М Польский - Новые Мученики Российские

{266} Замечательно, что вскоре после рождения Великой Княгини ее мать Принцесса Алиса, женщина высокого и кроткого духа, по поводу данного ею дочери имени, писала Королеве Виктории: "Мы любили Елизавету, потому что святая Елизавета была прабабкой Гессенского Дома также, как и Саксонского". Великая Княгиня сохранила это имя и после принятия православия, избрав своею небесною покровительницею св. и прав. Елизавету (5 сентября).

Будучи избрана в супруги Великому Князю Сергею Александровичу, молодая Великая Княгиня с любознательностью и чуткостью стала изучать черты русского народа и особенно его веру, положившую глубокий отпечаток на наш народный характер и всю нашу культуру. Вскоре, православие покорило ее своею красотою и богатством внутреннего содержания, которое она не редко противопоставляла духовной бедности опустошенного протестантства ("и при всем том они так самодовольны", говорила она).

Глубоко благочестивая протестантская семья, давшая нам двух великих женщин - Императрицу и ее сестру - имела широкий созерцательный дух, который оказался близким даже православному богослужебному строю. Елизавета Феодоровна говорила потом про свою третью сестру, гостившую у нее: "Ирена ни в чем не находит такого наслаждения, как в православном богослужении и особенно в Успенском соборе. Мы с нею не пропускаем ни одной воскресной утрени". Вот ответ подлинных протестантов нашим отщепенцам-сектантам, именующим себя также протестантами и ожесточенно отвергающим православное богослужение.

И Великая Княгиня по собственному внутреннему побуждению решила присоединиться к Православной Церкви. Когда она сообщила о своем намерении своему супругу, "у него, - по словам одного из бывших придворных, - слезы невольно брызнули из глаз". Глубоко тронут был ее решением и сам Император Александр III, благословивший свою невестку после св. миропомазания драгоценной иконой Нерукотворенного Спаса (копия чудотворной иконы в часовне Св. Спаса), которую Великая Княгиня свято чтила в течение всей последующей жизни. Приобщившись, таким образом, к нашей вере и чрез нее ко всему, что составляло душу русского человека, Великая Княгиня могла с полным правом сказать теперь своему супругу словами моавитянки Руфи: "твой народ стал моим народом, твой Бог моим Богом". (Руф. I 16).

Долговременное пребывание Великого Князя на посту Генерал Губернатора в Москве, этом истинном сердце России, где его супруга была в живом соприкосновении с нашими вековыми {267} святынями и исконным русским народным бытом, должно было еще теснее сроднить Великую Княгиню с новым ее отечеством.

Семь лет ее брака прошли в полном расцвете Петербургской придворной жизни и чтобы угодить своему мужу она собрала вокруг себя светское общество, и это общество ею восхищалось. Но подобный образ жизни ее мало удовлетворял. По занимаемому ею положению она обязана была присутствовать на всех официальных приемах, но они представляли для нее интерес лишь постольку, поскольку она могла использовать некоторые ее связи на пользу своей благотворительной деятельности, которую в то время она уже начинала проявлять.

В Москве все очень быстро усвоили навык постоянно на нее опираться, ставить ее во главе новых организаций, выбирать в патронессы всех благотворительных учреждений, и к началу Японской Войны она же была хорошо подготовлена для того, чтобы сыграть главную роль в великом патриотическом движении, в котором приняло участие все русское общество, постоянно заботясь о раненых солдатах, как в госпиталях, так и на фронте, вдали от их домашних очагов. Великая Княгиня была вполне поглощена этой работой, она всюду успевала, заботилась обо всем том, что могло восстановить силы и предоставить всякие удобства солдатам. Не забывала она и духовные нужды русских людей, посылала им походные церкви, снабжала всем необходимым для совершения богослужений. Но самым замечательным ее достижением, и только ее одной, была организация женского труда, в состав которой входили женщины всех слоев общества, с высшего до низшего, объединенный ею в Кремлевском дворце, где были устроены надлежащая мастерские.

С утра до вечера, за все время войны, этот деятельный улей работал на армию, и Великая Княгиня радовалась, видя, что обширные, позолоченные дворцовые залы едва хватали на работниц; в самом деле, единственный, не употреблявшийся на эту цель зал, был только Тронный зал. Весь день Великой Княгини проходил за этой работой, вскоре принявшей грандиозные размеры. То было целое Министерство своего рода. Москва боготворила свою Княгиню и выражала ей глубокую признательность ежедневной посылкой в ее мастерскую всякого рода подарков для солдат, и число тюков, отправленных таким образом на фронт, было колоссальное. Личность ее была до такой степени вдохновляющей, что даже самые холодные люди загорались пламенем от соприкосновения с ее пылкой {268} душой и с необычайной энергией шли на благотворительную деятельность.

Однажды, 4-го февраля 1905 г., в тот момент, когда Великая Княгиня собиралась в свои мастерские, она была встревожена сильным взрывом бомбы, и бросившись к месту его, она увидела, как один солдат расстилал свою военную шинель над растерзанным телом ее мужа, желая скрыть его от взоров несчастной супруги.

Коленопреклоненная на улице, Великая Княгиня простирала свои руки, чтобы обнять останки своего мужа. Весьма возможно что ужас пред растерзанным телом явился причиною того, что она с тех пор отказывалась от всякой пищи, в которой была прежде жизнь. Молоко, зелень и хлеб являлись главными продуктами ее питания, еще задолго до ее пострижения в иночество.

Величие духа, с каким она перенесла постигшее ее испытание, вызвало удивление у всех: она нашла в себе нравственную силу посетить даже убийцу своего мужа, Каляева, в надежде смягчить его сердце своею кротостью и всепрощением. Она навестила преступника в тюрьме. Ей открыли его двери и она одна вошла в камеру. Когда он увидел ее стоящую перед ним, он спросил:

"Кто вы?" "Я его вдова - ответила она - почему вы его убили?" "Я не хотел убить вас - сказал он, - я видел его несколько раз в то время, когда имел бомбу наготове, но вы были с ним и я не решился его тронуть". "И вы не сообразили того, что вы меня убили вместе с ним, - ответила она. Тогда она заговорила об ужасе самого преступления пред Господом Богом. Евангелие было в ее руках, и она умоляла преступника его прочесть. Она надеялась, что заблудшая душа его покается до своего явления пред Господом. Смерть для нее была пустым звуком. Она навестила его не для того только, чтобы иметь возможность добиться помилования от Государя. Она преследовала иную цель. Она опасалась дня Страшного Суда даже для своих врагов. Ей, при ее необычайной доброте, казалось невыносимым, чтобы даже тот, который лишил ее счастья, скончался нераскаянным. Она все продолжала настаивать на том, чтобы преступник прочел слова Евангелия, надеясь что они тронут его закаменелое сердце.