Николай Лейкин - На заработках

— Ну, пять разъ по дорогѣ отдохнемъ, десять, а все-таки ежели до Колпина идти, то намъ, почитай, полтора рубля выгоды будетъ, на обѣихъ-то ежели считать, — говорила Фекла.

Вышли женщины рано утромъ, опираясь на палки и сильно ковыляя.

Арина и Акулина, проводивъ ихъ до шоссейной дороги, опять принялись за пилку дровъ, такъ какъ Акулина убѣдительно просила Арнну попробовать еще попилить, увѣряя, что она сегодня ужъ здорова. Началась пилка. Акулина выбилась изъ силъ, но дѣло на ладъ не шло. Измученная, усталая, она сѣла отдохнуть и печально покачала головой. Арина смотрѣла на нее и говорила:

— Вишь, какъ запыхалась. Семь потовъ съ тебя льетъ. Трудная вѣдь это работа, совсѣмъ трудная, не для больныхъ она, а и здоровому-то только впору.

Акулина помолчала и отвѣтила:

— Дѣйствительно, Аришенька, пойдемъ искать другой работы. Не въ моготу она мнѣ.

— Конечно-же пойдемъ. Заберемъ котелокъ, ложки, чашки, ведерко и поѣдемъ на пароходѣ въ Питеръ. Хозяйство-то это можетъ еще и въ Питерѣ пригодиться, а нѣтъ, такъ продадимъ его тамъ. Здѣсь теперь все это продать некому. Много рабочихъ ужъ ушло съ пилки: кто на другую работу, кто домой. Сегодня поѣдемъ?

— Поѣдемъ сегодня, милая.

— Ну, вотъ и чудесно. Надо только на почту передъ уходомъ сходить и узнать, нѣтъ-ли мнѣ письма изъ деревни. Съ прикащикомъ за работу тоже нечего расчитываться. Вчера ужъ расчиталась. Такъ я пойду на почту-то.

— Иди, умница, или, а я малость прилягу тѣмъ временемъ. Очень ужъ я намучилась.

— Ну, вотъ видишь, какая ты хворая. Гдѣ-же тебѣ ломовую работу работать, — сказала Акулинѣ Арина, съ сожалѣніемъ и любовью смотря на нее.

Акулина не возражала и кряхтя стала укладываться около шатра. Арина накинула на голову платокъ и отправилась въ деревню на почту.

Отправляясь на почту, Арина словно чувствовала, что ей будетъ письмо. На почтѣ дѣйствительно было письмо на ея имя изъ деревни. Въ радости схватила она его и выбѣжала изъ почтовой конторы на улицу. Горя нетерпѣніемъ поскорѣе узнать содержаніе письма, здѣсь она сѣла на скамеечку около первой попавшейся крестьянской избы, быстро разорвала конвертъ и принялась разбирать письмо, но письмо опять было такъ плохо написано, такими блѣдными чернилами, что Арина, и безъ того «плохо разбирающая по писанному», какъ она выражалась, ничего прочитать не могла.

«Надо будетъ на рѣчкѣ среди сосѣдей какого-нибудь грамотѣя поискать и попросить его прочесть», рѣшила она и, спрятавъ письмо за пазуху, отправилась обратно къ Акулинѣ.

Ей пришлось проходить мимо кабака. Вдругъ она увидѣла Андрея. Онъ стоялъ на крыльцѣ кабака съ гармоніей въ рукахъ и что-то попискивалъ на ней. Андрей былъ полупьянъ, въ опоркахъ на босую ногу, въ картузѣ, надѣтомъ козырькомъ на бокъ. Завидя Андрея, Арина вздрогнула, вся какъ-то съежилась и отвернулась, чтобы онъ ее не замѣтилъ, но Андрей замѣтилъ и даже окликнулъ ее.

— А! Ариша — живая душа на костыляхъ! раздался его голосъ.

Арину даже всю покоробило. Не оборачиваясь, она ускорила шагъ.

— Здравствуй, Арина Гавриловна! Что больно спѣсива! повторилъ Андрей окликъ.

Арина не отвѣчала и продолжала путь. Андрей не отставалъ, онъ шелъ сзади, она слышала его шаги.

— Арина! зачѣмъ такъ строго? Миловались, миловались и вдругъ поздороваться не хочешь! окликалъ онъ ее еще разъ и поровнялся съ ней.

Она сдѣлала движеніе въ сторону и, стараясь не смотрѣть на него, сказала:

— Пожалуйста, не приставай. Иди своей дорогой.

