Николай Лейкин - На заработках

— Ты благодари святителей, что сама-то цѣла осталась. Ты какъ добралась-то сюда? Вишь, дрожишь даже вся. Неужто пѣшкомъ? спросила Арина Акулину.

— Нѣтъ, душечка, разорилась, на пароходѣ пріѣхала. Сорокъ копѣекъ за пароходъ взяли, ни пито, ни ѣдено, Мнѣ Надюшка рубль-цѣлковый взаймы дала. Гдѣ пѣшкомъ! Я и отъ парохода-то сюда шла, такъ три раза по дорогѣ присаживалась.

Фекла взглянула на держащуюся за грудь Акулину и, подмигнувъ Гликеріи, сказала:

— Вотъ теперь насъ три калѣки.

— Поправитесь, сказала имъ Арина.

— То-то думаю, что поправлюсь на работѣ. Теперь дни теплые, отвѣчала Акулина. — Хотя докторъ нашъ, выписывая меня изъ больницы, сказалъ: «а работу теперь ужъ брось и поѣзжай къ себѣ въ деревню». Чудаки эти доктора, право… Какъ работу бросить, какъ въ деревню ѣхать, коли ни копѣйки еще своимъ не послано?

— Мы вотъ тоже думаемъ послѣзавтра ѣхать къ себѣ въ деревню. Здѣсь намъ не поправиться, сказала, кряхтя, Гликерія.

— Вы дѣло десятое, умницы, вы поработали и, поди, въ деревню послали, а я-то, грѣшная, ни копѣечки…

— Пошлешь еще… Теперь не ранняя весна, работы повсюду достаточно, сказала ей въ утѣшеніе Арина и стала варить воду на кострѣ, дабы приготовить чай по случаю прибытія гостьи.

Къ чаю пришли и Марфа съ Устиньей. Напившись чаю, Акулина прилегла въ тѣни около шатра, а Арина сѣла около нея.

— Здѣсь и намъ нечего оставаться, Акулинушка, здѣсь работа трудная и тебѣ не подъ силу, сказала она Акулинѣ. — Здоровому человѣку здѣсь работа на отличку, а больному человѣку только одно умаленіе. Пойдемъ искать работы въ другое мѣсто.

— Нѣтъ, нѣтъ. Что ты говоришь! Я тутъ попробую… Я здорова, совсѣмъ здорова, упрямилась Акулина. — Одно вотъ только, что грудь нудитъ.

— Ну, вотъ изъ-за груди-то и нужно ночевать въ избѣ, а не въ сырости по землѣ цѣлыя ночи валяться.

— Полно, полно, дѣвушка. Теперь ночи теплыя, люди говорятъ, скоро Константина и Елены будутъ — огурцы сажать время. Вотъ завтра и примусь за работу…

Арина не возражала, хотя по тяжелому дыханію и слабости голоса Акулины ясно видѣла, что Акулина долго еще не работница. Разговаривая такимъ манеромъ, Арина сообщила ей о своемъ житьѣ бытьѣ на берегу Тосны, о томъ какъ онѣ сначала работали большой артелью, а потомъ подѣлились, но объ Андреѣ и своемъ знакомствѣ съ нимъ и ссорѣ умолчала. Слушая ее, Акулина стала дремать и заснула.

На другой день, въ понедѣльникъ, Фекла и Гликерія окончательно рѣшили отправиться къ себѣ въ деревню на поправку и просили у Арины сдѣлать расчетъ работы. Уходить онѣ положили во вторникъ, утромъ. Арина начала вымѣривать распиленныя дрова, сдала ихъ прикащику, взяла отъ него записку, сходила съ запиской въ контору къ коммиссіонеру и получила деньги, которыми и расчиталась съ товарками. Тѣ, какъ обѣщали, отдѣлили ей отъ заработка каждаго дня по гривеннику. Въ расчетахъ этихъ прошло полъ-дня. Акулина стряпала обѣдъ. Послѣ обѣда Фекла и Гликерія ходили по берегу и прощались съ знакомыми пильщицами. Зашли онѣ и къ Андрею. Андрей не работалъ, былъ съ похмѣлья, сидѣлъ одинъ около дровъ и пищалъ на гармоніи.

— Уходите? Нажились? Ну, скатертью вамъ дорога. Кланяйтесь нашимъ, когда увидите своихъ, сказалъ онъ съ прибаутками.

— Какая нажива, милый! Только-бы привелъ Богъ добраться. Отъ болѣзни уходимъ, отвѣчали женщины.

