Константин Прохоров - Сектантские рассказы

И сущим во гробах живот даровав...

-- Так это наши смиренные божники бузят! -- громко и презрительно оборвал поющих Зубов. -- Про какой-то "живот" распевают, когда все лес валят... А ну, выходи во двор строиться!

Пятеро заключенных послушно вышли из барака. Им было видно, как через широкие лагерные ворота проходила последняя колонна идущих под конвоем на работу зеков. Всходило солнце, стояло чудесное пасхальное утро.

-- Вы знаете, что я рассусоливать не люблю: кто идет на работу --отходи налево, кто не желает работать -- направо, к стенке!

Солдаты для большей убедительности слов начальника лагеря передернули затворы автоматов. Один из братьев, опустив голову и молясь про себя, тут же отошел налево. Остальные стояли не шелохнувшись.

-- Направо, к стенке, я сказал! -- заорал Зубов.

Овчарки, услышав интонацию хозяина, злобно залаяли. Он их ласково потрепал за загривки. Между тем, все четверо братьев встали у бревенчатой стены барака.

-- Ты поп, -- Зубов указал пальцем на отца Германа, и три автомата одновременно развернулись в его сторону, -- пойдешь работать?

-- Нет.

-- Ты? -- палец вместе с автоматами переместился на молодого брата Василия.

По лицу юноши было видно, что он колеблется. Тогда Зубов достал свой пистолет и приставил его к виску отказчика.

-- Будешь работать?

-- Да! -- не выдержал Василий и отбежал в сторону.

-- Хорошо, -- лицо начальника лагеря просияло, -- кому еще синод разрешает работать на Пасху? Как насчет тебя, Ф-319 ? -- он ткнул пистолетом в грудь третьего брата.

Тот молча отошел к двум испугавшимся прежде него друзьям.

-- И остался у нас еще пресвитер, так, кажется? -- четыре ствола посмотрели черными отверстиями на Савелия.

-- Нет, я не буду сегодня работать, -- тихо, но решительно ответил он.

-- Итак, было у нас пятеро отказчиков, а теперь только двое, на весь лагерь! -- подвел итог Зубов. -- Передумавшие сейчас пойдут с конвоиром на деляну, там их ожидает честный трудовой день вместе со всеми, а этих двух лентяев нам придется сегодня хоронить...

Начальник лагеря кивнул головой одному из автоматчиков и тот повел, посмеиваясь, троих братьев в лес, на самую тяжелую и унизительную работу.

Зубов в упор смотрел на оставшихся убежденных отказчиков и его гнев стремительно разгорался с новой силой. Ах, с каким бы удовольствием он сейчас пристрелил этих Д-184 и С-522! Двумя безликими номерами стало бы меньше, невелика потеря. Но Сталин уже умер... Старый мир, в котором майор Зубов всегда столь явственно чувствовал свою необходимость и значимость, начинал рушиться на глазах. Уже многие выдвиженцы Хозяина потеряли свои места, уже пошли слухи о скорой массовой амнистии заключенных в стране, а новая секретная инструкция строго предупреждала против самовольных расстрелов в лагерях. И что он теперь может сделать этим религиозным фанатикам, всего-то отправить в БУР (Барак усиленного режима, лагерный штрафной изолятор)? Но вкусивший крови волк уже не станет вегетарианцем... Зубов испытующе посмотрел на своих овчарок: красавицы Веста и Стела, сильные, послушные ему. Ведь могли же они сами сорваться с поводка? Такое иногда случается... Отказчики, скажем, выбегали из десятого барака, пытаясь скрыться, он в это время разговаривал с караульными о необходимости закрытия упорствующих заключенных в БУРе. Тут овчарки неожиданно сорвались с поводка, и пока к ним подбегали, все уже было кончено... Такой вот несчастный случай!

Зубов оглянулся по сторонам и нежно улыбнулся караульным, он знал этих солдат давно, они лишнего не скажут. "А ну, заглянем за барак!" --загадочным голосом сказал он заключенным и охране. Все вместе прошли на мрачный задний двор. Сюда еще не проникли лучи солнца и потому здесь было довольно сумрачно и холодно. Вдоль барака тянулись ряды старой колючей проволоки. Начальник лагеря вновь распорядился Савелию и Герману встать к стене. Те, готовясь к расстрелу, принялись молиться. Они твердо решили исполнить Божью заповедь и святить пасхальный день до конца. "Воскресивший Господа Иисуса воскресит и нас!.." -- по памяти процитировал Савелий слова апостола и протянул руку отцу Герману (2 Кор. 4.14).

"Взять!" -- в ту же секунду ожесточенно выкрикнул Зубов. Наученные по этой команде перегрызать горло, Веста и Стела, грозно зарычав, бросились на христиан. Изможденные тяжелым трудом и недоеданием тела заключенных, казалось, были для них легкой добычей. Однако в два прыжка достигнув своих жертв, овчарки затем почему-то остановились, закружили на одном месте, скуля, а еще через мгновение -- вдруг завиляли хвостами и мирно улеглись у ног братьев.

-- Ты молился об этом? -- открыв глаза, удивленно спросил Савелий.

-- Велик Господь! -- ответил ему Герман. -- Готовься, сейчас будут стрелять!

Вскоре, действительно, раздались выстрелы -- разъяренный Зубов стрелял в своих любимых собак, никогда прежде его не подводивших. Те с безразличием приняли пули, которые их хозяин мысленно посылал в непокорных христиан. Остаток святого дня (и ближайшую неделю) Савелий с Германом провели в БУРе, на хлебе и воде, без горячей пищи. Но разве это могло уже сколько-нибудь омрачить их великую радость, проистекавшую от реального Божьего присутствия с ними!

Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ

И сущим во гробах живот даровав...

2002 г.

РАЗГОВОР В ПОЕЗДЕ

-- Здравствуйте, здесь пятое место?

-- Да.

Худенький старичок-пастор, запыхавшись, переступил порог и снял плащ. Поезд тут же тронулся, продолжая свой ход на Москву.

-- Едва успел, слава Господу!

-- Бывает.

Единственный сосед в купе явно не отличался разговорчивостью.

-- Вот сейчас разложу вещи и будем чай пить!

-- Гм.

Пастор окинул беглым взглядом попутчика: относительно молод, интеллигентная внешность, читает толстый журнал.

-- Темнеет как быстро! Осень -- очей очарованье, однако дожди льют и льют...

-- Да уж.

Пастор выложил на столик часть приготовленных в дорогу продуктов и отдельно положил Библию с большим позолоченным крестом на обложке. Сосед краем глаза увидел ее и недоуменно повел плечами.

-- Не желаете чаю? -- заботливо спросил пастор, открывая старенький термос. -- Здесь вас таким не напоят, моя супруга заваривает его с какими-то чудесными травами...

-- Нет, спасибо, -- сдержанно отозвался попутчик.

Пастор, что-то мурлыча под нос, налил себе чая, развернул бутерброды, порезал перочинным ножом овощи.

-- Божьи произведения земли, -- сказал он, кивая на огурцы с помидорами и улыбаясь собственным мыслям, -- милость свыше к нам, грешным!

Сосед по купе дипломатично промолчал, хотя внутри его уже зрел протест против назойливого старика.

-- Я помолюсь коротко, если вы не против?

-- Мне все равно.