Константин Леонтьев - Одиссей Полихроніадесъ

Что касается до Благова, то онъ Леси любилъ, уважалъ сердечно и, если иногда смѣялся надъ нимъ за глаза, то развѣ дружески и шутливо; а господина Бреше терпѣть не могъ, и смѣялся зло и брезгливо надъ его дурными манерами; какъ политическаго агента Благовъ остерегался французскаго консула и ненавидѣлъ его особенно, какъ представителя французской демократіи, которая была въ его глазахъ въ гражданскомъ смыслѣ олицетворенная плоскость и грязь.

Между этими тремя упрямыми, самолюбивыми и вліятельными коллегами, какъ ручей между камнями и колючими кустами, струился толстый Ашенбрехеръ, пріятно и уклончиво извиваясь и журча…

Въ мѣстную политику мѣшаться дѣятельно , а не только наблюдательно, онъ былъ бы очень радъ, но что́ ему было дѣлать?.. Конечно, можно со временемъ привлечь и всю Албанію къ великой имперіи Габсбурговъ, имѣющей раскинуть мощь свою до самыхъ Вратъ Блаженства 76!.. Но… теперь? Что́ дѣлать въ Эпирѣ, гдѣ нѣтъ славянъ? Развѣ изрѣдка-изрѣдка спросить у грековъ — и то даже не офиціозно, а какъ-то такъ — спросить у нихъ: «Согласились ли бы вы быть когда-нибудь подданными австрійскаго императора?» Хорошо еще, если грекъ отвѣтитъ на это уклончиво: «Наши люди, г. консулъ, слишкомъ не образованы, чтобы не бояться католицизма». А иной скажетъ и прямѣе: «Нѣтъ, грекъ такъ свободолюбивъ и гордъ въ своей народности, что по охотѣ и съ любовью онъ подниметъ тяжесть только одной великой короны, короны особаго византійскаго императора». Интернунцій не поддерживаетъ въ распряхъ съ турками и строго велитъ агентамъ справляться самимъ на мѣстѣ достойно и умно. Интернунцій Прокешъ-Остенъ самъ постарѣлъ, совсѣмъ пожелтѣлъ и, кажется, думаетъ только о томъ, какъ бы ему спокойно наслаждаться въ Константинополѣ. Ходитъ по утрамъ на дачи къ молодымъ посланницамъ, читаетъ съ ними нѣмецкихъ поэтовъ; на балахъ старается всѣхъ дамъ, подъ предлогомъ старости своей, брать за обнаженныя руки выше локтя и вздыхаетъ, говоря: «Какъ печально имѣть молодое сердце въ престарѣломъ тѣлѣ!»

Великую имперію Габсбурговъ разбили недавно въ прахъ эти наглые французы подъ Сольферино и Маджентой, и молодой императоръ вынужденъ былъ просить мира у вѣнчаннаго кондотіери и обниматься съ нимъ… А мадамъ Ашенбрехеръ молода бѣдная и беременна уже шестымъ ребенкомъ… А жалованье меньше, чѣмъ у другихъ консуловъ… Подданныхъ почти нѣтъ въ Эпирѣ, и легкаго, простительнаго оборота даже какого-нибудь не дождешься…

И вотъ ручей журчитъ и льется миротворствуя… Онъ со всѣми хорошъ. У Леси онъ негодуетъ на пильщиковъ Вувусы , на грязныя интриги панславизма; у Благова онъ до слезъ смѣется надъ птичкой и надъ вопросомъ: «Какъ вы сѣли, птичка?» и восклицаетъ: «О! какъ это остроумно! Какъ изящно! Сколько правды! О! нашъ добрый monsieur Леси!»

У Бреше онъ тоже ропщетъ на пильщиковъ Благова и смѣется надъ птичкой Леси, но сверхъ того онъ жалуется на пашу, на то, что онъ перестаетъ помнить, что́ такое консульскій корпусъ , котораго doyen monsieur Бреше (потому, что онъ давнѣе всѣхъ въ этой странѣ); онъ говоритъ, что туркамъ нужны то шпоры , то узда , что они грека, имѣющаго честь быть австрійскимъ protégé, ввергли вчера въ тюрьму, не спросясь у предсѣдателя древней имперіи Габсбурговъ.

