Николай Лейкин - Актеры-любители

— Да вообще.

— Въ нашей труппѣ все прекрасные молодыя люди. И нигдѣ, знаете? дѣвушка не составитъ себѣ такъ скоро партію, какъ участвуя въ любительскомъ кружкѣ. Прежде всего, она на виду.

— Ну, не скажите. Не особенно-то любятъ этотъ видъ солидные женихи.

— Отчего? Я вотъ давно уже подвизаюсь среди любителей на сценахъ и сколько прелестныхъ партій составилось на моихъ глазахъ. Про Фулаевыхъ вы слыхали? <���огатые купцы. Ихъ дочь Вѣрочка въ прошломъ году играла также въ нашей труппѣ…

— Позвольте, позвольте… Что онъ это ей говоритъ? перебила Кринкину Дарья Терентьевна и даже заслонила свое ухо, чтобы лучше слышать, что происходитъ на сценѣ.

Дѣло въ томъ, что въ это время репетировали свою сцену Люба и Гуслинъ, а режисеръ Луковкинъ, стоя спиной къ рампѣ, кричалъ:

— Побольше лукавства, мадмуазель Биткова! Побольше лукавства! Вспомните, что вы играете хитрую субретку, прошу повторить эту сцену.

И началось повтореніе. Дарья Терентьевна все ждала, что Любу ущипнутъ за щеку, какъ это она прочла въ роли дочери, но ничего подобнаго на сценѣ не произошло. Гуслинъ не протянулъ даже и руки къ щекѣ Любы.

— Какъ фамилія этого молодого человѣка? спросила Дарья Терентьевна у Кринкиной.

— Гуслинъ. Это начинающій адвокатъ.

— Дѣлишки-то есть-ли? Поди, безъ дѣлишекъ бѣдствуетъ?

— Ну, не скажу. Онъ занимается при какомъ-то присяжномъ повѣренномъ и тотъ ему представляетъ практику.

— Ахъ, даже и не самъ по себѣ, а изъ чужихъ рукъ глядитъ! Такъ… Ну, вотъ вы сейчасъ говорили о партіи… Я не про свою дочь, а вообще… Какая ужъ тутъ партія!

— Да вѣдь всѣ съ малаго начинаютъ. Но онъ прекрасный молодой человѣкъ. Немножко фатоватъ, это за нимъ есть, но душа у него предобрая.

— Одной душою нынче не проживешь, отвѣчала Дарья Терентьевна.

— Ну, невѣста принесетъ капиталъ.

— Тѣ, которые за невѣстой даютъ капиталъ, тоже ищутъ, чтобы этотъ капиталъ къ другому капиталу приткнуть. Ну, а этотъ офицеръ-то что такое?

— Онъ режиссеръ нашъ, сказала Кринкина.

— Нѣтъ, я вообще. Богатый человѣкѣ или такъ?

— Кажется, что у него нѣтъ никакого состоянія. Вотъ у насъ въ труппѣ состоятельный человѣкъ, — Конинъ.

Кринкина кивнула по направленію къ столу, за которымъ сидѣлъ передъ бутылками Конинъ съ компаніей.

— Знаю я его, небрежно сказала Дарья Терентьевна.

Кринкина продолжала:

— Немножко онъ кутнуть любитъ, но душа у него предобрая.

— Даже и не немножко. Я его по Озеркамъ знаю. Онъ тамъ на дачѣ жилъ.

— Женится, перемѣнится, а быль молодцу не укоръ.

— Ну, ужъ этотъ наврядъ перемѣнится.

Въ это время Люба кончила репетировать и Плосковъ велъ ее подъ руку, приближаясь къ Дарьѣ Терентьевнѣ. Дарья Терентьевна опять сморщилась отъ неудовольствія и когда дочь съ Плосковымъ приблизилась къ ней, не утерпѣла и сказала:

— И чего это ты все подъ руку-то?… Будто одна ходить не можешь. Вѣдь здѣсь не балъ, не танцы какіе, а репетиція.

Плосковъ быстро оставилъ руку Любы, поклонился и отошелъ въ сторону. Люба хотѣла что-то сказать матери, но покосившись на Кринкину, только пошевелила губами и нахмурилась.

— Чтo-жъ, домой теперь? спрашивала Любу Дарья Терентьевна, вообще сидѣвшая какъ-бы на иголкахъ, хмурая и на всѣхъ косо смотрѣвшая.

— Какъ домой! Что вы! Мнѣ еще нужно во второй пьесѣ репетировать, отвѣчала та.

