Николай Лейкин - На заработках

— Выручили свои паспорты! кричала Аграфена. — Не отпускалъ вѣдь хозяинъ-то, ругался, отчего уходимъ, рубль тридцать копѣекъ за прописку и больничное не заживши. Я ему сорокъ пять копѣекъ за себя и пятіалтынный за Федосьюшку сую, чтобы паспорты отдалъ, сую ему чего мы по расчету незажили, а онъ не беретъ. Да ужъ хорошо, что мужики, евонные земляки, стали на нашу сторону — ну, и выдалъ паспорты. Паспорты-то выдалъ да и ну насъ гнать съ огорода за ворота. «Чтобы и духу вашего, говоритъ, на огородѣ не было, вонъ отсюда»… разсказывала она женщинамъ, увидала плачущую Арину и умолкла. — Умерла Акулинушка-то? вдругъ спросила она.

Вмѣсто отвѣта Арина опять зарыдала и не могла говорить.

Уже стемнѣло, когда женщины отправились искать постоялый дворъ, гдѣ-бы можно было переночевать. Постоялый дворъ былъ вскорѣ найденъ, но здѣсь опять стали принуждать женщинъ, чтобы онѣ потребовали себѣ харчей на ужинъ, и поставили вопросъ такъ, что безъ этого не позволяли оставаться и на ночлегъ. Пришлось спросить щей и хлѣба. Щи даже въ горло еле шли, ибо женщины чувствовали, что онѣ проѣдаютъ послѣднія деньги, а имъ предстоитъ еще сорокаверстный путь, во время котораго надо питаться, да и придя на работу нельзя быть безъ денегъ, потому что задѣльная плата за работу, на которой онѣ будутъ, не сейчасъ выдается. Онѣ посчитали свои деньги и, за уплатой за харчи и ночлегъ, у всѣхъ вмѣстѣ не оказалось даже двухъ рублей, а ихъ было одиннадцать женщинъ.

— Мало будетъ завтра продать что нибудь изъ вещей, заговорили онѣ. — Всѣ деньги собрать и передать старостихѣ. Пусть старостиха и кормитъ насъ. Такъ ладнѣе будетъ. Старостихой выберемъ Анфису. Она и расчетъ будетъ держать.

— Я продамъ свой армякъ… вызвалась Арина. — А для меня пусть Акулининъ армякъ будетъ. Все равно, онъ теперь лишній. Когда еще оказія-то въ деревню сыщется, чтобы его Акулининымъ родственникамъ переслать! На ейные сапоги мы тамъ, когда придемъ на работу, панихидку отслужимъ. Нельзя-же безъ панихидки христіанской душѣ помирать. Ну, а церковь навѣрное ужъ тамъ, куда мы идемъ, найдется.

Такъ и порѣшили.

Покупатель на армякъ нашелся даже на постояломъ дворѣ. Это былъ проѣзжій подгородный мужикъ, возвращавшійся изъ Петербурга съ пустыми жестяными кувшинами изъ-подъ сливокъ, ѣхавшій къ себѣ въ деревню и остановившійся на постояломъ дворѣ покормить лошадь и самому похарчиться. За сермяжный армякъ Арины, по тщательномъ его разсмотрѣніи; онъ далъ рубль съ гривенникомъ. Арина продала его и деньги передала Анфисѣ, какъ старостихѣ.

На другой день, рано по утру, женщины поднялись, распросили про дорогу и тронулись въ путь, направляясь къ Шлиссельбургскому тракту. Въ мѣстности Стекляннаго завода онѣ сдѣлали привалъ и позавтракали около мелочной лавки хлѣбомъ; въ селѣ Рыбацкомъ онѣ обѣдали и отдыхали на бережкѣ придорожной канавки. Усталыя, измученныя большимъ усиленнымъ переходомъ, онѣ спали какъ убитыя, пригрѣтыя весеннимъ солнышкомъ. День былъ ясный и солнце, припекало живительно. Проснувшись, онѣ снова отправились въ путь, хотя уже у нихъ и ломило бока и поясницу. Часамъ къ пяти дня онѣ были въ селѣ Корчминѣ, гдѣ опять отдыхали и кормились остатками хлѣба. На вопросъ ихъ, сколько верстъ осталось еще до рѣки Тосны, имъ отвѣтили, что семь верстъ.

— Ну, дѣвушки, недалеко уже!.. Вечеромъ будемъ на мѣстѣ!.. — радостно воскликнула Аграфена. — Полно нѣжиться-то… Пойдемте… Лучше пораньше, засвѣтло на сплавъ дровъ придти и ужъ тамъ отдохнуть въ настоящую. Да и прикащика-то засвѣтло лучше найти. Вѣдь намъ еще нужно къ прикащику съ запиской явиться. Стемнѣетъ, такъ ночью его, пожалуй, и не разыщешь.

