Константин Леонтьев - Одиссей Полихроніадесъ

Прибѣгалъ къ нему изъ дальняго сельскаго прихода молодой и красивый священникъ и показывалъ съ гнѣвомъ и воплями синія пятна на тѣлѣ и царапины глубокія и говорилъ, что его поймали ночью какіе-то люди христіане и арнауты-турки вмѣстѣ… и пытали, и увѣчили, и убить хотѣли… И что онъ дойдетъ до патріарха, и до пословъ великихъ державъ, и до визиря великаго, и до султана самого, если его не удовлетворятъ и не накажутъ примѣрно оскорбителей и мучителей этихъ; что онъ, если его не удовлетворятъ сразу, приметъ мусульманство или католичество, лишь бы найти себѣ защиту и путь ко мщенію… Поднималъ опять владыка тяжелое и старческое тѣло свое съ мягкаго дивана и садился на коня и ѣхалъ… И вотъ оказывалось, что молодой священникъ былъ волокита и обольститель, что онъ былъ именно тѣмъ, чѣмъ хвастался Аристидъ: «Яни и все тотъ же Янаки, да распутный Яни!» И что арнаутамъ-сосѣдямъ и крестьянамъ-грекамъ наскучили его грѣхи и его любострастныя интриги, отъ которыхъ не могла защитить ни христіанская святыня семейнаго очага, ни мусульманскіе затворы; нѣсколько молодцовъ и той и другой вѣры согласились поймать его ночью и наказали сурово и крѣпко. Турки-чиновники и беи радовались и смѣялись этому позору и говорили одобрительно: «Хорошій попъ! красивый, очень красивый попъ! прекрасный попъ!!» И владыка былъ посрамленъ…

Полагая, что Корбетъ де-Леси (особенно въ политическомъ смыслѣ) близокъ къ Портѣ и что дружба съ нимъ епископа послужитъ на пользу общую и отвратитъ вѣчныя подозрѣнія въ руссофильствѣ, владыка искалъ подружиться со старымъ причудникомъ; но Леси ему не вѣрилъ и, между прочимъ, однажды вотъ что́ сдѣлалъ съ нимъ. Въ нашемъ домѣ, который нанималъ англійскій консулъ, была небольшая и прекрасная турецкая баня (въ Эпирѣ это встрѣчается гораздо рѣже, чѣмъ въ восточныхъ областяхъ Турціи; у насъ народъ турецкихъ бань не любитъ и думаетъ, что мѵро святое отъ нихъ выходитъ изъ тѣла). Однажды святый 53янинскій жаловался, что здѣсь нѣтъ такихъ хорошихъ бань, какъ въ Царьградѣ и Адріанополѣ; Леси велѣлъ истопить свою, приказалъ нарочно нанять двухъ банщиковъ, ловкихъ ребятъ, и пригласилъ митрополита. Митрополитъ съ радостью поѣхалъ и вымылся; но въ ту минуту, когда, лежа въ предбанникѣ на хорошей постели, весь окутанный и съ чубукомъ въ рукѣ, онъ сбирался насладиться въ мирѣ этою земною радостью, вдругъ двери растворились, и предсталъ смѣясь самъ красный выбритый и сѣдой Корбетъ де-Леси; а за нимъ стояли гг. Благовъ, Бакѣевъ, Бостанджи-Оглу и англійскій драгоманъ, очень злой и насмѣшливый человѣкъ. Что́ хотѣлъ этимъ доказать капризный старикъ? Не хотѣлъ ли онъ унизить епископа или доказать Благову, что митрополитъ англофилъ и больше ему другъ, чѣмъ Благову? Какъ бы то ни было, Благовъ вышелъ изъ этого, по обыкновенію, хорошо; онъ поцѣловалъ руку у владыки, сѣлъ около него на ложе и началъ говорить съ нимъ и расхваливать турецкія бани, потомъ самъ поправилъ ему одѣяла на ногахъ и съ поспѣшностью принялъ изъ рукъ его чубукъ, не давъ времени прислужнику взять его, когда владыка сдѣлалъ одно лишь движеніе…

Корбетъ де-Леси надоѣло стоять въ жару, и онъ вышелъ; тогда, взглянувъ значительно на его спину, владыка простеръ руки къ Благову и умилительно прошепталъ: «Сынъ мой! Что́ дѣлать!.. Знаешь!» «Знаю, знаю!» сказалъ Благовъ, опять поцѣловалъ его десницу и вышелъ.

И опятъ это все тотчасъ же разнеслось по городу; друзья архіерея хвалили его тонкую дипломатію , враги пожимали плечами и восклицали: «Этотъ человѣкъ не уважаетъ своего сана… Если бъ я былъ патріархъ, я бы его банщикомъ въ наказаніе въ Царьградѣ сдѣлалъ. Въ былыя времена такъ дѣлали съ монахами виновными…»

Такъ было трудно и скучно иногда митрополиту, а тутъ еще отъ попа Ко́сты покоя нѣтъ. Вздохнетъ владыка и скажетъ себѣ: «Слава Тебѣ, Господи, кончились главныя дѣла!.. Сіи на колесницахъ, сіи на конѣхъ, мы же во имя Господа Бога нашего призовемъ».

