Андрей Назаров - Песочный дом

Данауров смотрел на бледного вычищенного подростка, и глаза его перестали дрожать. "Ждать нечего. Жизнь коротка, а встреча сокровенна. Этот достоин уже и теперь, а ведь он вырастет". Данауров разжал кулак, еще раз взглянул на отчетливо отображенного носатого черта и протянул монету Сахану. Тот коротко хватил снизу по протянутой ладони и на этот раз поймал подпрыгнувшую монету.

- Старый-старый, а в очко играет, - отметил Сахан.

"Соратник, - решил Данауров. - Он!"

Проводив взглядом монету, исчезнувшую в бездонном кармане Сахана, Авдейка пошел домой, поправляя носок, в котором шуршали и щекотали деньги.

# # #

Деньги на танк Т-34 шуршали в Авдейкином носке, выкапывались картошками на участке Сопелок в Покровском-Стрешневе, добывались лесгафтовскими ребятами в Химкинском порту, были замурованы в погребе Сени Кролика, хранившего заначку Кащеевской семьи, лежали на чердаке в продавленном барабане Сахана и в трофейном чемодане с никелированными запорами, который Лерка выложил на свободный лоток Тишинского рынка.

Опустив руки на крышку чемодана, Лерка огляделся. Проходы между рядами были полны беспрестанного движения. В дальнем конце ряда, занятого Леркой, торговала картошками баба в мужском пиджаке и низко, по-крестьянски повязанном платке, а за лотком напротив стоял нестарый еще мужик с какими-то корешками, разложенными на белой тряпочке. Мужик был ряб, прост и синеглаз. Лерка улыбнулся ему и нажал на замочки. Крышка откинулась, загородив мужика, а в чемодан сунулся стриженый мальчишка, с кошачьей грацией выхватил рубашку, отпрыгнул и высморкался в нее. Лерка остолбенел. Мальчишка пытливо взглянул на него и, не меняясь в лице, внезапно и отчаянно заорал. Из толпы мгновенно выделились угрожающие фигуры, и сильный удар отбросил Лерку. Он размахнулся было ответить, но люди, разом облепившие лоток, слоились в его глазах. Вещи вылетали из чемодана, и люди уминали их за пазухи, как голубей. Лерка бросился в гущу толпы, оттаскивая странно послушные фигуры, которые тут же двоились и смыкались перед ним. Толпа казалась одним, безудержно слоящимся существом, и Лерка дрогнул под ее механическим натиском, попятился, сглатывая ставший у горла ком и бессознательно оправляя одежду. Ударившись спиной о столб, поддерживавший навес над рядами, Лерка остановился и через стыд, через отвращение и страх не отрываясь наблюдал за грабежом.

Люди, плотно сгрудившиеся вокруг чемодана, не обращали на него никакого внимания, поглощенные молчаливым и скорым трудом. Лерка ловил ритмичность торопливых усилий, сопровождавшихся учащенным дыханием. Жизнь как бы обнажила перед ним скрытые стремления, отбросила покров пристойности и сделала свидетелем торопливого и жадного удовлетворения.

Вытесненный из толпы старичок с дрожащей и выцветшей головой что-то шептал себе под нос и жалобно разводил руками. Лерка поймал себя на том, что хочет помочь этому обделенному старичку, и улыбнулся. Толпа растеклась с быстротой и естественностью иссякшей волны, и лишь две бабы еще рвали друг у друга Леркин пиджак. Чемодан был пуст и утвержден на прежнем месте с педантичной точностью. Лерка опустил крышку. Запоры щелкнули, и перед ним снова оказался рябой синеглазый мужик.

- Как же так? - спросил Лерка, улыбаясь дрожащим ртом.

Мужик перемахнул лоток, грохнув о доски черным протезным ботинком. Он сидел теперь рядом с корешками и весело глядел на Лерку.

- Да так уж, - сказал он. - Шел бы ты отсюда, красавец.

- Да, больше здесь делать нечего, - согласился Лерка.

- Только вот что... - Синеглазый ловко спрыгнул и схватился за ручку чемодана. - Чемоданчик мне оставь. Оставь, красавец.

Лерка рванул чемодан к себе, но, заглянув в ясные и синие глаза, остановился. "Он хороший, этот синеглазый, - решил Лерка, - и они тоже хорошие, но несчастные люди". И то, что он смог увидеть в ограбившей его толпе хороших людей, показалось так важно и дорого, что Лерка улыбнулся и отпустил чемодан.

- Берите, - сказал Лерка. - Мне не жалко.

- Мешок! - заорала вдруг баба в конце ряда. - Картошек мешок покрали! И куда ж я теперь? Горе-то, горе-то горюшко... Ох! Мешок цельный! И-их, мата моя маточка... - Она занялась в голос, сорвала с себя платок и била в грудь, терзая узкие борта пиджака, откуда вылезал пестрый рукав Леркиной рубашки.

Синеглазый посмотрел на Лерку, и они расхохотались. Лерка смеялся от распирающей его радости понимания людей, доступности их желаний и утрат, обезоруживающей наивности, с какой творят они зло и терпят возмездие.

Он вернулся домой и, не помышляя об утраченных вещах, сел к роялю, как бы распуская свою радость нитями звуков. Воображение рисовало ему девушку, просыпающуюся в стогу, следы сена на ее щеке, робкое пробуждение дня - в тонком писке полевой мыши и стрекотании насекомых, - пробуждение в звуках, в свете и радости, в гомоне поднявшихся птиц, которые растаскивают в клювах клочья цветного сарафана - и обнаженная девушка, следя разгорающийся день, закатывается в сено и смеется, смеется, смеется...

Еще пальцы его трогали клавиши, еще какие-то неожиданные ритмические возможности мелькали в воображении, когда он вдруг ощутил всю неестественность своей беззаботности, и тягостное предчувствие сдавило его. Лерка опустил крышку рояля (мелькнуло - как гробовую крышку над младенческой, столь много сулившей мелодией) и отчетливо осознал, что все вещи его пропали, что он не достал денег - и отказался этому верить. Он подскочил к шкафу и рванул на себя дверцы.

На никелированных стержнях покачивались пустые плечики, туповато постукивая друг о друга. Полосы дверных зеркал отбрасывали рассеянный свет, оловянные пятна скользили по вешалкам, стержням, полированным стенкам, и весь шкаф казался полон отвратительного водянистого шевеления. Лерка захлопнул дверцы, придавил их спиной и стал обдумывать, что случилось с ним, всматриваясь в себя, как в разграбленный шкаф.

Он понял, что с самого начала этой затеи плевать ему было на танк, но он знал, что для ребят война, - и не на конфеты предложил сброситься. Устал он стесняться благополучия своего и праздности - утвердиться хотел с помощью денег, которых у ребят нет, а у него, как он думал, полно. А теперь, когда он не достанет денег, обернется его подлость позором. Не в силах вынести этого, Лерка стал горячо уверять себя, что ничего не потеряно - отец жив и по-прежнему генерал и денег достать он еще может сколько угодно.

Он вывалил на ковер содержимое ящиков стола - все, что осталось у него после похода на рынок, - и ногой разровнял беспорядочную груду. Денежной значимости вещей он не представлял и ценил только по мере привязанности к ним. Тут были игры его детства, забытые за мучительным возмужанием, но он не чувствовал к ним любви и почти нарочно наступил на коробку с пластмассовыми футболистами. Она хрустнула и затихла.