Натиг Расул-заде - Фокусник

- Что ты? Что ты, доченька? Будет фокусник, вот увидишь...

- Папа а правда, что фокусники похожи на волшебников?

- Да, доченька. Очень похожи.

Из соседней комнаты послышались приглушенные рыдания.

- Скажи ей, пусть не плачет, - тихо произнесла Наргиз.

Отец тут же, и почему-то на цыпочках, вышел в другую комнату.

Через минуту он снова вошел к Наргиз, подошел к ее постели.

- Папа, - задумчиво сказала Наргиз. - Скажи, а волшебников >нет?

- Нет, Наргиз, волшебников не бывает.

- И раньше не было?

- И раньше не было. Это только в сказках волшебники.

- Значит, нет на свете ни одного волшебника?

- Нет, доченька, ни одного. Почему ты спрашиваешь? Наргиз не ответила.

- Папа, - помолчав, сказала она. - А этот фокусник может показывать чудеса?

- О, в этом можешь не сомневаться. Он настоящий виртуоз. Такие чудеса покажет...

- Что это-виртуоз?

- Это... Это значит - волшебник в своем деле.

- Папа, а он, - Наргиз замялась, - а он точно завтра придет?

- Да, доченька. Совершенно точно.

- А.... не сегодня... ночью?.. Отец удивился.

- Нет,- улыбнулся он. - Почему же ночью? Завтра утром придет.

- Вот это тоже подарок, правда, папа?4-спросила Наргиз, хитро прищурившись.

И снова жуткая, черная Волна обрушилась на ее тело, на постель, на всю комнату: Наргиз закрыла глаза, сморщилась от боли. Скрипнули зубы. Сквозь боль услышала - или, может, просто показалось'- как оте'ц судорожно всхлипнул. Когда чуть отпустила боль, она сказала:

- Ты иди, пап. Я буду спать.

Он на цыпочках выходил из комнаты.

- А вы не пойдете в гости? - спросила она, когда он был уже на пороге.

- Нет, доченька, мы тут будем. Спи.

- Лучше бы пошли в гости, - сказала она. - А что вы будете делать?

- Ляжем спать, - сказал отец. - Уже поздно. Почти двенадцать. Скоро ляжем спать. У мамы голова болит".

- А Новый год? - спросила Наргиз. - Вы не будете справлять Новый год?

- Нет, доченька. У мамы голова болит. Да и я устал, - сказал отец.- Спи, доченька. Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, папа.

Она закрыла глаза. Поднимавшаяся в ней боль - она инстинктивно сжалась, подготовившись к-ней, - задела на этот раз ее только своим крылом, прикоснулась на секунду каленым угольком и неожиданно пролетела, чтобы вернуться через некоторое время снова и уж тогда обрушиться всей своей тяжестью на девочку, отомстить за свой промах, подмять, раздавить.

- Мама! Вошла мама.

-Что, доченька?

- Мама, у тебя голова болит?

- Да, немного... Ничего, пустяки.

- Тебе больно?

- Чуть-чуть...

- А какого цвета?

- Что, Наргизик?

- Какого цвета, когда больно? ,,.

- Я.... я не знаю, доченька, о чем ты? Я ,не поняла, Наргизик, что ты хотела спросить...

- Мама... - сказала Наргиз. - Поцелуй меня.

Мать наклонилась и поцеловала её в щеку, в лоб, в губы...

- Хватит, - сказала Наргиз. - Спокойной ночи.

--Спокойной ночи, доченька.

Большая, прожорливая, мохнатая боль давно уже заслонила папу маму, боль, была главнее и сильнее всех. И потому Наргиз оставалась бесконечно одинокой...