— Нѣтъ, вы погодите. Мы еще будемъ чай пить, обратилась къ Дарьѣ Терентьевнѣ Кринкина. — Самое интересное, что у насъ есть, это то, что мы пьемъ чай въ антрактѣ репетиціи. Тутъ у насъ соединяются всѣ въ одну семью и дѣлаются какъ-бы родными.

— Да вѣдь это вамъ интересно. Ну, а мнѣ-то что?

— Вы увидите, какъ у насъ всѣ сблизившись. какъ всѣ, какъ говорится, санъ-фасонъ.

— Сиди ты! Куда-же ты? крикнула Дарья Терентьевна на дочь, видя, что та хочетъ отойти отъ нея.

— Я, мамаша, только къ Машѣ Бекасовой. Надо поговорить насчетъ костюма въ пьесѣ.

— Какой у тебя костюмъ! Дали какую-то горничную играть.

— Ахъ, какая вы строгая мамаша! покачала головой Кринкина. — Дайте ей свободу, дайте ей походить. Чего вы боитесь! Вѣдь здѣсь все свои.

— Для васъ свои, а она-то вѣдь у васъ въ первый разъ играетъ, Ну, ступай, ступай, ужъ ежели такъ тебѣ надо къ Бекасовой, смилостивилась Дарья Терентьевна, обращаясь къ дочери.

Люба отошла, Кринкина постаралась какъ-нибудь занять Дарью Терентьевну и принялась ей разсказывать, какъ въ прошломъ году Фулаева, дочь одного купца, игравшая въ ихъ труппѣ, составила себѣ отличную партію, выйдя замужъ за одного инженера-технолога, тоже любителя.

— По веснѣ онъ получилъ прелестное мѣсто на желѣзной дорогѣ — тысячъ въ пять и они уѣхали служить въ провинцію, продолжала Кринкина. — Братъ вотъ этого гимназиста, что стоялъ давеча около меня, былъ у нихъ въ Кіевѣ… Они поселились по мѣсту служенія въ Кіевѣ… и говоритъ, что живутъ, какъ магнаты. Потомъ еще въ прошломъ году у насъ составилась партія.

Дарья Терентьевна слушала внимательно, разговоръ пришелся по ней и отвлеклась отъ Любы.

А Люба въ это время сидѣла на сценѣ, въ кулисахъ, на бутафорскомъ диванѣ, вмѣстѣ съ Плосковымъ, и вела слѣдующій разговоръ:

— Что это съ вашей мамашей? спрашивалъ Плосковъ. — Удивительно, какая она непривѣтливая сегодня. Да и прошлый разъ, когда я у васъ былъ….

— Ахъ, оставьте, пожалуйста, не обращайте на нее вниманія. Это просто отъ невѣжественности. Ей не хочется, чтобы я играла, а я поставила на своемъ, дала отвѣтъ Люба.

— Но, пожалуй, она можетъ запретить вамъ играть передъ самымъ спектаклемъ.

— Ну, ужъ этого-то я никогда не послушаюсь.

— Какъ-бы сдѣлать, чтобы она хоть немножко глядѣла на меня поласковѣе?

— Она вотъ сердится, что я съ вами подъ-руку хожу. Не водите меня подъ-руку при ней. пожалуйста.

— Да позвольте… Что-жъ тутъ такого?

— Ну, вотъ не хочетъ. А все отъ дикости понятій. Привыкнетъ.

— Вы думаете? Было-бы печально, ежели-бы труппа лишилась васъ. Да и я-то… Знаете, я такъ привыкъ къ вамъ на дачѣ, такъ сжился съ вами на прогулкахъ, на танцовальныхъ вечерахъ въ Озеркахъ, что тотъ интервалъ времени, который мнѣ пришлось провести послѣ переѣзда съ дачи, не видясь съ вами, повергъ меня даже въ какое-то уныніе.

— Ахъ, оставьте, пожалуйста, сказала Люба, вся вспыхнувъ, и прибавила: — Вотъ ежели-бы она услыхала эти слова!

— Да что-же я говорю? Я говорю только, что скучалъ безъ васъ, а скучалъ я ой-ой какъ! И вдругъ меня осѣнила мысль примазаться вотъ къ этой любительской труппѣ и пригласить васъ играть, чтобы опять видѣться съ вами, слышать вашъ пріятный голосокъ, чувствовать ваше…

— Не говорите, не говорите этого… Пожалуйста, не говорите… испуганно пробормотала Люба, потупившись.