И господину Бреше пріятно, что чуть не вся Австрія у ногъ его и простираетъ къ нему руки; онъ ѣдетъ въ Порту, и шпоритъ стараго и добраго пашу, и подтягиваетъ и ворочаетъ жестоко узду въ надменныхъ, но безсильныхъ устахъ его Ибрагима!..

Теперь какъ быть?.. Бреше увлекся черезъ мѣру… Надо спасти его отъ непріятности… а завтра онъ въ свою очередь поможетъ католической Австріи и уничтожитъ кого-нибудь въ угоду ея агенту, а мы представимъ послѣ интернунцію: вотъ какъ искусенъ тонкій Меттернихъ Эпира… и будетъ прибавка , и для милой madame Ашенбрехеръ будетъ легче и пріятнѣй жить на свѣтѣ. Вотъ другому его австрійскому же товарищу, вѣроятно за разныя подобныя этому заслуги, въ другомъ городѣ, дало правительство монополію или иную выгодную привилегію при торговлѣ табакомъ съ Турціей… Что-то въ этомъ родѣ… И онъ воздвигъ себѣ пріятный и помѣстительный каменный домъ зеленаго цвѣта, убралъ его розовыми лаврами и живетъ хорошо, несмотря на то, что его супруга еще болѣе чѣмъ madame Ашенбрехеръ «какъ плодовитая лоза въ домѣ своемъ, и дѣти его какъ масличныя вѣтви вокругъ его трапезы». Надо также помнить, что Бакѣевъ секретарь , а не консулъ. А это великая разница! У Бакѣева нѣтъ помазанія дилломатическаго, онъ ничего не представляетъ ; онъ не агентъ , онъ чиновникъ, employe … «Пинейро-Ферейра», Мартенсъ и др. согласны въ томъ, что les bons offices» и т. д. Словомъ, надо, чтобы Бреше помогъ подданнаго австрійскаго завтра выручить изъ тюрьмы… Возвышая Бреше, возвышаемъ весь консульскій корпусъ.

Надо смягчить Благова прежде, чѣмъ онъ можетъ быть приметъ какія-нибудь мѣры. Надо придать этому дѣлу частный, личный характеръ. Съ этою же цѣлью и самъ Бреше, какъ не имѣющій ничего личнаго противъ Благова , поспѣшилъ ему сдѣлать утромъ визитъ.

Корбетъ де-Леси съ трудомъ соглашается итти вмѣстѣ къ Благову. Онъ находитъ, что Бреше вовсе не правъ, а что Бакѣевъ правъ вполнѣ (Бакѣевъ съ турками дѣйствовалъ посредствомъ «bons offices» по дѣлу контрабанды. Онъ не шпорилъ ихъ, не оскорблялъ!); итти онъ идетъ; если только самъ Благовъ не начнетъ. Онъ предполагаетъ только, что «будетъ вѣроятно отвѣчать въ примирительномъ духѣ, если бы случайно г. Благовъ самъ завелъ рѣчь объ этой распрѣ, достойной сожалѣнія!..» (Быть можетъ старичокъ былъ бы и радъ, чтобы молодой левъ московскій и старый, исхудалый отъ злости тигръ парижскаго плебейства схватились бы при немъ и растерзали бы другъ друга, и чтобы на мѣсто ихъ пріѣхали бы другіе агенты, какой-нибудь тяжкій славянскій телецъ и какая-нибудь тихая іезуитская лисица, которой и поживы не будетъ среди лукаваго и бойкаго эпирскаго народа! Быть можетъ и объ этомъ думала британская старушка.) Что́ дѣлалъ нашъ бѣдный эллинъ, нашъ медлительный Киркориди? Онъ рѣшилъ, что онъ не отдѣлится отъ товарищей и будетъ поддерживать ихъ настолько, насколько будетъ выгодно для общаго примиренія. Ему больше нежели кому-нибудь необходимы единеніе и сила консульскаго корпуса, ему, который самъ лично и уменъ, и очень твердъ, но государственно такъ слабъ предъ турецкою системой своевластія!

Когда всѣ (кромѣ Бреше) собрались въ пріемной Благова, наверху, неожиданно туда пришелъ Бакѣевъ. Неожиданный оттѣнокъ… При оскорбленномъ не такъ удобно говорить, что его надо принести въ жертву оскорбителю, или по крайней мѣрѣ отвлеченной силѣ консульской корпораціи .