Николай Лейкин - На заработках

— Сейчасъ пойдемъ къ Ардальону Сергѣеву, на огородъ, тамъ Аграфена и Федосья выкупятъ свои паспорты отъ хозяина и сейчасъ-же въ путь… Чего зѣвать-то! Сорокъ верстъ къ дровамъ-то… Ну, двадцать сегодня пройдемъ, по дорогѣ на постояломъ ночуемъ и покормимся, а завтра раннимъ утречкомъ опять въ путь. Къ полудню будемъ на мѣстѣ, а ужъ послѣ обѣда и за дѣло приниматься можно, расчитывала она, но вдругъ вспомнила про Акулину и осѣклась. — Ахъ, нѣтъ, нѣтъ… Нельзя сегодня на Тосну идти и завтра утромъ нельзя идти, заговорила она другимъ тономъ. — Вѣдь завтра въ полдень нужно Акулинушку въ больницѣ навѣстить. Нѣтъ ужъ, дѣвушки, попрошу я васъ, чтобы завтра послѣ обѣда идти, обратилась она къ женщинамъ.

— Ну, вотъ… То сегодня, сейчасъ-же безъ передышки идти, а то ужъ и завтра утромъ нельзя! съ неудовольствіемъ воскликнула Фекла. — Эка переметная сума!

— Да я, Феклуша, собственно изъ-за Акулинушки. — Нельзя-же не спровѣдавши ее.

— А спровѣдаешь ее, такъ поможешь ей? спросила Анфиса, — Смотри, какая лекарка! Ну, къ Акулинѣ сходимъ сегодня, а завтра въ путь.

— Да не пустятъ сегодня въ больницу. Завтра только впустятъ.

— А тебѣ что надо? Тебѣ надо только узнать, живали еще она или померла, а это-то ты можешь узнать и сегодня. Я знаю, я лежала въ больницѣ. Впустить не впустятъ, а въ конторѣ все-таки скажутъ, жива или нѣтъ. Вотъ мы сейчасъ отправимся въ больницу, а Груша съ Феней пойдутъ на огородъ за паспортами. Изъ больницы мы пройдемъ къ нимъ на огородъ, около нихъ гдѣ-нибудь на постояломъ вмѣстѣ съ ними переночуемъ, отдохнемъ, а раннимъ утромъ и пойдемте на Тосну.

Предложеніе было принято компаніей женщинъ и Аринѣ тоже пришлось согласиться. Аграфена и Федосья отправились на огородъ, а Арина и демянскія женщины пошли въ больницу. По дорогѣ онѣ купили хлѣба въ мелочной лавочкѣ и тамъ-же поѣли, запивъ на радостяхъ квасомъ. Въ больницу онѣ пришли уже подъ вечеръ. Сначала швейцаръ не пускалъ ихъ въ контору больницы, говоря, что теперь тамъ никого уже нѣтъ, что за справками ходятъ по утрамъ, но наконецъ, слыша неотступныя просьбы женщинъ, сжалился и сказалъ:

— Ну, идите, но идите только двое. Вѣдь вамъ за справкой, такъ за справкой и двоимъ довольно, а то зачѣмъ-же всей оравой! Только зря грязными ногами полы наши будете топтать. Идите. Не знаю только, добьетесь-ли вы толку, прибавилъ онъ.

Въ контору больницы отправились Арина и Анфиса. Тамъ, дѣйствительно, былъ только одинъ сторожъ, который не могъ дать никакихъ справокъ.

— Никого нѣтъ, а я ничего не знаю. Это не по нашей части. Тутъ надо набольшаго. Понимаете-ли вы: набольшого, — говорилъ онъ.

— Такъ поди ты, голубчикъ, за набольшимъ-то, попроси его, чтобы пришелъ. Вѣдь намъ только-бы онъ сказалъ, что жива-ли наша землячка, потому намъ надо завтра изъ Питера уходить. Ну, какъ уйти изъ Питера, не узнавши живали? Умерла, такъ надо вѣсточку объ ней въ деревню дать. Вѣдь у ней семья тоже въ деревнѣ: ребятишки малыя, упрашивали Арина и Анфиса сторожа…

— Э-эхъ! Бѣда съ бабами! Пристанутъ какъ пчелы на пасѣкѣ и нѣтъ отъ нихъ спасенья, — съ неудовольствіемъ крякнулъ сторожъ и отправился за «набольшимъ».

Явился заспанный человѣкъ съ всклоченной головой и позѣвывая.

— Что вамъ? Чего не въ показанное время ходите? — спросилъ онъ хмуро.

