Степан Злобин - Остров Буян

— Бука не бука, колдун не колдун, а хитер! — возразил Ульянка. — И я было раз изловил его, да он и меня обошел…

— Врешь! — перебил сотник.

— Ей-богу! — воскликнул Ульян.

— Укрепляешь баснями вора. За такое тебя самого, как вора, — в тюрьму! — крикнул сотник.

Он навел на Ульянку пистоль и твердо сказал:

— Смирно сидеть, Иванка-псковитин! Я тебя разом признал, шиш проклятый!

— Кой я Иванка, чего ты грезишь! — воскликнул Ульян.

Он привстал, но сотник крикнул:

— Сиди, убью!

Ульянка покорно сел.

— Поп, вяжи-ка его, да покрепче! — сказал сотник.

Испуганный поп стал вязать Ульянку.

— Ты и не знаешь Иванки, — запричитал Ульян. — Он молодой, у него ни бороды, ни усов…

— Может, и ты нацепил! — возразил сотник. — Ну-ка, поп, рви с него бороду, — приказал он.

Поп дернул за бороду, Ульян вскрикнул.

— Своя у него борода, — неуверенно сказал поп.

— А-а, вон вы как! Стало, ты, поп, с ним заодно! Ты, стало, и есть поп Яков! — воскликнул московский сотник.

— Смилуйся, господин сотник, я тутошний поп Егорище! — завопил поп.

— Коли не врешь, рви шишу бороду! — потребовал сотник.

Поп снова дернул Ульяна за бороду. Пятидесятник взвыл.

— Не ори! — сказал сотник. — Москва слезам николи не верит. Крепче дери, поп!

Поп дернул крепче и вырвал клок бороды. Ульянка перекосился.

— Еще! — приказал попу сотник.

— Не стану! — вдруг взбунтовался поп. — Я поп — не палач! И вор — человек! Иванка-псковитин других не хуже, пошто его драть! Сами его гоните, и он тем же вам платит!..

Поп вдруг опомнился и замолчал.

— Ай да поп! — воскликнул московский сотник. — Спасибо! Не Иванку ты, поп, связал, а псковского изменщика Ульянку. А борода у него своя, не как у меня!

Московский сотник дернул себя за бороду и оторвал ее вместе с усами.

— Ива-анка! — заголосил Фадеев.

— Не старайся орать, изменщик, — сказал Иванка. — Стрельцы твои все повязаны, а за Кузю тебе, проклятому, собачья смерть! Повешу тебя на том самом суку, где ты Кузю весил!

Со двора послышался говор многих людей.

— Вот и ватага моя к дворянину в гости! — сказал Иванка.

Дверь распахнулась, во вместо Иванкиной ватаги на пороге стоял псковский стрелецкий пятидесятник Неволька Сидоров, и за его спиною толпились стрельцы…

Глаза Иванки расширились от удивления и смятения.

— Держи Иванку, робята! — крикнул Ульян.

Взмахнув пистолем, Иванка рванулся к двери, но несколько дюжих рук схватили его…

— Вот и кончились басенки про Иванку! — сказал Ульянка, уже развязанный тем же попом.

Ватага Иванки, войдя в сельцо, захватила и повязала оставшихся там стрельцов и готова была прийти на помощь своему атаману, как было условлено, когда внезапно прибыл из Пскова со свежей полсотней Неволя Сидоров… Он проехал прямо к дворянскому дому и неожиданно захватил Иванку в самый решительный миг для Ульяна Фадеева.

— Везти его наскоре, что ли, во Псков, — вполголоса предложил Неволя.

— Ночное время — куды! Того и гляди, отобьют, — шепотом возразил Ульянка. — Шиши тут каждую тропку знают. Пождем до утра…

— Расспросим его легонько, — сказал Неволя.

— Слова не скажет, проклятый. Уж я их знаю!

— Спрос не беда!

— Эй, Иван! — громко обратился Ульянка к пленнику. — Как ты, курья башка, полез на меня один?! Аль не знаешь указ воеводский — где тебя словят, там и повесить!

