Константин Леонтьев - Одиссей Полихроніадесъ

Но если хвалятъ за это послѣ люди, вѣдь тѣмъ лучше, не правда ли?

Похвала не слаще ли сердцу, чѣмъ медъ устамъ?

Былъ я и добрый сынъ, почтительный, любящій, покорный. Былъ я еще «поли эвгенисъ» въ модномъ платьѣ и перчаткахъ!

Еще и былъ красивъ и собою очень виденъ. Всѣ говорили, что я сталъ лучше, гораздо лучше. Высокъ я былъ и уѣзжая, но теперь я сталъ шире, плечистѣе, сильнѣе, толще, жирнѣе, даже и мышцы мои окрѣпли. Это всѣ говорили, и я самъ это, если не видѣлъ, то чувствовалъ. Еще неизвѣстно, могъ ли бы такъ легко, какъ полгода тому назадъ, сеисъ повергнуть меня на землю и попрать ногами?

Это вопросъ теперь…

Ходилъ я тверже и прямѣе, вспоминая осанку моего патрона, и мать говорила внѣ себя отъ счастія: «Эффенди! Совсѣмъ эффенди сталъ ты теперь».

Я видѣлъ, что молодыя замужнія женщины, встрѣчаясь со мной, уже не смотрѣли на меня такъ смѣло и беззаботно, какъ прежде, а лицемѣрно потупляли по добродѣтели своей очи… и потомъ вдругъ сверкалъ въ этихъ добродѣтельныхъ очахъ лучъ понятной любознательности.

О! я видѣлъ это и какъ будто не видалъ. Дѣвушки уже прятались отъ меня, прыгая стремительно назадъ съ серьезнымъ и невинно-жалобнымъ видомъ, если случайно встрѣчались со мной при входѣ въ чужой и дружескій домъ!

Вотъ я что́ былъ теперь! Вотъ я что́ сталъ за этотъ годъ!

Воиномъ я правда не былъ… Да! воиномъ меня никто не считалъ. Но зато я былъ нѣчто иное, нѣчто такое, что́ важнѣе всего. Я былъ купецъ , искусный и твердый эмпоросъ , въ два дня добылъ для старѣющаго отца деньги, которыя нѣсколько лѣтъ не могъ выручить самъ этотъ отецъ; пріѣхалъ, вынудилъ и взялъ и, вынувъ тяжелый узелъ изъ кармана, бросилъ его небрежно на столъ предъ матерью, говоря равнодушно:

— Матерь моя! Вотъ деньги родителя. Это изъ села Джамманда́!

И прочь отошелъ отъ стола, заложивъ руки совсѣмъ по-европейски въ карманы узкихъ панталонъ.

Пріятенъ неожиданный звонъ благороднаго металла, упавшаго на столъ! И счастливой матери остается только сказать, всплеснувъ руками съ умиленіемъ:

— Живи, мой сынъ! Живи, мой сынъ! Ты уже столбъ для семьи и дому хозяинъ истинный! Живи, мой сынъ.

— Да! я и намѣренъ теперь жить и наслаждаться жизнью, ибо у меня все уже почти есть и все почти уже я дѣлать умѣю!

Еще лѣтъ пять, еще пять-шесть лѣтъ, и я не такой домъ воздвигну въ Загорахъ нашихъ, а немногимъ развѣ хуже конака Шерифъ-бея, съ рѣзными и лѣпными украшеніями потолка и стѣнъ.

Живи, Одиссей, конечно живи!.. И куропатки замужнія вездѣ ходятъ тихонько, выглядывая, ожидая тебя, птицелова, и свѣчечки разубранныя и дѣвственныя, повсюду припасенныя для тебя, молодца, въ тиши православныхъ гинекеевъ , смиренно ждутъ, чтобы ты принялъ и возжегъ въ нихъ во время благопотребное предъ алтаремъ церковнымъ пламя и честное, и законное!..