— Да вотъ женщину мы въ четвергъ на прошлой недѣлѣ сюда привезли, такъ пришли справиться жива-ли?

— Вы бы еще ночью за справками-то!.. За справками утромъ ходятъ. Деревня!.. Право, деревня безпардонная! обругался онъ и спросилъ:- Какъ зовутъ вашу землячку?

— Акулиной, голубчикъ.

— Акулиной! У насъ Акулинъ въ больницѣ — прудъ пруди. Что она — крестьянка, мѣщанка или генеральша?

— Крестьянка, милостивецъ, крестьянка…

— Какой губерніи? Вотъ сивость-то! Даже порядкомъ не можете назвать того, о комъ справляетесь! Губернія, уѣздъ?

— Крестьянка Новгородской губерніи, Боровичскаго уѣзда, Разлапинской волости, деревни Федосѣево, отвѣчала Арина.

— Имя… Имя и фамилію… Прозвище, то-есть.

— Акулина Федотова…

Началось перелистываніе книги и наконецъ заспанный человѣкъ сказалъ:

— Акулина Федотова Иванова, крестьянка Новгородской губерніи, Боровичскаго уѣзда… Есть такая… Прибыла и выбыла… Акулина Федотова волей Божіей умерла и сегодня похоронена на Воскресенскомъ кладбищѣ.

— Какъ умерла? Какъ похоронена?! воскликнули въ одинъ голосъ Арина и Анфиса.

— Очень просто. Отъ тифа умерла.

Арина схватилась за голову и залилась слезами… Анфиса стояла и крестилась.

Какъ ни рады были Арина и демянскія женщины предстоящей, по ихъ мнѣнію, выгодной заработкѣ на дровяномъ сплавѣ, но извѣстіе о смерти Акулины отшибло эту радость. Грустныя шли онѣ на огородъ къ Аграфенѣ и Фелосьѣ, а Арина во время пути даже два раза принималась плакать навзрыдъ. Съ ней дѣлалось нѣчто въ родѣ истерики. Пришлось останавливаться, сажать ее на улицѣ гдѣ нибудь около дома или забора и просить холодной воды, дабы напоить ее и тѣмъ прибодрить. Около Арины сталпливались дворники, прохожіе, шли распросы о чемъ она плачетъ, и женщинамъ пришлось подробно разсказывать о ея горѣ. Видя истерическое состояніе Арины, подошедшій къ толпѣ городовой хотѣлъ даже везти Арину въ полицейскій пріемный покой, но женщины возопіяли противъ этого и, схвативъ товарку подъ руки, повели ее дальше.

— На чужой сторонѣ, на чужихъ рукахъ умерла, никто изъ землячекъ глаза ей не закрылъ и даже похоронили ее неизвѣстно гдѣ. Про могилку ея — и то знать не будемъ, плакалась Арина, бредя на огородъ Ардальона Сергѣева.

Демянскія женщины, какъ могли, утѣшали ее.

— Всѣ тамъ будемъ, Аринушка, всѣ. Никто это-то самаго не минуетъ, говорила скуластая Фекла. — А что до могилки, то вѣдь мать-то сыра земля все одна и та-же. Напишешь ты сродственничкамъ, ейнымъ письмецо въ деревню, отслужатъ они по ней панихидку, помянутъ въ двадцатый день и будетъ все честь честью.

Но Арина не внимала.

— Милость Божья, что еще похоронили ее на больничный счетъ, — вотъ за что ты Бога благодари, а умри-ка она у насъ гдѣ-нибудь на постояломъ дворѣ, да придись намъ ее хоронить, на чтобы мы ее похоронили?! разсуждали другія женщины. — Ни кругомъ у насъ, ни около — ну, и пришлось бы всѣ армяки и душегрѣи продавать.

— Вся, вся-бы продалась, только-бы она, голубка, на моихъ рукахъ померла, отвѣчала Арина.

— И вся продайся, такъ и то не похоронишь. Ты, милая, цѣнъ здѣшнихъ не знаешь. Здѣсь Питеръ. Здѣсь про все за все въ тридорога платить надо, возразила Анфиса. — Даже ежели-бы и намъ продаться, то и нашей требушины на похороны-то не хватило-бы. Помню я, лѣтось наши землячки хоронили мужика изъ больницы, такъ что имъ стоило!

Разсуждая такимъ образомъ, женщины пришли на огородъ. Аграфена и Федосья ждали уже ихъ за воротами съ котомками за плечами и издали съ какою-то торжественностью потрясали передъ ними паспортами.