Степан Злобин - Остров Буян

— Окольничий с ног сбился, ищучи!

Она вздрогнула, но оправилась.

— Какой окольничий? Чего ищучи?

Стрелец покосился на спящего товарища.

— Знаю тебя, — тихо сказал он. — Таких-то красоток много ли в городе!

— Чего ты, чего?! Невдогад мне!.. — неестественно выкрикнула Аксюша.

— Не кричи, дура! — спокойно сказал стрелец. — Тебе бы скорее уехать. Не нынче-завтра наедут сюда стрельцы да всех словят! Беги домой, к матке!..

Спящий стрелец шевельнулся. Товарищ его умолк. Старший вошел со двора.

— Стужа! — сказал он. — Погреться! — Он налил себе кружку вина и выпил.

— Эх, и мне, что ли, еще! — поддержал молодой и налил себе кружку.

Аксюша сказала, что ляжет спать у соседки, и вышла. Федюнька свернулся на печке. Оба стрельца посидели еще, уговорились, чтоб выехать рано утром. Из их разговоров Федюнька понял, что они лазутчики и что их возвращения ждут.

Наконец оба уснули.

Тогда Федя скользнул с печи, собрал все три стрелецкие пищали и саблю и спрятал на печку. Тихо, чтобы не разбудить стрельцов, он снял с гвоздя вожжи, принес из сеней вторые, разрезал, связал одного за другим двоих стрельцов и принялся за третьего… Тот внезапно открыл глаза и глядел несколько мгновений, выпучив их и не моргая. Федюнька застыл. Стрелец повернулся и захрапел крепче прежнего. Переведя дух, Федюнька взялся за обрезок вожжей.

Когда стрельцы были связаны, он отошел, поглядел на них, сложа руки на груди, усмехнулся, достал с печи саблю, прицепил ее к кушаку, постоял, опершись на нее, полюбовался на дело своих рук и достал пищаль.

Старший стрелец потянулся во сне и, почувствовав путы, проснулся. Он увидел Федюньку с пищалью.

— Измена! — крикнул он во всю глотку.

От крика проснулись двое других стрельцов и начали рваться. Федя поднял тяжелую пищаль на прицел.

— Не орать! Я вас полонил, — сказал он голосом, дрожавшим от радости и волнения.

Стрельцы под дулом пищали умолкли и поглядели на Федю. Воинственный вид его их рассмешил.

— Пошто же ты нас полонил? — спросил старший стрелец.

— С воеводскими лазутчиками чего же делать! — важно ответил Федюнька. — Утре вешать вас буду, как вы Кузьму…

В этот миг по дороге промчались всадники.

— Наши приехали, малый. Теперь ты пропал! — сказал старший стрелец.

— Молчи! — остановил Федюнька. — Станут стучать в ворота, и молчите все, а не то пальну… — Он вздохнул. — А может, наши… — с надеждой сказал он, прислушиваясь. Он услыхал на дворе голоса обоих братьев… Значит, Иванка цел!..

— Ва-аши! — не выдержал он подразнить стрельца и крикнул во двор, стараясь, чтобы голос его казался грубым и взрослым: — Иван! Федор! Не бойтесь, идите сюда — я стрельцов полонил!..

Иван и Гурка вошли в избу обгорелые, внеся запах дыма.

— Здоровы, стрельцы! — сказал Гурка. — Как же вы такому парнишке дались?

— Напоил, шишонок, да пьяных связал, — признался старший.

— Молодец, Федор! — хлопнув брата по плечу, сказал Гурка.

— Ульянки Фадеева, что ли, полсотни? — спросил он стрельцов.

— Его, — подтвердил старший.

— Висит ваш Ульянка на том суку, где вы вешали Кузю, — сказал Иванка.

— Да с ним и Неволька-изменщик, — добавил Гурка.

— Помилуй! Да кто сказал, что мы вешали Кузьку? — взмолился старший стрелец. — Кузька сын Прохора, я его с эких лет знаю!..

— Нас не было там… — вмешался второй стрелец.