— Все-таки, поди, новые ситцы и платки везете.

— Да полно шутки-то шутить. Прощай… Счастливо тебѣ оставаться.

— Постой… Такъ не прощаются. У меня и вино при себѣ есть. Вотъ выпейте-ка по полъ-чашечки на отвальную. Безъ отвальной нельзя. Да и я съ вами за компанію ковырну.

Андрей досталъ изъ шалаша бутылку съ остатками водки, чайную чашку и сталъ наливать. Женщины не могли отказать ему и выпили по полъ-чашкѣ.

— А гдѣ-же у тебя Грушка-то? спросили онѣ про землячку Арины.

— Грушка? По морозцу спустилъ. Шальная дѣвка… Нѣтъ возможности… Изожрала меня совсѣмъ. Нешто я могу отшельникомъ жить? Я завсегда въ компаніи… Къ бабамъ ко всякимъ ласковъ, ну, черезъ это и драка. Дрались, дрались и прогналъ. Теперь она у сосѣдей, туда вверхъ по рѣкѣ, около прикащицкой квартиры работаетъ.

— Экій ты какой парень безпокойный! покачала головой Фекла.

— Да ужъ какой есть. Я ласковый, а только съумѣй мнѣ потрафлять. Грушка не захотѣла потрафлять, на ссору лѣзла, — ну, и спустилъ. А пуще изъ-за сердца и изъ-за тоски спустилъ. Я по Аринѣ скучаю.

— Ну?! Экая ты перёметная сума! То къ одной, то съ другой…

— Конечно, самъ виноватъ, пробаловалъ, а къ Аришкѣ у меня любовь, даже пронзительность. Вы поговорите ей, чтобы она ко мнѣ вернулась. Все старое забудемъ и опять дѣло на ладъ пойдетъ.

— Что ты! Что ты! При ней теперь пестунья… Акулина явилась. Ты ужъ не подступайся, а то она и тебѣ и ей глаза выцарапаетъ.

— Какъ Акулина?! Это изъ Федосѣева-то Акулина? Да вѣдь она, сказывали, померши! — въ удивленіи воскликнулъ Андрей.

— И не думала помирать. Все это наврали, — отвѣчала Гликерія и разсказала исторію со смертью Акулины.

Андрей чесалъ затылокъ.

— Вотъ-те клюква! А я, право слово, хотѣлъ Аришку къ себѣ переманить.

— Нѣтъ, ужъ ты теперь это оставь, брось. Да и Ариша про тебя слышать не можетъ. Опостылѣлъ ты ей такъ, что, когда заговорятъ о тебѣ, у ней пѣна у рта…

Женщины распрощались съ Андреемъ и ушли. Къ Аграфенѣ онѣ уже не заходили. Та работала далеко, а ноги больныхъ женщинъ и такъ уже еле бродили.

Арина, оставшись съ Акулиной одна, попробовала вмѣстѣ съ ней попилить. Акулина принялась, за работу съ рвеніемъ, но работа эта была ей, еще слабой отъ болѣзни, не подъ силу. Дѣло шло хуже, чѣмъ съ Феклой и Гликеріей. Пила застревала и не двигалась, Акулина силилась и не могла ее вытаскивать, потъ съ Акулины лилъ градомъ, она тяжело дышала и то и дѣло просилась отдохнуть. Арина покачивала головой.

— Чего ты головой-то качаешь? Дай попривыкнуть и дѣло пойдетъ какъ по маслу, съ упрекомъ сказала ей Акулина. — Съ непривычки, знамо дѣло, трудно…

Попробовала она колоть дрова, но колоть уже окончательно не могла, сѣла на чурку и заплакала.

— Чего ты, Акулинушка? Что съ тобой? — участливо бросилась къ ней Арина.

— Да плачу изъ-за того, что не работница я.

— Ну, полно, не плачь. Мы уйдемъ отсюда, пойдемъ другую работу искать. Не реви… Наплюй… На харчи намъ обѣимъ пока у меня хватитъ, наработано есть достаточно.

Но Акулина продолжала плакать.

Утромъ во вторникъ Фекла и Гликерія, надѣвъ котомки, отправились къ себѣ въ деревню. Дабы съэкономить проѣздъ, онѣ не поѣхали на пароходѣ до Петербурга, чтобы сѣсть тамъ на желѣзную дорогу, а рѣшили ѣхать домой съ промежуточной Колпинской станціи, отстоявшей отъ мѣста ихъ работы въ двѣнадцати верстахъ, и побрели туда пѣшкомъ.