Наверное прошел час, когда, кончив о чем-то шушукаться, мама и папа легли спать. И за это время несколько оглушительных волн бросалось на Наргиз. Она между этими волнами все думала о фокуснике, который должен прийти ночью. Папа ей хочет сделать сюрприз, потому и не говорит, что фокусник придет ночью, хочет, наверное, чтобы фокусник сам пришел и разбудил ее... Она сразу поняла, что папа нарочно не говорит ей, когда разглядела в темноте его короткую, блеснувшую, как вспышка, улыбку. Он улыбнулся заговорщицки, когда сказал: "Нет, почему же ночью?" Ясное дело - фокусник будет ночью. И она не будет спать, даже если очень захочется, даже если устанет и ослабнет совсем от этой проклятой, проклятой, проклятой боли. Она будет ждать фокусника. И когда он на цыпочках станет красться к ее постели, глаза ее будут закрыты и она постарается не скрипеть зубами, если вдруг станет больно в тот момент. А когда он подойдет вплотную к ее постели, она внезапно откроет, распахнет, как окошки, свои глаза и счастливо засмеется. Он будет стоять у ее кровати длинный, неуклюжий, беспорядочный, как солнечный майский день, усталый и тревожный, как ожидание, беззащитный, как надежда. Но, в отличие от надежды, его трудно будет разрушить и трудно будет не поверить ему. Потому что он будет настоящий, осязаемый. Она его ясно увидит в темноте всего, потому что еще он 'будет светлым, как мечта. Она очень будет просить его, чтобы он помог ей. И он пока-' жет чудо. Он сделает чудо и вылечит ее... наверное, вылечит. Потому, что он - почти волшебник, а волшебники все могут. А потом она будет совсем здоровая. И папа с мамой обрадуются - ведь они даже не знали, что фокусник, если очень захочет, может ее вылечить...

Но проходило время, час за часом, минута за минутой, а фокусника все не было, а фокусник все не приходил... Минуты-боли казались часами, и минуты спокойствия - секундами, и все эти минуты - и хорошие, и плохие - проходили, проползали, пролетали, пробегали, а фокусника все не было. Красным смерчем застилала боль сознание Наргиз, белым морем разливалось короткое отдохновение после скрипа зубов и судорог. Скрипела зубами, чтобы не закричать. Только тихонько, тихонько стонать. Только не кричать. Потому что папа и мама в соседней комнате. Им и так тяжело от этой ее странной болезни, названия которой она сама до сих пор не знает. Может, им даже тяжелее и больнее, чем ей. Вот мама, говорит, что она, Наргиз, вся высохла... Мама сказала как-то об этом папе у дверей в их комнату, думая, что Наргиз спит. Но Наргиз не спала и все слышала и потом еще услышала, как мама глухо, будто сквозь подушку, зарыдала и как всхлипывал папа. Сопел и всхлипывал, как маленький-; мальчик. Тогда мама говорила папе о ней, Наргиз, и она слышала, как мама сказала, что Наргиз вся высохла. А что же сама, она? Что же мама и папа? Им тоже нелегко вот как оба похудели, пожелтели. Папа раньше был таким молодым, а теперь кажется стариком... мама... Проклятая эта болезнь! Иногда Наргиз кажется, что болезнь ее похожа на большого, тяжелого носорога, которого она видела как-то по телевизору... Носорог бьет ее своим рогом и копытами, бьет тяжелой своей головой, а когда боль проходит, носорог ударяется об стену, большую, прочную, каменную стену, и раскалывается пополам, как гуттаперчевая игрушка. Но новый, тяжелый, грозный носорог уже тут как тут, готов заменить погибшего, отомстить за него, сорвать свою злость на ней, Наргиз. И он, этот новый носорог совсем не похож на игрушку. Он топчет, мнет, ломает, пытает ее своим каленым, горячим рогом, своим красным рогом и копытами радужной боли. Вот опять уставился он на нее своими кровавыми глазам, готовый к прыжку, готовый проглотить, сожрать ее... Но что это?.. Длинный и худой.., Бородатый, или без бороды... не различишь... Добрый... похож на доктора... Да это же фокусник! Улыбается. В большой улыбке его светится добро. Он идет к ней. И, затравленно озираясь, убегает носорог, унося свои кровавые круги, свои злые красные глаза и тяжелые копыта. Убегает, может, навсегда. Ох хотя бы!.. А фокусник идет по двору, широко улыбаясь и протягивая руки к Наргиз. Вот остановился... Заходит в подворотню... И зовет ее... манит рукой... Надо пойти, пойти к нему. Не то он обидеться и уйдет... И тогда уже больше никогда не придет. Сейчас же, быстро к нему...