Лев Овалов - Двадцатые годы

- Хлеба Критово сдало меньше всех, в прошлом месяце продотряд у вас все закутки проверил - и ни в одном загашнике ни зерна. Где ему быть?

В Никольском учительница вообще не вела занятий по ликбезу.

- Почему?

- Света нет.

- Мы всем ячейкам отпустили керосин?

- Не знаю.

Секретарь комсомольской ячейки в Никольском - Васютин, парень не очень активный, но исполнительный.

Ознобишин к нему:

- Где керосин?

Васютин потупился. Можно и не спрашивать, дома у него над столом горела лампа.

- Наш керосин? Явишься в волкомол, а сейчас собирай комсомольцев, Вам известно, по чьей вине вы не учитесь?

На заседании волкомола Ознобишин поинтересовался у Саплина:

- Где же все-таки критовские мужики прячут хлеб от Советской власти?

Саплин, недавний батрак, вступив год назад в комсомол, сперва не пропускал ни одного заседания, а теперь что-то редко стал показываться в волкомоле.

Он хитро улыбнулся:

- Ты меня что-нибудь полегче спроси.

- А теперь вопрос к Васютину. Ты понимаешь, что ты вор?

- Ну, взял бутылку керосина...

- Отправим в Орел, в трибунал...

Жестокие времена: трибунал за бутылку керосина! Но иначе никто не мыслил: если все едят лебеду, то и я ем лебеду, и если всем нельзя, то и мне нельзя, никому не позволено уклоняться от установленных правил, и тот, кто уклоняется, мне не брат и не друг. Увы, то была риторика! Трибунал не стал бы судить за бутылку керосина. Все, что Ознобишин мог сделать, это исключить Васютина из комсомола. Он так и поступил. Променял Васютин комсомольский билет на бутылку керосина!

Ни Саплин, ни даже Сосняков не склонны исключать Васютина, взял керосин без злого умысла, не для того, чтобы сорвать занятия в школе, а скорее для того, чтобы самому чем-то заняться...

Но Ознобишин неумолим. Он отказывал себе во всем и хотел, чтобы и другие поступали так же. По возвращении из Москвы он редко с кем советовался. Даже с Быстровым советовался все реже, у Славы появилось ощущение, будто в чем-то они расходятся.

9

Должно быть, он не произвел большого впечатления в Малоархангельске, этот Шифрин. Иначе дали бы ему для поездки по уезду... ну не пару рысаков и не сани с ковровой спинкой, но нашлись бы и лошаденка какая ни на есть, и козырьки, и возница... Представитель губкомола! Командируется для инструктирования уездной организации. Вроде бы ревизор. Но не нашлось для него ни лошади, ни санок, ни кучера. Прибыл в Успенское с оказией. Ехал в Покровское милиционер оформлять акты на злостных самогонщиков и подбросил Шифрина.

В волисполкоме он появился в обед. Озябший и суровый. Безошибочно определил, кто в канцелярии главное лицо, подошел к Быстрову, протянул заледеневшую руку.

- Я из губкомола. - Покопался в кармане, достал мятую бумажку, положил на стол. - Командировочное удостоверение.

Быстров передал бумажку Дмитрию Фомичу для оформления.

- Мы и так верим.

- Хочу с вами поговорить, как у вас работа с молодежью.

- А это уж вы с Ознобишиным, - нетерпеливо ответил Быстров, прошел через комнату, приоткрыл дверь, сказал кому-то: - Пошлите за Ознобишиным.

И вот Ознобишин и Шифрин друг перед другом. Слава в своем тулупчике выглядит обычным крестьянским пареньком, и Шифрин, как ни старается выглядеть начальником, держится неестественно, да и одет странно.

Солдатская шинель до щиколоток, он получил ее перед отъездом на складе губсобеса, на этот склад военное ведомство сдавало пришедшее в ветхость обмундирование, подпоясана гимназическим ремнем, и на пряжке еще поблескивает лавровый венок, как ни старался Шифрин соскрести эмблему напильником, а голова тонет в боярской шапке, отороченной кроликом под соболя.

Шапку отец Шифрина сшил для какого-то заезжего актера. Но актер уехал, не выкупив заказа, и шапка ждала своего покупателя. Если бы не мать, не видать Давиду этой шапки. Мать с тревогой наблюдала, как Давид собирается в командировку. Шинель выдали на службе, подбита она ветром, и мать настояла, чтобы мальчик поддел под шинель ее жакет, а на голове солдатская фуражка.

- Нисон! - в отчаянии воззвала мать к мужу.

Нисон покачал головой. Все же отцовские чувства пересилили скупость.

- Возьми шапку, - сказал он сыну, указывая на полку.

- Я поеду в фуражке, - ответил Давид с гордостью. - В таких шапках ходила буржуазия.

- Возьми шапку, - повторил отец. - В таких шапках щеголяют теперь твои красные байстрюки.

- Надо мной будут смеяться, - уже не так решительно возразил Давид.

- Хотел бы я видеть того, кто не позавидует собольей шапке, - сказал отец.

- Положим, это не соболь, а кролик, - восстановил Давид истину. - Будь это настоящий соболь, я бы еще подумал.

- Он бы еще подумал! - воскликнул отец. - Думать хорошо, когда есть чем согреть голову.

"Беру шапку только ради матери, - мысленно сказал Давид. - Иначе от беспокойства она сойдет с ума".

В этой-то шапке и появился Шифрин в Успенском волисполкоме.

- Ну и шапка у тебя! - вырвалось у Славы. - Где ты ее только достал?

Из-под шапки сердито блеснули мышиные глазки.

- Шапка тут ни при чем, - сердито сказал он. - Давай по существу.

Он потребовал списки сельских ячеек. Его не интересовали ни занятия по ликвидации неграмотности, ни изъятие хлебных излишков, ни художественная самодеятельность, ни заготовка топлива для школ.

- Ты мне лучше объясни, как ваша организация участвует в политической жизни страны?

Слава не понял:

- Разве изъятие хлебных излишков и ликвидация неграмотности не политика?

- Не прикидывайся младенцем!

У Шифрина сорвался голос, должно быть, он здорово намерзся.

- Есть хочешь? - спросил Слава.

- Хочу, - сказал Шифрин и хлюпнул носом. - Но прежде займемся делами. Ты можешь собрать волостной актив?

- Когда?

- Скажем, завтра?

- Ты в уме? - Слава снисходительно усмехнулся. - Оповестить, собраться... Зима! Клади неделю. Да и то...

Ссылка на зиму была убедительна.

- А где у вас больше комсомольцев? - Шифрин склонился над списками. - В Корсунском? Там кто секретарь - Сосняков? - Шифрин сам спрашивал и сам отвечал, он хорошо ориентировался в бумажках. - Можно на него положиться? Крепкий работник?

- Работник-то он крепкий, только злой очень, вечно всем недоволен.

- Говоришь, злой? - Шифрин повеселел. - Это хорошо! Значит, едем в Корсунское.

Он попросил добыть подводу, пойти обедать к Славе отказался, выпил в сторожке у Григория кружку несладкого морковного чаю с куском прогорклого хлеба и заторопился с отъездом.

Зимняя дорога, хочешь ты этого или не хочешь, сближает людей; лежа рядышком в розвальнях, укрытые одним тулупом, Слава и Шифрин невольно прижимались друг к другу. Возница дремал, лишь механически похлестывал лошаденку кнутиком, да шелестели по накатанному снегу полозья. Морозец пощипывал щеки.