Олег Постнов - Песочное время - рассказы, повести, пьесы

- Ты какого чорта растрепалась про ментов? - говорил между тем Лёнчик негромко Свете, танцуя с нею. Света с холодною улыбкою обратила к нему лицо.

- Так это и есть твоя пассия? - проговорила она нараспев, не заботясь о том, слышат ли другие, и не отвечая на его вопрос.

- Какая еще?...

Но Света молчала, прищурившись.

- А хотя бы и моя, - кинул зло Лёнчик, решив попробовать напролом, и тоже нагло ухмыльнулся.

- Ну так и вали к ней, - отрезала Света. - Чего приперся?

К этому Лёнчик не был готов.

- Ведь ты же знаешь, - произнес он вкрадчиво, тотчас умеряя пыл, и постарался плотней притянуть ее к себе. - Причем тут... - он смолк в затруднении.

- Что? Она не ревнива? - Света вдруг громко расхохоталась, однако глаза ее вспыхнули недобрым огнем. - Полегче на поворотах, малыш. Ушибешься. - Она отвернулась от него и больше не сказала с ним ни слова.

...- Вот же с-сука, - говорил минуту спустя себе под нос Лёнчик, стоя в стороне возле Пата, но глядя на Свету, которая опять тем временем танцевала с Гаспаровым, утащив его с дивана, где тот думал было перевести дух. "Малыша" Лёнчик запомнил и был оскорблен - жестоко и, как он понимал сам, преднамеренно.

- Что? Не дает? - спросил его Пат с веселым сочувствием.

Скосив глаза, Лёнчик посмотрел на него.

- Но, - сказал он потом. - А манит...

Вечер продолжался. Однако вскоре был доеден пирог, затем надоела музыка. Покупной торт оставил жирные пятна на своей коробке, разговоры вспыхивали там-сям, но незначительные; паузы затягивались. Не помогло и вино. Собственно, кроме Пата и Лёнчика, никто пить не хотел, а после препирательств со Светой Лёнчик опять куда-то исчез, причем Света наоборот почему-то оживилась от ссоры с ним, сделалась еще веселей и распущенней. Пока не было музыки, она болтала с Патом и Гаспаровым, усевшись на диван и высоко закидывая ногу на ногу, причем разводила колени совсем уже решительно (так, что Пат утверждал потом даже, что у ней под платьем больше не было ничего), и, наконец, в одну из пауз вдруг громко осведомилась у всех собравшихся, не хотят ли пойти сейчас все вместе к ней, вниз, на первый этаж: "там, кстати, печенье и хрусты". Это был ее давний план.

Потехи ради все согласились с охотой. Ёла тоже была непрочь, рассудив про себя, что studio не повредит проветрить перед приходом тети Наты: действительно, накурено было сильно. Тут ей кстати же пришло на ум, что она давно уже как-то не видит Киса и, постаравшись не привлекать к себе внимания всех, а особенно Гарика и Маши, она спросила на этот счет тайком у Пата, отведя его в сторону. Пат тотчас предположил, что Кис попросту удрал и, чтобы проверить свою догадку, отправился в прихожую смотреть, на месте ли кисова куртка. Куртка, однако, была на месте. Выглянув еще зачем-то за дверь, на лестничный пролет, Пат вернулся в гостиную и, успокоив Ёлу, что Кис где-то поблизости, тут же весело объявил всем, что в подъезде кромешная темь - "как в аду, даже, наверно, во втором этаже полетела лампочка". Неизвестно почему, эта новость тотчас всех приятно обеспокоила. Раздались возгласы, что "пойдем в темноте", кто-то предложил захватить свечи, мысль понравилась, закричали, что нужно много свечей. Маша захлопала в ладоши, Ёла одобрительно усмехнулась, и все как-то сразу кинулись искать свечную коробку, так что Кис был окончательно забыт.

Свечи вскоре нашлись в ящике древнего резного комода, того самого, на котором обитал и будильник. Срочно они были извлечены и зажжены от уже горевших, горевшие вынуты из подсвечников, и вся компания, прикрывая бережно ладонями огонь, смеясь и переговариваясь, поползла гуськом вон из медленно темневшей от выносимых свечей комнаты через прихожую на лестницу - мимо Ёлы, которая, отключив везде свет и открыв для воздуха форточку (ей пришлось в виду этого отодвинуть с окна половину штор), стояла теперь в дверях, ожидая, пока все выйдут, чтобы закрыть за ними и за собою дверь. Последним мимо нее прошествовал Пат, с мнимой торжественностью шаркая шлепанцами и скрючив пальцы вокруг своего фитилька, очень слабо еще разгоревшегося. Ёла остановила его.

- Где Кис, все-таки? - спросила она опять негромко.

- Ну, я его не караулю, - засмеялся Пат. - Может, пошел вниз курить. Вон, слышишь? - Внизу действительно хлопнула подъездная дверь. - Давай, запирай, - прибавил Пат решительно. - Я подержу огонь...

С Кисом, между тем, все обстояло не так просто. Выйдя на балкон и вобрав в себя поспешно, как и хотел, полною грудью воздух, Кис понял, что жизнь его зашла в тупик. Прежде он никогда, ни с самим собой, ни даже в разговорах с Ёлой не задумывался над тем, что именно значила Маша для него в его жизни; "даже" - потому что происходило так отчасти из-за естественной неспособности Киса думать последовательно наедине с собой. Навык к отвлеченной мысли есть, в сущности, свойство тренированного ума. Отсутствие прямой необходимости в строгом действии рассудка обыкновенно с лихвой компенсируется беседами, спорами и всеми теми ложными поводами пустить в ход свое остроумие, которых Кис, разумеется, никогда не избегал и к которым, напротив, был приучен. Происходя из семьи гуманитарной (отец его преподавал классическую литературу в нашем университете и за свою бороду клинышком и грозный взмах бровей был среди студентов прозван "Агамемнон"), Кис уже в самом детстве был предубежден против всяких простых объяснений жизни и людей и очень легко видел действительную сложность их; с другой стороны, однако, ничего с этой сложностью поделать он уже не умел, как не умел, к примеру, решать алгебраические задачи - его вечная мука на всех уроках вроде математики, химии, геометрии и всех тех, где требовался точный расчет. Разумеется, конечно, что помимо естественных дисциплин Кис знал и особенно понимал множество других вещей, но это были всё вещи, нужные не для жизни. Тогда для чего? - на такой вопрос Кис тоже не умел ответить, хотя и чувствовал свою правоту и даже силу. Главное противоречие в нем, о котором он сам более или менее верно догадывался, заключалось в его претензиях к внешнему миру, в то время как ладить с этим миром он не умел и даже считал зазорным. Временами без всякой причины Кис бывал подвержен тоске и душевным страданиям, истоки которых крылись, конечно, в нем самом. Явление это не так уж редко, но до тех пор, пока человек думает, будто кто-то другой способен тут защитить его, он ничего еще о себе не знает, а Кис ду нно так. Почему-то ему казалось, что во внешней жизни его все должно складываться определенным образом, чтобы внутри было покойно и тепло; и это заблуждение, также разделяемое многими, заставляло его постоянно искать вокруг себя утешений - людей, с которыми можно шутить и болтать, обстановки, где можно мягко сидеть, развалившись и покуривая, - и теперь, выйдя на балкон, Кис ясно увидел, что больше уж ничего ему найти нельзя и искать нечего.