— Наше направленіе тоже, что и ваше. На одномъ берегѣ стоимъ. А только зачѣмъ такъ строго? Протяните прежде ручку.

Арина остановилась.

— Или ты иди впередъ, или я пойду впередъ, произнесла она.

— Это зачѣмъ-же? Я желаю рядышкомъ…

Арина повернула назадъ. Андрей пошелъ за ней.

— Да есть-ли у тебя совѣсть-то? Ну, что ты пристаешь, коли съ тобой разговаривать не желаютъ?..

Андрей сдался.

— Ну, иди куда шла. Иди впередъ, а я пойду сзади.

— Не желаю я, чтобы ты и сзади шелъ.

— Не имѣешь права дорогу запретить. Дорога про всѣхъ. Я къ своему шалашу иду…

Арина опять повернула и почти бѣгомъ направилась къ рѣкѣ. Андрей шелъ сзади молча, но черезъ нѣсколько времени проговорилъ:

— Черезъ тебя и гуляю. По тебѣ стосковался.

Слова остались безъ отвѣта.

— Перемѣни гнѣвъ на милость. Удостой словечкомъ, продолжалъ Андрей, но Арина упорно молчала. — Слышь, Ариша, забудь старое, или ко мнѣ опять и заживемъ по прежнему. Грушки ужъ при мнѣ нѣтъ, произнесъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія.

Арина быстро обернулась и, сжавъ кулаки, сверкнула глазами.

— Да замолчишь-ли ты, гадина! крикнула она и тотчасъ-же опять пошла ускореннымъ шагомъ.

— Вотъ теперь говоришь, что гадина, а когда-то миловалась, говорила, что лучше Андрея и человѣка нѣтъ, не отставалъ Андрей.

— Пока не знала, какой ты на свѣтѣ подлецъ есть, бросила ему отвѣтъ Арина.

— Да чѣмъ подлецъ? Чѣмъ? Что я съ другой: дѣвчонкой-то пошутилъ? И на старуху бываетъ проруха.

— Иди ты прочь, подлецъ, не приставай!

Опять Андрей пошелъ за Ариной молча, но черезъ нѣсколько времени снова прервалъ молчаніе.

— Эхъ, вы, дѣвки! Черти вы, а не дѣвки! Дьяволы! сказалъ онъ. — Мнѣ бабы сказывали, что пестунья-то твоя, Акулина, изъ мертвыхъ воскресла и къ тебѣ пришла, такъ хочешь, я къ вамъ приду и при ней тебя сватать буду? тихо спросилъ онъ…

При этихъ словахъ, какъ стрѣлой кольнуло Арину. Она затряслась всѣмъ тѣломъ, опустилась на траву берега, закрыла лицо руками и горько заплакала. Андрей стоялъ передъ ней въ недоумѣніи и говорилъ:

— Ну, чего ты ревешь-то коровой? Чего? Что я тебѣ сдѣлалъ? Какое такое озорничество?

— Да ужъ не срами ты меня хоть передъ Акулинушкой-то, коли она ничего не знаетъ; брось ты меня, оставь, забудь, наплюй. Ну, какая тебѣ польза будетъ, что ты ославишь меня передъ ней? — выговорила она сквозь слезы.

— Вотъ дура-то! Да вѣдь я сватать хочу. При пестуньѣ ужъ твердо будетъ.

— Никогда она пестуньей моей не была. Просто она мнѣ землячка и ничего больше, но не срами ты меня передъ ней, Христа ради. Честью тебя прошу. Пожалѣй ты меня. Вѣдь есть-же на тебѣ крестъ-то!

— Странная дѣвка… Пойми ты, что я проруху свою загладить хочу, — произнесъ Андрей.

— Ничего мнѣ не надо, ничего… Только оставь ты меня, пренебреги и молчи.

— Чудачка… Да вѣдь у меня тоже совѣсть… Все думается, что такъ оставить нельзя — вотъ я и хочу придти и честь-честью высватать передъ землячкой.

Андрей умолкъ. Арина сидѣла на травѣ и продолжала плакать. Андрей постоялъ надъ ней, отошелъ на нѣсколько шаговъ, положилъ гармонію на землю и сталъ скручивать папироску. На деревню по берегу шли два полупьяные пильщика, разговаривали и восторженно ругались. Арина отвернулась отъ нихъ и стала утирать заплаканные глаза рукавомъ. Пильщики, поровнявшись съ Андреемъ, крикнули ему: