Андрей Назаров - Песочный дом

- Давай, - сказал Авдейка.

- Давай ты.

Болонка стал на четвереньки. Авдейка уперся ногой о его спину, схватился за раму и, обдирая колени, забрался в комнату. Было тихо. Пахло пылью и чужим жильем. Авдейка лег пузом на подоконник и втащил Болонку. Тот икал от страха, и в кулаке его гремели спички. Авдейка чиркнул. Осветился грязный пол, темные, страшные своей чуждостью предметы полезли в глаза. Спичка погасла. Предметы разбежались.

- Так не пойдет, надо лампу найти, - сказал Авдейка.

Нашли на столе лампу, зажгли фитиль, надели захватанное тусклое стекло. В пустынной комнате стоял топчан, обитый коричневой клеенкой, большой стол, табуретки, фанерный шкаф с посудой и сундук с железным кольцом на крышке.

- Что-то сабель не видно, - неуверенно сказал Авдейка. - И вообще, как-то... не богато.

- Глупости. Это понарошку так.

Что-то ударило в лампу, и Болонка замер.

- Да не бойся ты, это мотылек.

- Вечно эти бабочки разлетаются, - недовольно заворчал Болонка. Он еще икал, но осваивался быстро. - Здесь! - Он показал на сундук. - Хватай! В таких всегда деньги прячут. Тяжелый, гад, как же мы его унесем? - спросил Болонка, обнимая сундук.

- Откроем и унесем по частям, - решил Авдейка, проникаясь его уверенностью.

Кольцо заскрипело, и крышка неохотно поддалась. Ударил в лицо тяжелый дух нафталина и чужого пота.

- Что это? - спросил Болонка, вытаскивая ватник. - А где деньги?

Вытянули груду лежалых вещей. Денег не было. Болонка, уйдя с головой в сундук, гулко икал.

- Есть, - страшно зашептал он. - Золото. Этот, как его, не кирпич...

- Слиток? Врешь!

Болонка вылез из сундука и протянул к лампе странный металлический предмет.

- Утюг. Детский утюг без ручки, - определил Авдейка. - Дурак ты, Болонка. И я дурак. И чего они все - богатый, богатый! Где это богатство?

- Знаю! - Болонка оглушительно икнул. - Здесь! - Он подошел к топчану и тщательно ощупал коленкор. - Вот! Деньги всегда в матрасах прячут, это только золото в сундуках - а откуда у него золото?

Авдейка подполз ближе, осадил Болонку на пол.

- Чего ходишь, из окна увидят.

Внезапно Болонка вскрикнул и полез в штаны.

- Хорошо укололся, а то бы забыл, - сказал он, вытаскивая нож. - А ты все - "зачем нож, зачем нож". Затем.

Он воткнул нож в топчан и с треском разодрал коленкор.

- Тише ты! Щупай.

Запустив по локоть руки в свалявшуюся паклю, они молча шарили в тюфяке.

- Вот! - вскрикнул Болонка, схватив Авдейкин палец.

- Пусти палец, дубина!

Болонка отпустил и стал выбрасывать паклю на пол. Скоро под коленкором лежали голые доски.

Авдейка понял, что все напрасно. Забыв об осторожности, он встал и увидел фотографии на голой стене.

- Дети, что ли? - спросил он печально. - Что-то много.

- Много, - икая и отплевывая паклю, сказал Болонка. - Я узнавал, чтоб не нарваться. Они с матерью в эвакуации. Девять штук. В Казани.

- Дубина! - сказал Авдейка и задохнулся от возмущения. - Что ж ты раньше не сказал? Какое богатство, когда детей девять штук?

И тут что-то звякнуло, беглые шаги пронеслись по коридору, сорвалась дверь, и в разведенных ужасом Болонкиных глазах Авдейка увидел Ибрагима. Задыхаясь, он привалился к косяку. Руки его беспредметно шарили по груди, из которой с шипением и свистом вылетала непонятная, горчичная речь. Потом свист прервался. Ибрагим тяжело повалился на табурет. Печальные зернышки глаз, обежав груду тряпья и пакли, остановились на Авдейке. Потом зернышки помутнели и упали. Авдейка вскрикнул, а потом увидел, что Ибрагим плачет.

