Николай Чернышевский - Пролог

— „Скучаешь теперь, Анюта? Все мои приятели уехали. — ты совершенно одна, когда я работаю“. — „Что же делать, Володя, когда тебе надобно работать? — Поскучаю, так и быть. А потом найду прежних своих знакомых; будут и новые“. — Надобно желать, чтобы новые были лучше прежних. Когда я растолковал, она согласилась: — „Когда так, Володя, то я и не хочу искать прежних своих знакомых. Я не думала какие они люди“. — С каждым днем она больше радует меня: легко понимает все.

16.Три часа ночи. Кончил. Теперь опять весь принадлежу тебе, моя милая.

17.Волгин был в городе и дома. Узнал меня. Поэтому тут же принялся просматривать статью. Прочел несколько страниц, перевернул, пробежал последние страницы: — „Мне было сказано одним человеком, который редко ошибается в людях, что вы должно быть человек замечательного ума“ и т. д. — Потом я спросил, кто же это рекомендовал меня ему? — „Ах, это после, когда побольше познакомимся“. — Просил посидеть, поговорить. Сам говорил мало; все заставлял говорить меня. Оставил обедать. Продержал до восьмого часа. — „Ну, теперь простимся, Владимир Алексеич. Будут приходить за корректурами, надобно читать. С другими я не говорю так. Но вы видите, что внушаете мне расположение, стало быть, нечего церемониться. Завтра поутру приходите опять. Надобно получше узнать вас. Писать можете, это видно было по первой же странице статьи. Но надобно узнать вас получше“.

Я был уверен, что мы сойдемся. Но это превосходит мои ожидания.

Милая Анюта! — Ты обеспечена от нужды! Никогда не обнимал я ее с такою страстью, как в этом избытке счастья.

18.С десяти часов до четырех сидел у Волгина. — „Ну, теперь надобно мне ехать на дачу. Поедемте“. — Я сказал, что должен был отправиться на урок. — „Ну, так оттуда приезжайте к нам“. — Я сказал, что не могу. — „Ну, почему?“ Он смотрит на жизнь так строго, что я не решился сказать ему об Анюте; я сказал, что один из моих друзей, Ликаонский, уезжает, и я хочу побольше быть вместе с ним. — „Ну, так до послезавтра, Владимир Алексеич. Послезавтра опять буду в городе. Поговорим еще. Поговорим еще. А впрочем, могу сказать вам и теперь: пишите о чем хотите, сколько хотите, как сам знаете. Толковать с вами нечего. Достаточно видел, что вы правильно понимаете вещи“. — После вчерашнего я не мог сомневаться, что кажусь ему хорошим сотрудником. Но эти слова удивили меня: — „Вы предоставляете мне полную волю в журнале?“ — „А разве были бы вы очень нужны мне, если б не так? — Сотрудников, которых надобно водить на помочах, можно иметь, пожалуй, хоть сотню; да что в них пользы? Пересматривай, поправляй. — такая скука, что легче писать самому“. — „Вы не будете просматривать моих статей?“ — „А что будет в них любопытного? Признаться вам сказать, не буду читать и напечатанных, не только до напечатания. И без того приходится читать слишком много пустяков. — ха, ха, ха! — Благодарите за комплимент“. — „Но я могу делать ошибки“. — „А, ну вас и с вашими ошибками! Только время теряю с вами — ха, ха, ха! Ну, прощайте. Приходите послезавтра. Поговорим еще, хоть не о чем“.

Илатонцев был от души рад, узнав, что я буду иметь постоянную работу: — „Жаль только, что теперь уже не утащишь вас в деревню“. — Сильно беспокоится, что дочь не едет так долго. — Но вероятнее всего, что ее тетушка зажилась где-нибудь дольше, нежели рассчитывала. Судя по вашим рассказам, извините за откровенность. — я думаю, что она женщина, которая не всегда знает, что вздумается ей завтра. — „Да, да“. - и стал говорить, что не следовало бы отпускать эту Алину Константиновну за Надеждою Викторовною: — не следовало; зачем же отпускали? — „Ошибка, согласен“.

19.Этот весь день принадлежал Анюте. Понимаю, что до сих пор еще слишком мало любил ее. Любовь моя к ней вероятно будет сильна.

20.Неожиданный и странный поворот мыслей Волгина очень взволновал меня. — С самого начала вечера он был вдумчив. Но я не предвидел ничего особенного: что мог сказать он больше после тех слов, полных доверия и любви? — К тех пор как я распоряжаюсь журналом, я искал человека, с которым мог бы разделить работу» — и проч… - что мог прибавить он к этому? Я полагал, что он развлечен чем-нибудь посторонним вопросу обо мне. — По-прежнему сам он говорил мало, больше заставлял говорить меня. Мне казалось, что после тех слов: «Вижу, что вы единственный человек, который правильно судит о положении нашего общества» и проч… - казалось, что после этих слов продолжать экзамен уже не совсем нужно или по крайней мере не совсем ловко. Но если хочет, то пусть продолжается экзамен. — думал я: — он расположен ко мне, я уважаю его — пусть экзаменует.

Так прошло часа четыре. Было уже за полночь. — «А знаете ли, становится уже довольно поздно. — начал он. — А я вот все еще раздумываю, как бы это начать, потому что вам покажется несколько странно. — а мне самому кажется как будто даже и очень глупо. — но все это пустяки, глупо ли, странно ли. — это пустяки. Так следует — значит, и надобно так».

Он вечно делает оговорки о глупости, о вздоре, так что беспрестанно сам смеется над своею манерою говорить. Так и тут он расхохотался, пошутил над собою, потом замолчал, опять задумался. Я видел, что он хочет сказать что-то не совсем обыкновенное. Что такое? Помолчав, он стал говорить; сначала, по своей манере, с некоторою вялостью, но скоро проникся большим одушевлением. Из того, что он говорил, многое казалось мне слишком мрачно. — слишком безнадежно; но я не должен забывать разницу наших лет и опытности. — и не забывал; и теперь готов признавать, что его взгляд, быть может, справедливее моего, и кажется мне слишком мрачным только потому, что я еще слишком молод. А в то время странность его слов увлекла и меня к чувству, очень сходному с его глубоким презрением к настоящему и ко всякой деятельности в настоящем.

Он начал с того, что вчера и в особенности ныне он очень много думал обо мне; что ему очень невыгодно говорить со мною откровенно. — вот я, вероятно, и сам заметил, что он колебался. Но у него такой нелепый характер: всегда он говорит черт знает что, впрочем, это не черт знает что, а правда, и потому я должен не спорить, а послушаться. Он лучше меня может судить о том, как надобно мне держать себя.

Все это было длинною цепью вялых и нерешительных оговорок; круто он перешел в горячий и резкий тон. — Да, как бы там ни было. — как бы я ни думал о себе, как бы он ни думал обо мне, а все-таки я еще очень молодой человек. — если не по уму и не по знаниям, то по чувствам, по надеждам, я еще очень молодой человек, он сравнительно со мною старик. — старики, положим, глупее молодых людей, но не в уме дело, а в том, что все вздор, мелочь, глупость, мерзость.