— Дурак! — сказал Иванка, стараясь казаться спокойным. — Что я — мальчонка, что ли? На мне государево слово и дело — как ты меня повесишь!

— А я и не ведал — Иванка ты али нет: поймал шиша, да на сосну!

— Ты сперва до сосны меня доведи — кто из нас вперед в петле будет? — проговорил Иванка.

— Мыслишь, твои шиши две сотни стрельцов одолеют?! — вызывая на дальнейшую откровенность, сказал Неволя.

— Прежде нос вытри, потом тебе воевода две сотни даст! — отрезал Иванка. — Моих пятьсот мужиков али вашу силу не одолеют!

Ульянка вызывающе захохотал:

— Тебе бы орешками торговать — дорожишься! Али с пытки правду сказывать хочешь?

— Пытай. Тебя впятеры мучить станут! — сказал Иванка.

Пятидесятники переглянулись. Дерзкая угроза связанного пленника говорила о том, что какая-то сила повстанцев поблизости есть и что Иванка надеется получить от них помощь. Однако шиши не нападали. Это позволило стрельцам заключить, что их не достаточно много для нападения…

Они послали разведку к селу и ждали. Лазутчики не возвращались…

— Силу копят шиши! — убежденно сказал Неволя. — Надо наскоро уходить, покуда можно пробиться.

— Отобьют они по дороге проклятого кобеля, — опять возразил Ульянка. — Одно остается: в рот кляп да покинуть его в подвале. Кто станет искать? А после наехать с сотней да вынять его и везти во Псков!

— Не к тому схватили, чтобы самим его кинуть! — взъелся Неволька. — Ехать, так и его везти. В рот кляп забьем, привяжем вора к седлу, окружим стрельцами. Ночью кто его разберет!..

По знаку Невольки двое стрельцов повалили связанного Иванку, и, прежде чем он успел вскрикнуть, в рот его всунули кляп и завязали платком…

Постоянные наезды ватажек в деревню, удалые рассказы о смелых выходках будоражили юную кровь Федюньки. От рассказов Иванки и его товарищей у него кружилась голова. Он мечтал быть героем и участником битвы.

«Хоть бы раз меня взяли, я бы им показал, каково я дите!» — размышлял огорченный Федюнька, оставленный Иванкой в деревне.

Он сидел насупленный и угрюмый, глядя в огонь светца. Аксюша в задумчивости сидела тут же, изредка прерывая молчание тяжким вздохом.

— Куды ни глянь — кругом панихида! — насмешливо сказал Гурка, входя со двора и взглянув на обоих. — Брось крушиться, Федюнька! Меня вот и тоже с собой не взяли, гляди — не скулю! — добавил он утешающе.

— Тебе что! Ты вон сколь дворян посек! — отозвался мальчишка.

— Топором-то?

— Ага.

— То не в счет. Плаха — не ратное поле!

— И в поле ты бился…

— Постой, поживи-ка на свете. И на твой век подраться достанется… Так-то, брат тезка!.. — заключил скоморох, широкими руками взъерошив курчавые волосы Федюньки.

Мальчишка капризно и недовольно мотнул головой, вырываясь.

— Пусти!.. Какой я те «тезка»!

— Такой и тезка! Тебя ведь Федором звать?

— Ну, Федькой…

— И меня тоже — Федькой…

Скучающий Федюнька оживленно придрался к словам скомороха, надеясь услышать какую-нибудь забавную шутку:

— А как же ты Гуркой стал?

— Так и стал: «Поп крестит Иваном, а люди зовут болваном!» Федюнькой меня батька с маткой махоньким звали, а как в скоморохи попал, стали Гуркой кликать.

— А бачка твой был скоморох? — с любопытством спросил Федюнька.

— Бачка был звонщиком в церкви.

— И мой тоже звонщик! — уже о оживлением подхватил Федюнька, в болтовне забывая свое огорчение.