Николай Лейкин - Где апельсины зреют

Съ другой стороны подходилъ такой-же человѣкъ, и тоже приподнималъ шляпу и тихо бормоталъ:

— Cattedrale… Palazzo Ducale… Je suis ciceroni, madame…

Глафира Семеновна даже вздрогнула отъ неожиданнаго появленія около нихъ потертыхъ личностей.

— Что это? И тутъ проводники? Не надо намъ, ничего не надо, сами все осмотримъ, отвѣчала она и повела мужчинъ въ соборъ Святаго Марка.

Въ соборѣ также проводники, предлагающіе свои услуги. Одинъ изъ нихъ, не дождавшись приглашенія для услугъ, самымъ назойливымъ манеромъ шелъ рядомъ съ Ивановыми и Конуринымъ и на ломаномъ нѣмецкомъ языкѣ разсказывалъ имъ достопримѣчательности собора. Николай Ивановичъ нѣсколько разъ отмахивался отъ него и цѣдилъ сквозь зубы слово "брысь", но проводникъ не отставалъ.

— Пусть бродитъ и бормочетъ. Все равно ему ничего отъ насъ не очистится, проговорилъ Конуринѣ.

Компанія не долго пробыла въ соборѣ и опять вышла на площадь. Назойливый проводникъ по прежнему былъ около. Онъ уже перешелъ на ломаный французскій языкъ и предлагалъ Глафирѣ Семеновнѣ осмотрѣть стеклянную фабрику.

— Прочь, говорятъ тебѣ! закричалъ на него Николай Ивановичъ, но проводникъ не шевелился и, продолжая бормотать, кланялся.

Глафира Семеновна улыбнулась.

— Даромъ предлагаетъ свои услуги: говоритъ, что ему ничего не надо отъ насъ, обѣщаетъ даже, что я какой-то подарокъ получу на память отъ фабрики, сказала она.

— Даромъ и подарокъ? спросилъ Конуринъ. — Что за шутъ такой! Ну, пусть ведетъ, коли даромъ.

— Да, даромъ. Увѣряетъ, что онъ агентъ этой фабрики, переводила Глафира Семеновна.

— Хорошъ фабрикантъ, если такого оборванца агентомъ держитъ! покачалъ головой Николай Ивановичъ.

Компанія, однако, отправилась за проводникомъ. Стеклянная фабрика, о которой говорилъ проводникъ, находилась тутъ-же на площади, надъ галлереею лавокъ. По выѣденнымъ временемъ каменнымъ ступенямъ забрались они въ третій этажъ и очутились въ небольшой мастерской, гдѣ работники и работницы при помощи лампъ и паятельныхъ трубокъ тянули цвѣтныя стеклянныя нитки и дѣлали изъ нихъ разныя подѣлки въ видѣ корзиночекъ, плято подъ подсвѣчники и т. п. Чичероне-агентъ, передавъ Ивановыхъ и Конурина элегантно одѣтому прикащику, тотчасъ-же исчезъ. Прикащикъ началъ водить ихъ по мастерской. Между прочимъ, онъ подвелъ ихъ къ столу, гдѣ дѣлалась стеклянная мозаика, довольно долго что-то разсказывалъ, мѣшая французскія, нѣмецкія и англійскія слова, и спросилъ Глафиру Семеновну, какъ ее зовутъ.

— Муа? Ахъ, Боже мой! Да зачѣмъ вамъ? Пуркуа? удивилась та.

— Vous recevrez tout de suite le souvenir de notre fabrique…

— И этотъ про подарокъ говоритъ, продолжала она удивляться. — Ну, хорошо. Бьянъ. Же сюи Глафиръ Ивановъ.

— G et I… сказалъ прикащикъ рабочему.

Рабочій взялъ шарикъ изъ голубаго стекла, воткнулъ въ него заостренную шпильку и, приблизивъ шарикъ съ лампѣ, путемъ паятельной трубки началъ выдѣлывать на немъ изъ молочно-бѣлаго стекла иниціалы Глафиры Семеновны. Вышла булавка.

— Voilа madame… протянулъ ее прикащикъ Глафирѣ Семеновнѣ.

— Ахъ, какъ это любезно съ ихъ стороны! воскликнула та. — Комбьянъ са кутъ?

— Rien, madame…

— Боже мой! Подарокъ… Вотъ онъ подарокъ-то! Мерси, монсье. Николай Ивановичъ, смотри, какіе любезные люди… Булавку подарили… Проводникъ не солгалъ про подарокъ… Не понимаю только, что имъ за разсчетъ?.. Право, удивительно.

— Ну, а намъ-то будетъ что-нибудь? — спрашивалъ Конуринъ.

