Лев Овалов - Двадцатые годы

Степан Кузьмич не обращает внимания на Славу.

- Ну чего, чего тебе от меня? - неуверенно обращается он к женщине.

Женщина молчит.

- Пойми, ты требуешь от меня невозможного, - продолжает Степан Кузьмич.

Женщина молчит, и Славушка понимает, что ему нельзя здесь находиться.

- Извините, - шепотом произносит он, выходит...

И сразу натыкается на Дмитрия Фомича.

- Куда ты?! - запоздало говорит тот. - Туда нельзя...

Славушка растерянно смотрит на Дмитрия Фомича.

- Занят Степан Кузьмич, - бурчит Дмитрий Фомич. - С женой объясняется.

Славушка изумляется еще больше:

- С какой женой?

Дмитрий Фомич приглаживает ладонью усы.

- С какой, с какой... С самой обыкновенной.

- Но ведь Александра Семеновна...

- Со старой женой, с рагозинской!.. - Дмитрий Фомич с сожалением смотрит на мальчика. - От Александры Семеновны, брат, только туман остался, а эта живой человек, мириться пришла.

- Но это же невозможно, Дмитрий Фомич... - Славушка кинул взгляд на закрытую дверь, из-за которой несся тихий говор. - После Александры Семеновны...

- Все, брат, возможно, - снисходительно произносит Дмитрий Фомич. - Не знаешь ты еще, парень, жизни.

- Нет, он не помирится, - уверенно говорит Славушка, поворачивается и медленно идет прочь.

- Еще как помирится! - слышит он за своей спиной...

"Нет, нет, - думает Славушка, - это невозможно, Степан Кузьмич верен памяти Александры Семеновны..."

Но все будет не так, как думается Славушке, а так, как говорит Дмитрий Фомич.

59

Каждый занят своим делом: Павел Федорович с Надеждой режут для коров резку, Федосей с помощью Пети налаживает плуг, Марья Софроновна варит вишни на меду, запасается на зиму вареньем, Вера Васильевна пишет письмо полузабытой московской знакомой...

А Славушка - Славушка за книжкой по истории юношеского движения.

Тут в комнату врывается Петя.

- Тебя Мишка спрашивает!

- Какой еще Мишка?

- Карпов, из Козловки. Говорит, поскорей...

- Пусть сюда идет.

- Да он не идет! Говорит, пусть Славка выйдет...

Не успел Слава сойти с крыльца, как к нему кинулся Мишка.

- Ой, Славка, идем скорее!

Он сегодня какой-то чудной, Мишка, всегда такой аккуратный, а тут неподпоясанный, в посконных портах, босой.

- Идем в дом...

- Нельзя, нельзя!

Мишка торопится, увлекает Славу за собой, опускается на корточки, вынуждая Славу поступить так же, скороговоркой роняет торопливые слова:

- Бегом я, через овраг, межами... Степана Кузьмича надо бы! Выжлецов, что мельницу купил... Маменька моя пошла овцу искать, встрелась с выжлецовской Донькой, молодайка его, та, грит, слав те господи, приехали сегодня к мому из Куракина, хоть вздохнем, увезут седни ночью нашу оружию, тогда пускай хоть сам черт приходит на мельницу, думают, он против власти, а там оружия...

- Откуда приехали?

- Да из Куракина, из Куракина, я ж объясняю...

- А за каким оружием?

- Ну, спрятано, значит, у Выжлецова...

Мальчики перебегают площадь, волисполком стоит во тьме черной громадиной, за окном тусклый свет.

Быстров за столом, перед ним лампа, склонился над бумагами.

Шепотом:

- Степан Кузьмич...

После смерти Александры Семеновны Быстров даже злее стал на работу, до поздней ночи на ногах, а вот, чтобы поговорить, пошутить, этого теперь с ним не случается.

- Что у тебя? Я тут декреты для сельсоветов сочиняю...

- Степан Кузьмич, тут Карпов к вам...

