Константин Прохоров - Сектантские рассказы

Федор закрыл глаза, не желая видеть как поднимается его враг, устрашающе стуча шашкой по камням, все ближе подбираясь сверкающим лезвием к его ногам. "Да будет воля Твоя..." -- тихо произнесли уста Федора заключение молитвы. И тут же произошло нечто неординарное и неожиданное.

Уже торжествующий полицейский вдруг оступился и сорвался вниз. Он пролетел всего несколько метров, до того выступа, с которого две минуты назад угрожал Федору, но этого было достаточно. Ударившись головой о камень, преследователь потерял равновесие и, едва успев схватиться за край скалы, завис над пропастью. Бесполезная теперь шашка валялась неподалеку от него, зажатая между камней.

Урядник Громов внизу недовольно нахмурился. Приказ станового пристава об аресте сектантского проповедника Петрова был под угрозой невыполнения.

-- Давай же, Кравчук, поднимайся! -- ободряюще закричал он снизу.

Но у Кравчука была пробита голова и порезана шея, кровь заливала его застывшие от ужаса глаза, алым ручейком струилась на маленькую каменную площадку, на которую, из последних сил подтянувшись на руках, он пытался взобраться.

-- О, Господи! -- только и мог сказать Федор, открыв глаза и одним взглядом оценив мгновенно изменившуюся ситуацию.

Теперь ему уже ничто не угрожало. Можно было уходить дальше в горы. Но как быть с полицейским, так его и оставить? Долго ему не провисеть, вот-вот сорвется... Вспомнилось, как его преследователь только что куражился, метил шашкой по ногам, и вот теперь он -- из последних сил держится за камни побелевшими пальцами, а рукоять его некогда грозной шашки стремительно быстро погружается в растущую на глазах кровавую лужу.

Федор тяжело вздохнул и стал спускаться к своему неудачливому гонителю. Урядник Громов и двое полицейских внизу удивленно и настороженно следили за действиями сектанта. Ноги Федора вскоре встали на площадку, залитую кровью врага. В эту минуту сатана, искушая, невидимо подошел к проповеднику, шепча на ухо слова Писания: "Смотри, как сбылось предсказанное: "Возрадуется праведник, когда увидит отмщение; омоет стопы свои в крови нечестивого" (Пс.

57.11). Твой враг хотел посмеяться над истинной верой, но вот -- Божье возмездие! Толкни его в пропасть, как написано: "Блажен, кто разобьет младенцев твоих о камень!"" (Пс. 136.).

Федор даже похолодел от столь ужасающих мыслей, но помедлив не больше мгновения, схватил обеими руками несчастного полицейского и, сбивая дыхание, потянул его на себя со словами Евангелия: "Отойди от меня... сатанаНаписано

... также: ...любите ...врагов ваших ...благо-слов-ляй-те ...проклинающих вас..." (Мф. 5.44).

В следующую минуту беглец и его преследователь, обнявшись, счастливые, уже сидели на крохотном выступе скалы и вместе славословили Бога. Федор, сняв с себя рубаху, перевязал голову раненому. На какое-то время они забыли о цели своего пребывания на этой горе. Небо их обнимало со всех сторон.

Улыбался внизу и урядник Громов. Это не помешало ему, впрочем, строго посмотреть на двух неловких полицейских, застрявших в своем подъеме на гору и дать им недвусмысленный знак быстрее взбираться наверх. Те, успевшие немного отдохнуть, сначала храбро продолжили восхождение, но подойдя ближе к опасному, почти отвесному месту, где непонятно как на скале сидели Петров и Кравчук, вновь остановились, боясь свернуть себе шею.

Тогда Громов сделался мрачнее тучи и, закинув голову вверх, громко закричал.

-- КравчукНу, как ты там?

-- Ничего... живой, слава Богу! -- ответил не по уставу Кравчук.