Но нѣтъ, самое главное дѣло еще впереди. Попъ Ко́ста не дремлетъ: то дѣвушку-христіанку изъ деревни трое турокъ похитили и везутъ на мулѣ въ городъ, чтобы потурчить ее (съ ея согласія, такъ какъ ей одинъ изъ этихъ турокъ понравился и обѣщалъ ей много денегъ). Попъ Ко́ста одинъ нападетъ на турокъ при въѣздѣ въ городъ, отбиваетъ дѣвушку, стыдитъ ее, ведетъ въ митрополію, шумитъ… Правда, онъ поклонится прежде въ ноги владыкѣ, но вставъ онъ говоритъ почти повелительно: «Дѣлай свой долгъ; святый янинскій, я свой кончилъ!»

То случается такъ, что маленькій сынъ попа Ко́сты ссорится съ сосѣднимъ турчонкомъ; турчонокъ его бьетъ; мальчикъ бѣжитъ домой, турчонокъ за нимъ; попадья выходитъ изъ дверей и бьетъ маленькаго турка; мать турчонка вступается и бьетъ попадью, срываетъ съ нея платочекъ, треплетъ ей косы; возвращается домой попъ Ко́ста и говоритъ: «Хорошо!» Идетъ къ турчанкѣ на дворъ, вызываетъ ее, внезапно припираетъ калитку — «око за око, зубъ за зубъ!» — срываетъ съ нея покрывало; треплетъ ея остриженные въ кружокъ волосы; бьетъ по щекамъ и уходитъ къ себѣ. По всему кварталу крикъ и вопль неистоваго негодованія. Турки сбираются толпою; всякіе турки: ходжи сердитые, купцы съ базара, арнауты сельскіе, лодочники и носильщики оборванные и крѣпкіе; вопль и крики; камни летятъ въ двери и на дворъ попа Ко́сты. Попъ Ко́ста ворота на запоръ; беретъ двухствольное ружье въ руки и говоритъ попадьѣ: «Иди за мной и держи заряды». Онъ идетъ на небольшую вышку, которая у него есть около воротъ, съ окномъ прямо на улицу; отворяетъ окно; камни летятъ въ него, но онъ, поводя грозными очами, румяный отъ какого-то полурадостнаго гнѣва, взводитъ курки и прицѣливается… въ одного ходжу… ходжа бѣжитъ. «Разойдитесь всѣ! кричитъ имъ попъ Ко́ста: слушайте меня». Турки ободряютъ другъ друга, и снова камни летятъ въ окно; одинъ попадаетъ попу въ грудь, онъ опять цѣлится и кричитъ: «Разойдитесь и позовите солдатъ. Иначе васъ накажетъ паша. Не то время теперь, что́ вы думаете! И на васъ есть у падишаха законъ. Отойди ты, молодецъ, я въ тебя стрѣльну». Молодецъ отходитъ, бѣгутъ за солдатами. «Ага мой! — кричитъ попъ Ко́ста начальнику, — разгони народъ этотъ и веди меня къ пашѣ, если я виноватъ, а въ домѣ моемъ разбойничать я ихъ не пущу. Ты помни, ага, что это долгъ твой, и берегись».

— Знаю, знаю! — говоритъ мрачно чаушъ. Совѣтуетъ людямъ разойтись по-добру по-здорову, совѣтуетъ попу положить ружье и выйти. Приставляютъ одного солдата къ дверямъ — хранить домъ и дѣтей, а попа и попадью ведутъ въ Порту, окруженныхъ толпой. Турчанка прибитая идетъ тоже и несетъ въ рукѣ клокъ волосъ своихъ.

Паша опять шлетъ за митрополитомъ. Попъ ничего не отрицаетъ; онъ считаетъ себя правымъ и самъ требуетъ удовлетворенія, ибо не должна была турчанка врываться на его дворъ и безчестить его жену. Паша присуждаетъ его на мѣсяцъ въ тюрьму; онъ самъ находитъ, что турчанка виновата, но Ибрагимъ и прогрессивный Сабри-бей оба говорятъ, что невозможно допустить такого преобладанія гяуровъ… Неслыханное дѣло, чтобы гяуръ осмѣлился взойти въ турецкій дворъ и избить мусульманку. Только опасаясь консульскаго вмѣшательства, можно замѣнить ссылку тюрьмою. Попъ въ свою очередь не дремлетъ; онъ находитъ себѣ помощника, онъ изъ тюрьмы пишетъ циркуляры консуламъ, онъ во всемъ винитъ владыку; онъ пишетъ: «Невыносимыя гоненія, которыя я претерпѣваю отъ святаго янинскаго, превосходятъ мѣру моихъ силъ, истощенныхъ на поприщѣ служенія алтаря Господня. Цивилизація иностранныхъ агентовъ такова, что они легко поймутъ мое положеніе»…