Не скажетъ теперь Несториди, что я только скромный учитель. Онъ скажетъ: «Нѣтъ, я ошибся! Одиссей купецъ; онъ эмпоръ . Онъ можетъ стать скоро богатымъ архонтомъ не только въ селахъ загорскихъ или въ достославной Іоаннинѣ, но во всякомъ градѣ и странѣ, и христіанскою, и мусульманскою вѣрой живущихъ!»

Такъ ликовалъ я, не зная, что мнѣ придется скоро опять раскаиваться… И какъ глубоко, какъ постыдно!..

Загоры — гористый округъ южнаго Эпира; онъ начинается около самой Янины и долгое время былъ подобенъ небольшой христіанской республикѣ подъ властью султана, на опредѣленныхъ особенныхъ правахъ. Загоры въ старину управлялись своими старшинами и имѣли своего особаго представителя при янинскомъ пашѣ. Теперь этотъ край приравненъ къ другимъ уѣздамъ Турецкой имперіи. Мусульманскихъ селѣ тамъ нѣтъ и прежде не было.

Содержатель хана, постоялаго двора.

Аба — такъ зовутъ и толстое сукно мѣстной работы, и самую одежду, изъ него сшитую.

Джелатъ — значитъ палачь; но у турокъ настоящихъ, казенныхъ палачей никогда не бывало — ремесло это грѣхъ и позоръ; но въ крайности нанимаются временно какіе-нибудь бѣдные люди для исполненія приговоровъ. Вѣроятно этотъ турокъ нанялся, потому что ему были очень нужны тогда деньги.

Налбантъ — коновалъ или вообще человѣкъ, который лошадьми занимается, куетъ ихъ и т. п.

Бейопуло — дитя бея, молодой баринъ.

Въ западной Турціи, въ Албаніи, Эпирѣ, другихъ сосѣднихъ странахъ существуетъ, какъ извѣстно, и у мусульманъ и у христіанъ старый обычай побратимства.

Деревенскіе шальвары.

Память о языческомъ Харонѣ сохранилась у христіанъ Эпира. Они часто употребляютъ слово ὁ Χὰροσ (о Ха́росъ) вмѣсто слова смерть. Есть много и пѣсенъ деревенскихъ о Харонѣ, или о смерти.

Какаранца — капитанъ, начальникъ повстанцевъ или грабителей.

Костарасъ — то же, что́ и какаранца.

Киръ-Георгій Бинбука — какой-нибудь сельскій богачъ, ограбленный охотниками Гриваса.

Анагностъ — чтецъ. На Востокѣ та часть церковной службы, которая у насъ предоставлена дьячку, обыкновенно исправляется юношами или дѣтьми, нерѣдко изъ богатыхъ семействъ.

Старинная восточная одежда; разноцвѣтная, широкая и длинная, наподобіе рясы и подрясника.

Шкапы въ стѣнахъ; когда они хорошо расписаны или покрыты искусною рѣзьбой, то они очень украшаютъ комнату.

Бросаю шапочку.

Загоры, между прочимъ, славились прежде своими врачами-эмпириками. Они продолжаютъ и теперь лѣчить въ Турціи. Есть между ними, конечно, и способные люди, полезные своимъ опытомъ. Надъ загорскими докторами смѣются, утверждая, что они обучались въ большой пещерѣ, въ Загорскомъ университетѣ.

Юнанъ по-турецки — эллинъ .

Векиль — исправляющій должность временно.

Бре — обыкновенно въ Турціи междометіе; то же, что́ и море́ , но грубѣе.

Параклисъ — придѣлъ или особый небольшой храмъ, въ которомъ не бываетъ постояннаго богослуженія, а лишь отъ времени до времени. Такихъ церквей малыхъ на Востокѣ внѣ селъ довольно много.

Платитера Урану (Ширшая или широчайшая небесъ), Знаменіе Пресвятой Богородицы.

Сарыкъ — чалма.

Мехкеме — турецкое судилище по Корану; въ немъ до послѣднихъ судебныхъ реформъ въ Турціи судилъ одинъ молла или кади, безъ помощи какихъ бы то ни было гражданскихъ членовъ.