Олег Постнов - Песочное время - рассказы, повести, пьесы

Тотчас сами собой глаза Киса заволоклись горячей пеленой, слезы покатились по его носу и щекам, он понял, что ему надо плакать, и заплакал навзрыд, не закрывая глаз, но сквозь пелену уже не видя ничего кругом себя. И тогда, наконец, все кончилось. Он чувствовал, как его обнимают и гладят по голове, как прежде дрогнувшим было, но сразу окрепшим голосом она уговаривала его, присев рядом и повторяя: "Ну что ты, маленький, что ты?" - и он уже сам говорил ей, не ища слов, причем она понимала все, что с ним было, и куда-то влекла его от батареи прочь - он только услыхал, как походя закрыла она за ним балконную дверь - и вот уж они сидели на диване, он еще вздрагивал, но уже молчал, не смея взглянуть на нее, она тоже молчала, отпустив его, и потом, должно быть, первый раз поглядев со стороны на него и себя, тихо рассмеялась, сказав:

- Что ж ты: из-за девки...

Голос ее был мягкий и низкий, с хрипотцой, и "что" она произнесла как "чё".

Однако рыдания не вполне пока оставили Киса. Мало того: он вдруг понял, что от ее смеха что-то сделалось у него внутри и защекотало так, что он может сам сейчас рассмеяться, даже губы его уже подпрыгивают против его воли. "Это истерика,"- проговорил он сам с собой, соображая, что все-таки так этого сделать нельзя, будет глупо. Стыд шевельнулся в нем. Он схватил пальцы левой руки в кулак, хрустнул поцарапанными еще на балконе костяшками и едва-едва, закусив поочередно обе губы, сдержал себя. Но от того ли, что смех ее так на него подействовал, или почему-либо еще, только Кису, вопреки даже полному разброду его чувств, не все понравилось в ее смехе. Осторожно скосив глаза, он глянул на нее: она сидела, вольно раскинувшись на диванной спинке, и смотрела на него с любопытством, в упор.

- Ну как? дышишь? - спросила она негромко.

Кис сглотнул и в самом деле перевел дух. Вверху, сквозь потолок, отчетливо слышны были шаги, притопывания и гул магнитофона: в studio опять, должно быть, плясали. Но Кис отметил это лишь мимоходом, не задержав на этом внимания, так как от ее слов и еще более от ее тона сердце его, почти уже успокоенное - он начал ощущать было даже сонливость и какую-то радостную телесную лень, - вновь насторожилось, стукнув, и замерло как бы в нерешительности: Кису словно примерещилось что-то в ее словах. Он, однако, не успел решить, ошибается он тут или нет. Из прихожей, занавешенной пологом (машинально Кис учел эту лишнюю в сравнении с studio подробность), раздался сухой уверенный звон, похожий на будильник, но по тому, как небрежно был он тотчас оборван - щелкнула даже кнопка звонка - без труда можно было угадать жест привычной руки. Лицо Киса перекосилось.

- Это Лёнчик? не открывай!.. - вскрикнул он вдруг и впервые прямо и испуганно поглядел ей в глаза. Она неловко запахнула край халата, сползший с ее голых колен, но сейчас же и прищурилась: странная мысль вдруг остановилась в глазах ее.

- Не бойся, не открою, - проговорила она тихо. - Ишь, вскочил...

Кис действительно был почему-то уже на ногах. Глаза ее потемнели - он догадался после, что блеклыми они почудились ему с порога из-за косметики, которую она перед тем как раз смыла, - и, выждав еще миг, она усмехнулась ему, причем Кис вздрогнул, ибо он мог бы поклясться, что уже видел прежде эту усмешку, от которой рот ее будто исказил все прочие ее черты, придав им злую прелесть порока. Кис замер, не понимая, где могло это быть: давеча в studio она так не улыбалась, это он помнил ясно. Но и теперь, здесь, усмешка ее лишь скользнула по ее лицу, сразу пропав, и тотчас же, ловя недоумение в его взгляде, она произнесла еще тише и уверенней, почти не тронув словами собственных губ:

- Ну? поди сюда.

Звонок в прихожей прозвенел настойчиво.