Действительно, кровотечение у него чудесным образом уже прекратилось. Он все еще пребывал в возвышенном и восторженном состоянии человека, только что избежавшего неминуемой смерти.

-- Кравчук! -- продолжил тогда жестко Громов. - Внимательно слушай мой приказ... Приказываю: арестовать сектанта и спустить его вниз... Будет сопротивляться -- руби шашкой!

Петров и Кравчук посмотрели друг другу в глаза. Их лица стали серьезны, но на них не было отражения ни страха, ни ненависти.

-- Не могу, Громов... он мне жизнь спас! - закричал Кравчук, продолжая смотреть в глаза Федору.

-- Кравчук! -- властно и зловеще опять зазвучал голос урядника. -- Не выполнишь сейчас же приказ, по закону военного времени пойдешь под расстрел!.. -- и, немного помедлив, Громов добавил. -- И самарянин твой пусть это учтет, если ему тебя так жалко...

Кравчук опустил голову.

-- Беги, -- тихо сказал он Федору.

-- Тебя расстреляют.

-- А тебя сошлют в Сибирь.

-- И в Сибири люди живут, это все-таки лучше расстрела, -- улыбнулся Федор, ему уже было ясно, как следует поступить дальше.

Полицейский Кравчук с удивлением смотрел на него.

-- И ты пойдешь из-за меня в ссылку, хотя можешь бежать?

-- Пошли вниз, -- Федор положил руку ему на плечо, -- не вечно же нам тут сидеть...

Кравчук, побледнев и придерживаясь за каменную стену, встал на ноги, затем в отчаянии пнул шашку. Она полетела в пропасть, на прощание что-то злобно проскрежетав.

Федор Петров неожиданно и громко запел христианский гимн -- казалось, камни вокруг зазвенели -- и, помогая раненому полицейскому, стал спускаться вниз. При этом ослабевший Кравчук рыдал как ребенок: "Прости меня, друг... прости ради Бога!.."

Внизу полицейские растроганно наблюдали за этой почти библейской картиной. Даже суровый Громов тихо произнес какую-то молитву и едва заметно осенил себя крестным знамением.

3

Через неделю после описанных событий Федор Петров, а также его жена и шестеро детей, лишенные имущества, вместе с группой других сектантов из прифронтовых деревень, были отправлены под конвоем в Сибирь. Их провожали несколько отчаянно смелых единоверцев. Рядом с ними за последней телегой, где сидела семья Федора Петрова, какое-то время шел человек в военной форме и с перебинтованной головой. Провожающие приняли его за раненого солдата с германского фронта. Он все время плакал и что-то тихо повторял. Те, кто находились поблизости от него, рассказывали, что его словами были: "Есть Бог, есть!.. Он защитит, Он поможет!.."

2001 г.

ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ

Случилось это в конце 1919 года, где-то сразу после Хануки. Председатель N-ской ЧК Михаил Рябинин (он же Мойше Рабинович), с энтузиазмом перекладывая кипы протоколов допросов из ящиков старого стола в только что конфискованный Советской властью у местного эксплуататора роскошный многостворчатый шкаф довоенной работы, оступился и упал в собственном кабинете. Полежав немного в неестественной позе и потерев ушибленное место, он стал подниматься и вдруг увидел мелькнувшую где-то среди рассыпавшихся по полу листов знакомую фамилию: Фрухштейн. Взволнованно раздвигая руками документы, Рябинин вскоре обнаружил нужный протокол, о существовании которого еще минуту назад не подозревал. Действительно: "Фрухштейн Соломон, 1895 года рождения, уроженец местечка С. близ Бердичева". Он, друг детства Шломо! Рябинин с забившимся сердцем заглянул в его дело и с радостью обнаружил, что Фрухштейн задержан ЧК месяц назад по не столь уж тяжелому обвинению в пособничестве белогвардейцу, молодому юнкеру, которого просто лечил в своем доме от какой-то серьезной болезни.