М Польский - Новые Мученики Российские

Но Митрополит этим не ограничился.

На другой же день состоялось постановление Владыки, по смыслу которого Введенский был объявлен находящимся "вне Православной Церкви", - с указанием всех мотивов этого постановления. Впрочем, кротость Владыки сказалась и тут. В постановлении был указан его временный характер, - "пока Введенский не признает своего заблуждения и не откажется от него".

Постановление, напечатанное немедленно в советских газетах, вызвало изумление и ярость со стороны большевиков. В первую минуту озлобление было так велико, что большевики совсем забыли о неоднократно провозглашенном ими принципе "невмешательства" в церковную жизнь. Заголовки газет {35} запестрели истерическими аншлагами вроде того, что "Митрополит Вениамин осмелился отлучить от Церкви священника Введенского. Меч пролетариата тяжело обрушится на голову Митрополита". Нечего и говорить, что все эти бешенные выкрики выдавали, окончательно и официально, закулисное доселе участие большевиков в живо-церковной интриге (о чем, впрочем, все и без того догадывались).

Однако, после бешенных атак первых дней, наступило некоторое раздумье. Обаяние Митрополита среди верующих было очень велико. Отлучение Введенского не могло не произвести на них огромного впечатления. Физически уничтожить Митрополита было нетрудно, но возвышенное им постановление пережило бы его и могло создать серьезные последствия, угрожавшие в зародыше раздавить новую "революционную церковь". Решили, поэтому, испробовать другой путь путь угроз и компромиссов.

Через несколько дней после отлучения к Митрополиту явился Введенский в сопровождении бывшего председателя петроградской ЧЕК'и, а затем петроградского коменданта Бакаева, который с этой должностью совмещал должность чего-то вроде "обер-прокурора" при вновь образовавшемся "революционном епархиальном управлении". Введенский и Бакаев предъявили Митрополиту ультиматум. Либо он отменит свое постановление о Введенском, либо против него и ряда духовных лиц будет - на почве изъятия церковных ценностей - создан процесс, в результат которого погибнут и он, и наиболее близкие ему лица.

Митрополит спокойно выслушал предложение и ответил немедленным и категорическим отказом. Введенский и Бакаев удалились, осыпав Митрополита рядом яростных угроз.

Митрополит ясно понимал, что эти угрозы не тщетны, и что с того момента, как он стал поперек дороги власти в ее начинаниях, по поводу образования революционной церкви, - он обречен на смерть. Но сойти с избранного им пути он не мог и не желал.

Предчувствуя, что через короткое время ему придется вступить на свой многострадальный путь, он приготовился к ожидавшей его участи, отдал наиболее важные распоряжения по епархии, повидался со своими друзьями и простился с ними.

Предчувствия не обманули Митрополита. Через несколько дней вернувшись откуда-то в лавру, он застал у себя "гостей": следователя, многочисленных агентов ЧЕК'и и стражу. У него произвели долгий, тщательный и, понятно, безрезультатный обыск. Затем ему было объявлено, что против него и других лиц {36} возбуждено дело о сопротивлении изъятию церковных ценностей, и что он будет находится под домашним арестом. Этот льготный арест продолжался недолго, - 2 или 3 дня, по истечении которых Митрополита увезли в дом предварительного заключения, где он находился все дальнейшее время до своей мученической кончины.

V.

Дело покатилось по заранее уготовленным рельсам советского правосудия.

Кроме Митрополита к делу привлечены были: большинство членов правления общества православных приходов, настоятели некоторых церквей, члены разных причтов и, просто, люди, попавшиеся во время уличных беспорядков при изъятии ценностей, - всего 86 человек, большинство которых было посажено под стражу.

Этот монстр-процесс возбудил огромное волнение в городе. Много сотен лиц - семьи обвиняемых, их друзья - стали судорожно метаться по всему городу, хлопоча об освобождении заключенных и спеша запастись защитниками.

Надлежало в первую очередь, разрешить крайне важный вопрос о защите самого Митрополита. Существовавшая тогда еще легальная организация Красного Креста (имевшая целью помогать политическим заключенным) и разные другие общественные кружки и организации, считали желательным, чтобы защиту Митрополита взял на себя бывший прис. поверенный Я. С. Гурович, который с момента прихода большевиков к власти, оставил адвокатуру и никогда в советских судах не выступал.

Было ясно, тем не менее, что такое отношение Гуровича к советской юстиции не могло быть применено к данному делу, в виду его крупного исторического значения для русской церкви и страны.

Так смотрел на этот вопрос и сам Гурович, просивший, однако, обсудить другое тактическое препятствие, вытекавшее из его еврейского происхождения. Защита Митрополита, несомненно, весьма тяжелая и ответственная задача. В таком деле, и при такой обстановке, возможны, со стороны защиты, промахи и неудачи, от которых никто не застрахован. Но, если они постигнут чисто русского человека, никто его в них не упрекнет, тогда как еврей защитник, при всей его добросовестности, может сделаться мишенью для нападок со стороны групп и лиц, антисемитически настроенных.

Все эти переговоры и сомнения были разрешены неожиданно быстро тем, что сам Митрополит обратился из своего {37} заточения к Гуровичу с просьбой взять в свои руки его защиту, не колеблясь и не сомневаясь, ибо он, владыка, ему безусловно доверяет. Все вопросы были исчерпаны этим заявлением, и Гурович немедленно принял на себя защиту.

Дело началось в субботу 10 июня 1922 года. Заседания петроградского революционного трибунала происходили в зале филармонии (бывшем Дворянском Собрании), на углу Михайловской и Итальянской улиц.

В этот день, с раннего утра, густая толпа народа запрудила Михайловскую и Итальянскую улицы, а также прилегавшую к последней часть Невского проспекта. Несколько десятков тысяч человек стояли здесь в течение ряда часов в ожидании доставления подсудимых, в особенности же Митрополита, в трибунал. Стояли недвижимо, в благоговейной тишине. Милиция не решалась разогнать это странное молчаливое сборище: слишком уже оно импонировало. Наконец показалась карета, в которой везли Митрополита под эскортом конных стражников. Толпа загудела, почти все опустились на колени и запели: "Спаси, Господи, люди твоя". Митрополит благословлял народ из окна кареты и почти у всех на глазах были слезы.

VI.

Прежде чем приступить к краткому изложению самого процесса, мы считаем не лишним охарактеризовать главных действующих лиц в нем.

Характеристика Митрополита нами уже дана. Каким он был на митрополичьей кафедре, таким сел и на роковую скамью большевистского суда, - простой, спокойный, благостный. Само собой понятно, что он был центром всего громадного процесса. На нем сосредотачивалось все внимание и врагов, и обожавшей его верующей массы, заполнявшей, поскольку ее допускали, зал заседания, и прочей публики, не верующей или инаковерующей, но относившейся, в общем, в течение всего процесса, к Митрополиту с исключительным сочувствием, как к явной и заранее обреченной жертве большевиков (из этого числа мы исключаем тех "посетителей" красноармейцев, представителей завкомов и коммунистических ячеек - которые направлялись предусмотрительно властью в большом количестве "по нарядам" в трибунал для того, чтобы создать соответствующее видам власти настроение).