Степан Злобин - Остров Буян

— Сказывают, Раф, — прошептал он, — что у твоей дочери с детства падучая.

— Что ты, что ты! Миловал бог! — воскликнул Раф и перекрестился.

— Сказывают — весь город Касимов про то ведает, а ты, мол, укрыл сие от государя, — испытующе глядя в глаза Всеволожского, шептал Никита Иванович.

Раф снова перекрестился.

— Миловал бог. Девка здорова: мед с молоком! А мне что скрывать! Обличием видно, что девка здорова!

— Стольник Собакин — касимовский дворянин? — спросил Никита Иванович.

— Касимовский, — подтвердил Раф. — Он, что ли, брешет, что падучей больна Евфимия?

— Не ведаю. Так спросил, — уклонился Романов.

К ним подошел боярин Морозов.

Всеволожский поглядел на красивое, благородное лицо боярина. Тот опустил глаза и тонкой рукой в перстнях провел по длинной вьющейся бороде…

— Сани у крыльца, — вполголоса печально сказал он Всеволожскому, — садись с дочкой. Государь не велел держать вас.

Лицо Морозова было скорбно, но в голосе его послышалось торжество.

— Чего государь велел? — переспросил Раф, не веря своим ушам.

— Велел тебе в Касимов не мешкав скакать, а там ждать указа, — уже с нескрываемым довольством добавил Морозов.

У Рафа потемнело в глазах от обиды и боли за Фиму.

— Не брешешь, боярин? — с нежданной злостью спросил он.

— Кабы не дочь у тебя убогая, я б тебя за такие слова… Да ладно уж, стольник… ради сиротства ее и скорби тебя бог простит, — с насмешкой сказал Морозов. — Бери калеку свою из дворца. На Руси царица надобна не в падучей. Царскую кровь портить! — Морозов повернулся к Романову. — И ты, Никита Иваныч, тоже сват. Раньше бы думал, кого народит девка такая государю в наследие!..

— Бог видит, боярин! — воскликнул в слезах Всеволожский.

— Идем, Раф, идем, — успокоил друга боярин Никита Романов, но сам он был бел как бумага.

Только одна нянька-татарка помогала Фиме одеваться, и всеми внезапно покинутая девушка тихо плакала от обиды.

«Хозяин всего Пскова», как теперь называл себя торговый гость Федор Емельянов, сидел один над списком товаров, проданных в прошлом году иноземцам…

В доме Федора все уже спали, кроме него самого. Псковитяне про Федора говорили, что богатство отняло у него и сон и покой. «Люди спят, а он бродит, как Каин [100] Каин — персонаж библейского мифа; согласно легенде, из зависти убил своего брата. , добро стережет!», «Федору и в могиле покою не будет: полежит, полежит, да вскочит добро глядеть — все ли цело!» — толковала псковская беднота, не умея понять, что не скупость, а неустанность крови и мыслей лишала его покоя. Достаточно было у него сторожей, чтобы караулить добро ночами, тяжелы были засовы и крепки замки, но беспокойная мысль о расширении своей власти на новые и новые стороны жизни, мечты о проникновении в новые, более дальние земли отнимали покой.

Емельянов не спал иногда до рассвета, размышляя о том, какие пути приведут его к первенству в торге по всему Московскому государству. Огромное честолюбие после давнего разговора с дворянином Ординым-Нащекиным засело в его душе, не то честолюбие, какое было у многих больших купцов, готовых отдать богатство за боярское звание: Федор не поменял бы купеческой участи на саженную бобровую шапку [101] Очень высокие бобровые шапки были отличительным признаком боярского одеяния. , и на право сидеть перед лицом государя…

— Боярская спесь от царского величества, а купецкая честь от разумия! — рассуждал он.

Он был уверен, что бог не обидел его умом, и за все свои неудачи, какие случались в жизни, он никогда не роптал на бога и корил лишь себя, что не сумел распорядиться, как велел бог, когда дал ему в придачу к богатству добрую торговую голову.

Из молодого горячего богача он превратился в большого и рассудительного купца, который стремился вырасти в первого торгового гостя государства, а пока сумел в самом деле стать полным хозяином торгового Пскова…

Федор умел чутьем узнавать, с какой стороны можно ждать поживы. Раскинув семьдесят лавок по городу, он по разу в неделю успевал их объехать сам и расспросить сидельцев, какого товара спрашивает народ, чего не хватало в лавке, много ли приезжих из деревень и сел, сколь они бережливы и что говорят о приметах на урожай хлебов и огородов и на корма для скота… По разу в неделю он заезжал на Немецкий двор в Завеличье, чтобы расспросить торговых немцев.

Куда не мог поспеть сам, он засылал верного своего посла Филипку. Красноглазый подьячий сновал по городским торгам и вынюхивал для хозяина новью прибытки.

В удобном широком кресле Федор сидел, склонясь над списком товаров, купленных иноземцами за пять последних лет. Выходило, что покупают одно и то же на каждый год: что с каждым годом растет закуп юфти, льна и хлебов. Федор пробовал рассчитать, сколько надо скупать самому, чтоб все в тот же год было продано за рубеж, а не оставалось лежать по клетям и лавкам.

С улицы слышалась колотушка сторожа, лай собак и лязг железных цепей, скользящих по длинным проволокам, протянутым вдоль двора. Федор не беспокоился: вору было не влезть в его дом. «Весна — вот и беснуются!» — подумал он о собаках.

Но в это время послышалось пять редких ударов в дверь. Это было условным знаком. Взяв свечу, удивленный Федор сам пошел отпереть.

За порогом стоял Филипп Шемшаков.

— Что не в час? — спросил Федор, впустив его в свою комнату и пройдя сам на цыпочках, чтобы никого не будить.

— Молитву на ночь сотворил и лег было спать, да вдруг в глазах неладное стало твориться — проснулся и мыслю: к чему бы?.. И угадал: вести с Москвы есть тайны, — шепнул Шемшаков.

— Что за вести? — внимательно спросил Емельянов.

— Не ведаю сам. А рассуди: время весеннее — кто огурцы солит в такую пору? Кто свиней колет, говяда бьет? Пошто соли в дома кулями тащить?

— Ты что, «рафлей» [102] «Рафли» — гадательная книга. , что ль, начитался, замысловатые речи плетешь! С похмелья — так квасу испей, а то тебя в толк не взять… — раздраженно заметил богач.

— Я и сам-то в толк не возьму, — согласился подьячий. — Лег я в постелю, крестом осенясь, как отцы велят, да только веки смежу — а соль в глазах-то кулями: то поп Яков с Болота тащит соль, то приказный подьячий Афонька, согнулся клистой, посинел от натуги, а куль тащит, то ты, Федор Иваныч, тащишь… И все-то по улке идут, соль тащат, и я куль ухватил… А у меня, сам ведаешь, грыжа… Так заболела, проклятая, я и очнулся… Тьфу, думаю, пакость!.. Пошто бы соль?!

— Плетешь! — оборвал Емельянов. — Фараон египетский, право!.. — Федор засмеялся. — Коли ты меня за Прекрасного Иосифа [103] Иосиф Прекрасный — библейский герой, прославившийся уменьем разгадывать значение снов. почитаешь…