Борис Можаев - Саня

Пыталась несколько раз посвятить Саню в свою былую счастливую жизнь кассирша.

- Мы, жены офицеров, любили развлекаться. Бывало, пойдем в магазин, возьмем по сто граммов конфет, этих, потом этих, потом этих...

- Некогда мне про конфеты слушать, - прерывала ее Саня. - Все вы раньше хорошо жили, наслушалась я уж...

И даже Кузьмин пришел с жалобой на Сергункова.

- Он мне за десять стаканов смородины не уплатил по полтора рубля за стакан. Вот тут записано, - и Кузьмич подал Сане четвертушку тетрадного листа. - Так что вы у него из пенсии вычислите.

И этому тоже мало...

- Хорошо, - сказала Саня. - Я передам вашу жалобу в суд.

Кузьмич подозрительно покосился на Саню и забрал расписку.

Саня не любила и не понимала жалоб. Ее крутой и горячей натуре чужды были покорность и унижение жалобщиков. "Видишь чего не так - сам исправляй. Я отучу их от этой слезной привычки. Я им здесь все переверну. Во-первых, радио надо провести, во-вторых, осветить нужно станцию. Эх, вокзал бы построить новый! А главное, надо чего-то сделать такое, чтобы они все ходили на цыпочках от радости".

Она была похожа на молодого орленка, поднявшегося впервые высоко над степью: его пьянит необъятный простор, он бросается грудью на сильный встречный ветер, и откуда ему знать, что порывистый степной ветер может поломать неокрепшее и неумело поставленное против ветра крыло...

Первое столкновение произошло у Сани с кассиршей. В ту ночь заболела жена у Крахмалюка. Он прибежал к Настасье Павловне в калошах на босу ногу и, чуть не плача, причитал в потемках:

- Помогите мне, помогите! Рива помирает... Всякую чепуху несет. Ребенки плачут.

- Да что ж ты нюни-то распустил! - грубовато оборвала его Настасья Павловна. - Эх ты, мужик! Лошадь запрягай, за доктором в Звонарево ехать надо.

Крахмалюк, словно спохватившись, взял калоши в руки и опрометью бросился во двор.

- Да куда ты босой-то? Простудишься! - крикнула вслед ему Настасья Павловна, но, не остановив его, только махнула рукой. - Вот непутевый.

Саня быстро оделась и вместе с Настасьей Павловной пошла к Крахмалюку.

В небольшой комнате лежала на кровати под каким-то серым одеялом Рива. Лежала в платье, прямо на ватном матраце.

Это была молодая, цветущая женщина, с полными, рыхлыми щеками и густыми свалявшимися волосами. Она тихо и ровно стонала, закрыв глаза. Возле кровати на полу сидели два малыша, грязные, без штанов, в коротких рубашонках и кричали один другого пронзительней.

- Вот тебе и женихи! - воскликнула Настасья Павловна, беря их на руки. - Да кто же вас обидел-то? Кошка? Где кошка? Вот я ей задам сейчас...

В сумраке, еле-еле разгоняемом висячей лампой, Настасья Павловна быстро нашла детскую одежонку, не переставая ругать обидчицу кошку, одела мальчуганов и унесла их к себе. Саня осталась возле больной.

- Что у вас болит? - спросила она, наклоняясь к Риве.

- Вся... вся болю, - с трудом отвечала та в краткие паузы между стонами.

Крахмалюк привез докторшу. Молодая широкоплечая женщина резким движением сбросила с Ривы одеяло и, пощупав живот, сказала баском:

- С утренним поездом больную отправить в город, в клинику.

- А как же с билетами? - спросил Крахмалюк у Сани.

- Выпишем билет, собирайтесь.

Однако кассирша выписывать билет отказалась наотрез.

- Вы что, порядка не знаете? - удивленно встретила она Саню и Крахмалюка. - Чтобы выписать билет больному, надо заключение железнодорожного врача, а не любого деревенского. Да и то мы выписываем только по своей дороге. А в крайцентр выписывает узловая станция. - Верка насмешливо поджала губы.

- У меня же денег не хватит туда-сюда ездить! - взмолился Крахмалюк.

- А у меня что, думаешь, лишние? - спросила кассирша.

- Ладно, у кого сколько денег, потом договоритесь, - властно прервала их Саня. - А сейчас выписывай билеты.

- А я вам не подчиняюсь по кассе! - запальчиво ответила Верка.

- В таком случае вам придется сдать кассу, - строго предупредила ее Саня.

- Ах вот как! Пожалуйста. - Верка бросила на стол перед Саней ключи от кассы и, вызывающе покачивая плечами, пошла из кабинета. На пороге она произнесла с улыбкой: - Еще посмотрим, как вы меня приглашать станете!

Саня опломбировала кассу, потом вызвала Настасью Павловну, они составили акт на вскрытие и проверили кассу вместе.

- Как же теперь быть, девонька? - спрашивала Настасья Павловна, озабоченно вздыхая. - Ведь конец месяца, отчеты составлять надо. Ты умеешь ли?

- Нет, тетя Настя, - ответила хмуро Саня, - но вызывать ее не стану.

- Да, конечно, это непорядок, - согласно кивала головой Настасья Павловна и, видя удрученность Сани, весело воскликнула: - Да что ты голову повесила! Справимся вдвоем-то как-нибудь. Приходилось нам и такими делами заниматься. Вспомним.

Почти неделю просидела Саня за отчетом вместе с Настасьей Павловной. И удивлялась множеству всяких отчетных форм: отчитываться надо и по багажу, и по грузам, и по билетам, а потом еще по воинским билетам отдельно; по местному сообщению отдельно, по прямому сообщению опять отдельно. А потом еще и по денежным запискам. И всего не перечислить. И вот когда множество ведомостей подошло к концу, от начальника движения дороги пришел приказ, в котором объявлялся кассирше выговор, а Сане - начет за незаконную выписку двух билетов.

- Ну вот и рассудили, - с горькой усмешкой сказала Настасья Павловна. Кому пышки, а кому еловые шишки.

Это первое наказание не заставило Саню сетовать на людскую несправедливость. "Наплевать, что я уплатила три сотни, зато человека спасла", - твердила она про себя.

Но не остался незамеченным этот добрый шаг сослуживцами Сани, людьми, как думала она, равнодушными и эгоистичными.

Однажды за обедом, разливая по тарелкам пахучие, перетомленные, бордовые от красных помидоров щи, Настасья Павловна сказала Сане:

- Давеча ко мне заходил Кузьмич с Шилохвостом, по твоим делам.

- По каким это моим? - спросила, настораживаясь, Саня.

- Говорили, мол, одной начальнице отдуваться за Крахмалюков несправедливо. Надо три сотни уплатить всем поровну.

- Еще чего выдумали! - недовольно воскликнула Саня, наклоняясь к тарелке и чувствуя, как лицо ее заливается краской. - Заплатила, и все тут.

Немного спустя, оправившись от смущения, Саня вдруг рассмеялась.

- С чего это ты? - Настасья Павловна пристально посмотрела на нее.

- Представляю, с какой миной вносил бы свой пай Кузьмин!

- А что ж тут представлять? Внес бы, как все.

- Да ведь он за копейку готов удавиться. Знаете, он приходил ко мне жаловаться на Сергункова - тот не уплатил ему за десять стаканов смородины. - И Саня снова усмехнулась.

- Ничего тут нет смешного, - строго сказала Настасья Павловна. - Ведь Сергунков-то не просил у него смородины, а взял под видом купли, да еще деньги не уплатил. Обманул, выходит.