— Ладно, — прервал их Гурка. — Ты, Федя, их карауль, а мы с Иваном пойдем на часок к Максиму…

Они вышли в соседний двор.

— Что ж, робята, пятидесятников воевода не даст по деревьям вешать, — в раздумье сказал Максим, узнав обо всем происшедшем. — Теперь нагонят стрельцов по уезду — житья не станет… Видно, пора забаву кончать да идти на Дон. А там слушать в оба с Руси вестей: как где начнется в новых местах, так и всюду вновь подымать… Зови-ка сюда стрельцов, — обратился Максим к Иванке.

Стрельцов привели.

Иванка взглянул на них поближе и узнал молодого стрельца Павлика Тетерю.

— Я тебя видел во Пскове недели нет! — удивился Иванка.

— И я тебя видел с угольной рожей, да, вишь, не выдал! — ответил стрелец. — Послали еще нас, новую сотню, тебя ловить, да, сказывают, еще сотни две посылать хотят. До того, мол, уж дерзок! Извести все ватажки вышел указ…

— Вы нас пустите с миром, — просто сказал старший стрелец. — Мы вам зла не хотим.

Иванка спросил Максима, как с ними быть.

— На что тебе их? Пусти. Не дворяне. Время придет, и встанут с народом опять, — отозвался Максим.

Стрельцы поклонились ему.

— А что, робята, пойдете ли с нами к весне? — спросил Иванка.

— К весне не встанут стрельцы, — ответил старший. — Летом надо нам было еще держаться, а весной не поднять. Теперь долго силы копить.

— Да и вы бы смирились, — сказал Павлик Тетеря, — не ныне, так завтра найдут. Что за корысть, коль повесят?

— Один за всю землю не встанешь, — поддержал его старый стрелец. — Ну, будешь разбойничать, ну, дворян погубишь десяток, а толку что?! Без города, без стрельцов воевать на дворян не ходи: они дружны и ратное дело знают…

— А коль мы отобьем из съезжей избы Гаврилу с Михайлой, Томилу, Козу да иных, да учиним на дворян ополченье, как Минин-Пожарский на ляхов, да сызнова город подымем? — сказал Иванка и выжидающе поглядел на стрельцов.

— Не вздынешь, — твердо ответил старик. — Крестьяне жить привыкли погост от погоста семь верст… Ты их не собьешь в ополченье. Они — как грибы по кустам…

— А Минин?.. — запальчиво возразил Иванка.

Старый стрелец усмехнулся.

— Минин дело совсем не то, малый, — со снисхождением сказал он. — Когда враг из чужой земли лезет, тогда все встают. Уж куды — бояре, и то иные корысть свою забывают. На том и держится Русь, без того ей не быть… Ино дело, когда меж себя, — тут не единство, а рознь… Не было бы розни, и спору не быть… Эх ты, Ми-нин! — со вздохом закончил стрелец. — Не усидел на спине, на хвосте не удержишься!..

— Да и слух есть, робята, — сказал Павлик Тетеря, — сказывают — царь указал, чтобы заводчикам мятежа не бывать во Пскове, и их в Москву повезут…

— В Москву?! — подскочив, воскликнул Иванка. — Когда повезут?!

— Кто знает, когда… — ответил стрелец.

Гурка вышел, пока Максим и Иванка говорили со стрельцами.

— Федюнь, где Аксюша? — шепнул он, возвратясь.

— На печке, чай, спит, — сказал Федя.

— Да нет ее там.

Гурка кинулся по деревеньке ее искать. Во дворах ее не нашлось, даже не заходила. Он вышел с фонарем в конюшню. Стойло, где был жеребец Аксюши, теперь опустело…

— Уехала! Эх, девка, девка, спугнул я тебя, как голубку! — воскликнул Гурка. — Теперь бы нам и зажить!..

Братья, семья, все, чего ему не хватало в бродяжной, бездомной жизни, явилось само. Ему вдруг захотелось тепла и покоя… Жениться, уйти куда-нибудь на Дон, что ли, в далекие земли, зажить домом, не воевать, не драться, не подставлять головы…