- Иди-иди, - повторила она без улыбки. Мелко задрожав, Кис сел на прежнее свое место. Он уже знал, чт( будет, лишь не знал, к(к. Все стеснилось в нем - и между тем она, не отводя своих глаз от его, скинула опушенные белым мехом комнатные тапочки, легла на диван, одну ногу вытянула за спиною Киса, другую изогнула в колене, поставив узкую маленькую ступню возле его ноги - и вдруг вся подалась вниз: поручень дивана мешал ей. Пестрый валик очутился под головой ее, но от этого же движения край халата, вздрогнув, вспорхнул с ее ног, упал углом, и Кис увидел, что трусов на ней уже не было. Сознание его словно обмелело на миг. Не силясь понять, весь сжавшись и боясь только одного: проронить хоть черточку из того, что происходило с ним теперь, он покорно ждал, трепеща и чувствуя, как страшно и светло ему; но ему казалось при этом, что это кому-то другому, а не ему, страшно и светло. В прихожей все стихло, третьего звонка не последовало, даже в studio наверху прекратился гам. Кис смотрел - и так же все медленно, без улыбки наблюдая его взгляд, она наклонила согнутую в колене ногу, повела ею в сторону, вниз, до тех пор, пока мысок курчавых тугих волос на ее лобке не расступился, открыв лоно; тогда она повторила:

- Ну? иди ко мне, - и сразу померк свет: на поводу торшера она поймала рукой верткий выключатель. Чуть дыша во тьме, Кис понял, что у него странно онемел язык, но что отступить он уже не в силах, и что то, что произойдет с ним сейчас - произойдет.

- Я... я не смогу сейчас ничего, - проговорил он едва раздельно, но уже чувствуя тупое вожделение в себе.

- Сможешь, - усмехнулась она. Диван хрустнул пружиной, ее рука легла ему на грудь, и словно сами собой пуговицы его рубахи заскользили под ее пальцами вон из своих петель. - Это просто, как витаминка, - спокойно сказала она, взяв его за голое плечо. - И не думай о всякой чепухе. Кстати: меня зовут Лиля.

...Кису казалось, что он страшно, смертельно устал. Охваченный тьмой, он устал еще в самом начале, пытаясь найти и сделать то, о чем раньше только слышал или думал и что иногда, где-нибудь в школьном клозете, обсуждал - кажется, с Патом, либо Тристаном, - не избегая подробностей и придавая значение словам. Несоответствие его поразило. Ему пришло на ум, что, может быть, он привык усматривать в своих словах (неясных посторонним) и мечтах (разумеется, откровенных) одну только Машу - но, правду говоря, в этом смысле он думал еще и о Ёле, а до того, чуть не с детства, о других разных девочках, измышляя мнимых, когда ему не хватало живых. И вот теперь Лика - так он почему-то назвал ее вдруг про себя опрокинула весь этот призрачный пантеон его грез. Он никогда не воображал себе все так, как увидел, хоть он и воображал прежде то, что видел. Но ретушь умозрения спасала его. Теперь же с беззаботной грубостью истина была ему предъявлена, и, стиснув зубы и от страха вспотев, голый Кис лег на Лику, с угрюмым упорством стремясь почему-то решить сам с собой вопрос, следует или нет ему целовать ее. До этих пор, несмотря на всю свою поэтическую вольность и уже почти полные семнадцать лет (Кис был несколько старше своих соклассников), он не познал еще даже и поцелуя, но странно: это было именно то, с чем он не хотел бы так просто распрощаться. Впрочем, и губы ее в темноте он тоже почему-то никак не мог найти. Он слышал где-то возле своего уха ее дыхание, но она словно притаилась, и как-то невольно подумал он, что там, во тьме, она опять усмехается про себя той усмешкой, от которой и теперь жаркий озноб пробирал его. Кис обеими руками держал уже ее тело - скомканный халат валялся рядом, мешая ему, - однако он не смел еще тронуть ее, чувствуя лишь, что ладони его на ее бедре взмокли. Кое-как, неловко тычась носом ей в щеку, он понял, к(к он лежит - она лежала, запрокинув голову и округлив грудь, - и, совладав с собой, Кис чмокнул ее, но не в губы, а лишь мельком, в плечо. И тотчас, двинув бедрами, она помогла ему. Влажное