— Вамъ-то за что? Вы мужчины, а я дама.

Изъ мастерской прикащикъ привелъ Ивановыхъ и Конурина въ складъ съ произведеніями фабрики. Это былъ роскошнѣйшій магазинъ пестрой стеклянной посуды и подѣлокъ изъ стекла. Тысячи хорошенькихъ стаканчиковъ, вазочекъ, рюмокъ и туалетныхъ бездѣлушекъ. На всѣхъ предметахъ ярлычки съ цѣнами. У Глафиры Семеновны такъ и разбѣжались глаза.

— Батюшки! какія хорошенькія вещички! И дешево! — воскликнула она. — Николай Иванычъ! Смотри, какой прелестный стаканъ. Вотъ купи себѣ этотъ стаканъ съ узорами. Всего только пять франковъ стоитъ.

— Да на что онъ мнѣ, милая? На кой шутъ? Чай изъ него дома пить, такъ онъ кипятку не выдержитъ и лопнетъ.

— Ахъ, Боже мой, да просто на память объ Венеціи.

— Не надо, милая, не надо!

— Ну, ты какъ хочешь, а я все-таки себѣ куплю. Вотъ эти стаканчики для ликера, напримѣръ. За нихъ въ Петербургѣ вѣдь надо въ трое, въ четверо заплатить. А посмотри, какіе премиленькіе флакончики для туалета! И всего только восемь франковъ за пару… Вѣдь это почти даромъ…

И Глафира Семеновна начала отбирать себѣ вещи. Черезъ часъ они выходили изъ магазина, нагруженные покупками. Конуринъ также купилъ женѣ два стакана и флаконъ для духовъ.

— Девяносто два франка не пито, не ѣдено посѣяно, вздыхалъ Николай Ивановичъ и, обратясь къ женѣ, сказалъ:- Вотъ ты говорила давеча, какой имъ разсчетъ дарить на память булавки. Не замани тебя этотъ злосчастный проводникъ подаркомъ на фабрику — не просолили-бы мы на фабрикѣ девяносто два четвертака. А вѣдь четвертакъ-то здѣсь сорокъ копѣекъ стоитъ.

— Ну, что тутъ считать! Вѣдь для того и поѣхали заграницу, чтобъ деньги тратить. Зато какія вещицы! Прелесть! Прелесть! перебила мужа Глафира Семеновна.

— Дѣйствительно, ловко дѣйствуютъ здѣсь. Умѣютъ дураковъ заманить, бормоталъ Конуринъ. — Изъ-за этихъ покупокъ и оборванецъ-то съ нами по собору мотался и не отставалъ отъ насъ. Вѣдь вотъ теперь за всѣ наши покупки съ фабрики процентъ получитъ. Ахъ, пройдохи, пройдохи! А что, не завести-ли и мнѣ въ Петербургѣ такихъ пройдохъ, чтобъ заманивали въ мой колоніальный магазинъ? вдругъ обратился онъ къ Николаю Ивановичу. — Пусть-бы бѣгали по Елинскому и Обуховскому проспекту и загоняли въ магазинъ покупателей. "Дескать, въ сувениръ апельсинъ или голандскую селедку. Пожалуйте обозрѣть магазинъ Конурина". На апельсинъ покупателя заманишь, а онъ, смотришь, фунтъ чаю да сига копченаго купитъ и голову сахару.

— Что ты, что ты! Такихъ дураковъ у насъ въ

Питерѣ много не найдешь! отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— А и то пожалуй, что дураки-то только по Венеціямъ ѣздятъ, а дома все умные остаются.

— Прекрасно, прекрасно! подхватила Глафира Семеновна. — Стало быть вы себя къ дуракамъ причисляете? Вѣдь вы тоже стаканы купили.

— А то какъ-же? Я ужъ давно объ этомъ говорю. Конечно-же дуракъ, коли за границу поѣхалъ. Ну, на что она мнѣ эта самая за граница?

На площади ихъ встрѣтилъ проводникъ, приведшій ихъ на фабрику. Онъ почтительно кланялся и нашептывалъ что-то Глафирѣ Семеновнѣ по французски.

— На кружевную фабрику предлагаетъ идти, обратилась та къ мужу. — Говоритъ, что тоже агентъ…

— Нѣтъ, нѣтъ! Ни за что на свѣтѣ! Довольно. Что это, помилуйте! Фабрику кружевную теперь еще выдумалъ! возопіялъ Николай Ивановичъ. — Ежели ты на стеклянной фабрикъ съ умѣла девяносто два четвертака оставить, такъ на кружевной ты триста оставишь.