Семен Подъячев - Среди рабочих

— Как не испугаться, — произнес кузнец, — кабы эта страсть да к ночи… гм?.. Какой хахаль-то? — продолжал он, улыбаясь. — А вон сидит! — Он указал пальцем на нарядчика. — Аль не узнала?.. Шкура! — продолжал он. — Тоже: кто я?.. Мужа-то извела, подлая… у-у-у…

— Что же это такоеча? — закричала кухарка, ударяя себя руками по бедрам. — Люди добрые, а?… Егор, что ж ты молчишь-то, а? Уйми его!

— Собака лает — ветер носит, — стараясь быть спокойным, ответил нарядчик. — Над тобой, дурой, смеются, а ты думаешь взаправду… Вон даве, — продолжал он и кивнул головой на кровать, где спал пьяный сторож, — этот чорт прибил… белены объелся… На меня тоже к рылу с кулачьями лезет… Пожалуй, сердись… Коли на всякую сволочь сердиться, сердца нехватит!

— Сам-то ты сволочь, — сказал кузнец и швырнул ложку по столу. — Взлупку вот тебе дать! — добавил он, вылезая из-за стола…

— Что же… за чем дело стало? — сказал нарядчик, поднимаясь с места. — Дай…

— И дождешься когда-нибудь…

— Эх, ты, пьянчуга… тьфу! — с презрением глядя на кузнеца, плюнул нарядчик и пошел к двери. — Говорить-то с тобой тошно, — добавил он, обернувшись. — Злая рота!..

Он вышел и так хлопнул дверью, что задрожали стены и проснулся пьяный сторож.

Он заворочался, задрыгал ногами, точно их сводила судорога, замычал и, повернувшись на бок в нашу сторону, обвел нас всех мутными, страшными, с кровяными жилками на белках глазами.

— А мы вот отужинали, — сказал дядя Юфим, подходя к нему. — Вставал бы и ты, а?.. Дакось я тебя распутаю… ишь, связали!

— Не хочу ужинать, испить дай! — промычал сторож, глядя на жену.

— На, жри, подавись! — сказала кухарка, подавая в ковше воду. — Проснулся, пьяница, разбойник!..

Сторож припал сухими губами к ковшу и жадно пил, глядя на жену поверх ковша.

— Что говоришь? — переспросил он, напившись и облизывая кончики усов.

— Ничаво! — огрызнулась кухарка и пошла было от него прочь.

— Подавись, а?.. Подавись? — дико как-то захлебываясь, вдруг закричал сторож и со всего размаха швырнул в нее ковшом. Ковш ударил ее в спину и покатился по полу…

— Ты драться! — завизжала кухарка, обернувшись к нему. — Ты драться?.. Ка-а-а-раул!.. — вдруг неистово закричала она, видя, что муж слез с постели и идет к ней. — Ка-а-а-раул!..

Она выставила руки вперед и пятилась к печке…

— Свово зовешь? — рычал сторож, задыхаясь от злобы и стараясь схватить ее за волосы. — Свово зовешь, а?

Наконец, ему удалось схватить ее левой рукой за шиворот…

— А-а-а, — зарычал он, — подавись? Муж законный подавись, а?.. Вре-е-ешь, стерва, не выскочишь!.. врешь!..

Захлебываясь и совершенно озверев от злобы, с пеной в углах рта, он ударил ее кулаком по лицу и при этом как-то ухнул, точно филин ночью где-нибудь в лесной трущобе, страшно и глухо…

Баба дико закричала и вцепилась ему зубами в руку. Сторож поволок ее за волосы и вдруг, споткнувшись обо что-то, упал вместе с нею на пол.

— Ка-а-а-ра-ул! — взвыла опять баба. — Православные, помогите… На ком крест есть… а-а-ай, убьет!.. Ка-а-а-а-ра-ул!..

Муж сидел на ней верхом и страшно бил ее обеими руками, стараясь попадать по лицу, которое она все время прятала.