Он плакал, сипел и сыпал горчичные слова, прерываемые русским "дети, дети". Когда сипение стихало, падали черные зернышки. Авдейка не выдержал, всхлипнул, и следом старательно всхлипнул Болонка.

Тут толкнулась дверь, и вошел Феденька в расстегнутой белой рубахе и бинтах, свисавших с головы.

- Ибрагим! - позвал он.

Зернышки падали.

- Да что тут у вас? - спросил Феденька, увидев ребят.

- Моя думал, Роза приехал. Давно письма нет, - сказал Ибрагим. - Дети пришел. Голодный, совсем голодный. Пришел воровать голодный Ибрагим. Бедный, бедный...

- Это они-то воровать? - Феденька хмыкнул было, но застонал и схватился за голову. - Ой! Черт! Брось ты их, Ибрагим. Голову у меня ломит. И где так набрался, не вспомню. И тряпок понавешали...

Феденька стал срывать бинты и снова застонал.

- Дурной голова. Нельзя снимать!

Ибрагим подскочил к Феденьке и стал мотать бинт обратно.

- Ушиблась голова. Ступеньки стучал. Понял? Не снимай, совсем твоя плохой будет.

- Смилуйся, Ибрагим. Какая-то сволочь мою заначку сперла. У тебя есть, налей.

- Моя не даст.

- Не уйду, пока не дашь, - упрямо сказал Феденька и сел за стол.

Ибрагим полез в расшатанный фанерный ящик, достал хлеб, разделил на четыре части, посолил и, моргнув затуманенными зернышками, позвал:

- Кушайте, дети.

Болонка взял кусок с краю и откусил. Авдейка тоже взял хлеб, но кусать не стал и отодвинулся в тень. На мякоти Болонкиного куска вспыхивали зернышки соли.

- А грамотно они тебя распатронили, - сказал Феденька, оглядывая комнату.

- Маленький дети, глупый дети, совсем не там искал.

Ибрагим взял Болонку за плечи, посмотрел в глаза и сказал:

- Хлеб в шкафчике, хлеб всегда в шкафчике.

- Выпить, Ибрагим! - стонал Феденька.

Ибрагим полез в шкаф, долго возился в нем, а потом вытащил початую бутылку и разлил в два стакана.

- Ты же не пьешь! - Феденька испугался. - Тебе закон запрещает.

- Нет никакой закон, когда мальчик голодный воровал. Моя пить будет.

Авдейка положил хлеб на разодранный топчан, собрался с духом, вышел на свет и сказал:

- Простите.

- Ходите к Ибрагиму. Всегда хлеб в шкафчике.

- Спасибо.

Ибрагим встал, подозрительно покосился на Феденьку и поднял стакан.

- За победу над проклятой фашистой! Мелкими глотками он едва вытянул водку, торопливо задышал и уткнулся в рукав.

- Занюхай, - снисходительно сказал Феденька и протянул горбушку. - Мужик тоже - водки не пробовал.

Ибрагим занюхал и проводил детей. Ткнулся лицом в Авдейкину голову, хлюпнул носом и исчез. Авдейка вышел из подъезда, глубоко вздохнул, посмотрел вверх. Там горели звезды, обозначая путь неведомых и свободных миров. Очень хорошо там было.

Из окна донесся тонкий голос Ибрагима:

- Никакой закон нет! Водка есть. Моя пить станет!

Гулко и страстно рыдала вода, падая в зарешеченный сток.

- Что теперь делать? - спросил Болонка.

- Не знаю.

Пульсирующий жгут воды выбивался из бетона, стекал по двору, падал в сток и там, под городом, соединялся с другими потоками.

- Куда он? - спросил Болонка, наступив на ручеек.

- В Москва-реку. Там в набережной трубы торчат, и она из них льется. Я видел.

- А потом?

- Потом в море течет, потом в океан.