— Да, да… Аграфена дѣло говоритъ, — поддакнула Фекла и первая вскочила съ травы при дорогѣ, гдѣ онѣ отдыхали.

Слова, сказанныя Аграфеной, пріободрили компанію, и женщины опять зашагали. Кто-то изъ демянскихъ женщинъ пробовалъ затянуть пѣсню, два-три голоса стали подтягивать, но пѣсня не удалась. Усталость женщинъ была слишкомъ велика.

Отъ Корчмина путь лежалъ пять верстъ по безлюдной голой мѣстности, поросшей чахлымъ лознякомъ. Шли мимо широкой ленты рѣки Невы. Съ Невы вѣяло рѣзкимъ холоднымъ вечернимъ вѣтромъ. Вотъ и Новая Деревня. Двѣ-три демянскія женщины, особенно уставшія, хотѣли отдохнуть пройдя деревню, но Аграфена и Фекла опять заторопили ихъ.

— Нечего, нечего отдыхать! Понаддай пару, шевелите ходулями-то! На мѣстѣ отдохнете. Теперь ужъ недалеко, торопили ихъ Аграфена и Фекла.

И путь продолжался.

— Всѣ ноженьки мы себѣ надорвали, по шоссейной щебенкѣ-то босикомъ шагавши, слышался чей-то ропотъ.

— Ноги что… За двѣ копѣйки полъ-сальной свѣчки купить, смазать ихъ — вотъ и залечили, а намъ вотъ прикащика-то сегодня-бы увидать, чтобъ завтра можно было приняться за работу, отвѣчала Фекла.

Показалась деревня Усть-Тосна… Вотъ и большой деревянный мостъ, перекинутый черезъ Тосну, впадающую въ Неву. За мостомъ виднѣлось село Ивановское.

— Гдѣ тутъ сплавъ дровяной и чтобъ намъ прикащика при сплавѣ разыскать? спрашивали женщины стоявшихъ на мосту парней и дѣвушекъ, по случаю праздника горланившихъ пѣсни.

— А вотъ какъ мостъ перейдете, сверните на лѣво, да такъ по берегу Тосны и идите все прямо. Тутъ сплавъ и будетъ. Сами увидите, что дрова во всю рѣку стоятъ.

— Пришли, дѣвушки, пришли. Слава тебѣ Господи! проговорила Арина и въ первый разъ во время пути улыбнулась.

Но до сплава нужно было идти еще версты двѣ по берегу Тосны. Прошли красивую новую дачу, выстроенную на гористомъ берегу, прошли мимо полуразвалившихся построекъ кирпичнаго завода, начался ольховый лѣсокъ и женщины увидали дровяной сплавъ.

То, что увидѣли женщины, можно было назвать царствомъ дровъ. Рѣка Тосна, имѣющая ширину отъ 25 до 30 сажень, была перегорожена съ одного берега на другой громадными бревнами, связанными между собою цѣпями. Бревна эти удерживались нѣсколькими кустами свай и, въ свою очередь, удерживали сплошную массу четырехполѣнныхъ дровъ, держащихся на водѣ на необозримомъ пространствѣ. Въ нѣкоторыхъ мелкихъ мѣстахъ рѣки дрова выперло, и они стояли стоймя, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ ихъ поразбросало по берегамъ. Босые мужчины и женщины вытаскивали эти дрова баграми и руками изъ воды и складывали ихъ на берегахъ въ полѣнницы. Работа шла на обоихъ берегахъ рѣки. Помимо плавающихъ въ водѣ и безпорядочно разбросанныхъ по берегамъ дровъ, образовались уже цѣлыя горы сложенныхъ дровъ. Работа такъ и кипѣла. За горами сложенныхъ дровъ визжали пилы, стучали топоры, раскалывающіе дрова, и образовались новыя полѣнницы уже распиленныхъ и расколотыхъ дровъ, аккуратно сложенныя въ сажени. То тамъ, то сямъ виднѣлись мужчины и женщины попарно распиливающіе девятку, то есть дрова — въ длину девять четвертей или два съ четвертью аршина. Пильщики и пильщицы, разбросанные попарно на довольно далекое разстояніе, пилили около шалашей, сложенныхъ изъ тѣхъ-же дровъ девятки. Шалаши эти въ два съ четвертью аршина въ ширину, въ вышину и въ длину служили для ночлега рабочихъ и были складочнымъ мѣстомъ всего незатѣйливаго ихъ хозяйства. Только нѣкоторые изъ шалашей были прикрыты рогожами по щелямъ дровъ. Кой гдѣ около шалашей уже дымились костры. Рабочіе варили себѣ ужинъ.