфуз с тем же Калгановым. По осени он запретил леспромхозу трелевать лес к Теплой протоке. Нельзя, мол, по ней сплавлять лес: это нерестилище. В край звонил, в Москву! Приказали разобраться. Вот собрались все производственники на исполком. Что же мы будем делать? Спрашивают его. Значит, сплавлять нельзя, а вывозить - дороги нет. Может, лесозаготовки прекратить, а? Так смех поднялся!

- Тут не смеяться, а плакать надо. Калганов был прав.

- Ну, ты дал!.. - Коркин аж привстал и шею вытянул. - По-твоему, мы занимаемся личной выгодой?

- Насчет выгоды судить не берусь... пока. Но что тут пахнет государственной растратой - это факт.

- Вон как! Значит, и ты туда же, за говорунами? Тогда я тебе вот что скажу... - Коркин встал и, опираясь на стол руками, багровея, подался резко на Конькова, точно сшибить его хотел своим увесистым телом. - У нас одни люди работают, а другие саботируют. Хорошо рассуждать о рыбке да о лесной красоте, стоя в стороне. А ты поработай директором леспромхоза! План выполни! Или вот, садись на мое место... Тяни этот воз!..

- Эге, давай махнемся! - усмехнулся Коньков. - Бери мою сотню и свисток... А я на твоем кресле вертеться буду. Оно же у тебя вращается, как шар земной. И притяжение имеет.

- Да иди ты со своими дурацкими шутками!

- Во, во! Вроде бы мы и в самом деле пошутили. Значит, изюбрятиной у тебя не торговали в последние дни?

- Я не продавец... И вообще, говорить нам больше не о чем.

- Как знать. Может, и придется.

- До свидания! - Не подавая руки, Коркин пошел к своему аквариуму.

14

"Ну что ж! Расшевелили парадный подъезд, - твердил про себя Коньков, выходя от Коркина, - а теперь попробуем зайти с черного хода".

Магазин сельпо, стоявший на выносе из общего порядка домов, поближе к реке, был закрыт на обед. А со двора, от реки, валил мощным столбом черный дым.

Здесь на обширном дворе, огороженном высоким дощатым забором, горой были накатаны пустые бочки, валялись ящики, коробки картонные и всякая иная рухлядь. Магазинный сторож, в кирзовых сапогах, в овчинной безрукавке и военной фуражке со звездой, носил охапками и крепкую, и ломаную тару и бросал в большой костер, разложенный посреди двора.

- Что, гвардеец, добро сжигаешь? - сказал Коньков, подходя к старику и здороваясь за руку.