- А что у него?

- Оружие увозят...

- Какое оружие? - Быстров встрепенулся. - Зови-ка его сюда.

Он расспросил Карпова за несколько минут, сразу все понял и все объяснил ребятам: Выжлецов - неясная фигура, пришел с фронта, льнет к кулакам, а Куракино, вся Куракинская волость, эсеровская цитадель, и там, вероятно, собирают оружие, чтоб было с чем выступить против Советской власти.

Погладил Карпова по волосам.

- Посидите здесь...

Оставил ребят в исполкоме, отсутствовал с четверть часа, позвал мальчиков на улицу, у крыльца Григорий с двумя оседланными лошадьми.

- Садись! - Быстров, указал Карпову на Маруську, на которой не разрешалось ездить никому, кроме ее владельца. - За пятнадцать минут домчит тебя до твоей Козловки. На огородах слезешь и пойдешь домой, а коня отпусти, только повод оберни вокруг шеи. Сама придет обратно. И чтоб все тебя видели, чтоб ни у кого мысли, что ты здесь был. Узнают - могут убить. Понятно?

- Спасибо, Степан Кузьмич.

- Дура, - с невыразимой лаской промолвил тот. - Это тебе спасибо. Нам тебя сохранить важно.

Подсадил Мишку на Маруську, шлепнул лошадь по боку, и она тут же пропала в темноте.

Подошел к другой лошади, проверил подпругу.

- А теперь следом и я...

- Степан Кузьмич... - У Славушки задрожал голос. - Можно и мне...

Быстров резко обернулся:

- Не боишься?

- А вы?

- У меня должность такая... - Славушка не увидел, услышал, как Быстров усмехнулся. - А впрочем... садись за спину, коли удержишься!

Он вскочил в седло, подождал, пока сзади взгромоздился Славушка, и тронул поводья.

- Вернусь завтра, - на ходу бросил он Григорию и осторожно направил коня вниз, к реке.

Над водой стлался туман, никто не попался им по пути, только где-то на дальнем конце села повизгивала гармонь да лениво брехала собака.

Они пересекли Озерну и стали не спеша подниматься в гору.

- Карпов нас минут на двадцать опередит, - как бы про себя заметил Быстров. - А тут и мы подоспеем... - Он на мгновение обернулся. - Однако держись.

Подогнал коня, и Славушка крепче обхватил Быстрова.

Ехали молча. Было тихо. Лишь слышно, как дышит лошадь, размеренно и тяжело, совсем непохоже на нервное и частое дыхание Маруськи.

- Это даже неплохо, что явимся вдвоем, - внезапно произнес Быстров, отвечая себе на какую-то мысль.

И опять замолчал, свернул на проселок, еле видимый в темноте, и сказал уже специально для Славушки:

- Урок классовой борьбы... - Помедлил и добавил: - Для тебя.

Они подъезжали к Козловке. Еще не поздно, а темно, над головами ни звездочки, все небо застлали черные облака, в домах еще ужинали, и девки только еще собирались в хоровод.

Быстров придержал коня посередь деревни, припоминая, где живет Выжлецов, и затем уверенно направил к большой, просторной избе на кирпичном фундаменте с раздавшимся крыльцом.

Они одновременно соскочили наземь. Быстров прикрутил повод к перилам, взбежал на крыльцо и без стука дернул на себя дверь.

За столом чаевничали сам Выжлецов, его молодая жена, его мать и двое мрачных, незнакомых Быстрову мужиков.

Быстров прямиком направился к хозяину с протянутой рукой:

- Семену Прокофьичу...

Слава видел Выжлецова впервые, он представлял его себе пожилым, рослым, неприветливым, а перед ним был сравнительно молодой, никак не старше тридцати лет, маленький, вертлявенький, плюгавенький человечек с рыжими усиками и крохотными голубыми глазками, моргающий, как вспугнутый зверек, внезапно ослепленный ярким светом.