— Разнять надыть! — сказал Юфим. — Как бы чего не вышло: в свидетели еще притянут… Ишь, сцепились, ах, дуй вас горой! Чисто, сичас умереть, псы… Разнять надыть!

— Не надо! — закричал кузнец, видимо, с удовольствием наблюдавший за ходом драки. — Не наше дело… Поделом…

— Свои собаки дерутся — чужая не приставай, — в тон ему поддакнул Культяпка и закричал: — В торец-то ее полыхни!.. О-го-го! Бей, не робей!..

Между тем озверевший мужик перестал бить ее кулаками, а, нагнувшись и вцепившись ей руками в волосы, принялся кусать ее и грызть сзади за шею, похожий на старого, чахлого, злобного волка.

— Заткни ей глотку-то! — крикнул кузнец. — Ишь, дьявол, орет! Диви — режут…

— Пойдем, ребята, отседа, — сказал Юфим, — дело-то складнее будет… Кузнец, пойдем! Не наше дело, дери их чорт!

Он встал и торопливо пошел к двери. Мы с Терехой бросились за ним… Кузнец вышел последним и, плотно прихлопнув дверь, сказал:

— Будет помнить!

— Не убил бы грешным делом, — сказал Юфим.

— Чорт с ней… Собаке собачья и смерть…

Я посмотрел на Тереху: на нем лица не было. Он поймал мой взгляд и, вздрогнув, произнес:

— Жуть!..

— Во как, брат, жен-то учат, — хлопнув его по плечу, весело воскликнул Культяпка, — учись, брат Тереха-Воха!.. Учись, родной… го-го-го!..

Из кухни между тем доносились дикие крики: «Караул»… «Батюшки»… «Православные»…

Около кухни, кроме нас, никого не было. Все остальные рабочие, как оказалось, вместе с нарядчиком ушли под гору, за имение, ловить бреднем в так называемом «скотном» пруду карасей, и прекратить эту сцену было некому…

Мы все отошли в сторонку, подальше от избы, и сели на бревнах.

тоненьким голоском запел Культяпка. — Гармошку бы теперь.

— Брось! — сказал кузнец. — Ни складу, ни ладу! — и, помолчав, тихо произнес: — Все бьет…

— В азарт взошел! — сказал Культяпка.

В это время двеоь из кухни вдруг распахнулась настежь, и на крыльцо, а потом на землю кубарем, сильно ударившись об стену, скатилась растрепанная, простоволосая и избитая кухарка, а за ней с поленом в руках Сопля.

С криками «караул», «убил» кухарка пустилась бежать… Сопля побежал было за ней, но, пробежав несколько шагов, остановился и изо всей силы швырнул поленом ей вдогонку.

Оглянувшись на бегу, баба присела и полено пролетело над ней… Вероятно, она не раз проделывала так и раньше и такие сцены были ей не в диковинку… Муж крикнул вдогонку скверное ругательство, жена ответила тем же и, сделав гадкую непристойность, от которой Культяпка покатился со смеху, побежала дальше и скрылась где-то за амбарами…

— Иди к нам! — закричал Культяпка. — Эй, воин! Иди сюда… Побаловал да и за щеку…

Сопля подошел… Мы все с каким-то особенным любопытством уставились на него…

На нем лица не было, и смотреть на него было страшно…

Белый, как бумага, худой, с пеной по углам рта, трясущийся от неостывшей злобы, в изорванной рубашке, из-под которой выглядывала тощая, поросшая волосами грудь, он был противен, жалок и ужасен…

— Устал, родной, а? — сочувственно произнес дядя Юфим.

Он ничего не ответил и молча сел, низко опустив голову.

— Ну, жисть, — глухо произнес он, помолчав, — да… Сибирь… — Он поднял голову, обвел нас страшными глазами и опять нагнулся. — Хучь давись… да и не миновать!..

— Эх, ты! — воскликнул Культяпка. — Из-за бабы-то? Го! Плюнь ты на нее да ногой разотри.