Степан Злобин - Остров Буян

— А что же ты в одной рубахе? — спросила бабка Ариша после объятий и поцелуев.

— Бег по улице, а девка какая-то крикнула: «Красный тулуп!» Я думал, «краденый тулуп» — взял да кинул…

— Помнит Иванушка бабкины сказки! — с удовольствием проворчала бабка. — А кто ж его взял?

— Красная девка…

— Ох, Иванка, — вздрогнула бабка, — пропала твоя девка, а была такая, что лучше ее все равно не сыщешь!

— Как пропала? — остолбенел Иванка, поняв, что намек бабки относится к дочери кузнеца.

— Просватана ноне, — пояснила старуха, — за дружка твоего Захара. Сам ты его к ним о святках привел! — ворчливо сказала бабка в обиде, что ей не придется хозяйничать в доме с такой пригожей и ласковой невесткой…

— Э, больно надо! Другую найду, еще краше! — с отчаянием и деланной удалью воскликнул Иванка и, хлопнув дверью, как был, в рубашке, выскочил вон из избы.

Отплатить Аленке! Отомстить ей самой жестокой местью…

Он пришел к тому дому, где поутру стояла у ворот девушка, крикнувшая ему: «Скинь шубейку». У ворот возле дома теперь играла девчурка лет девяти. Он узнал дом стольника Ордина-Нащекина, лучшего дворянина города.

Иванка уставился в окна.

— Кого тебе? — любопытно спросила его девчурка.

— Девку жду, — ответил Иванка. — Тут девка тулупчик да шапку нашла. Ты про то не слыхала?

— А пошто же ты кинул тулуп?

— Я не кинул, а потерял, — возразил Иванка.

— Потерял? — сочувственно протянула девчурка. — А тут все смеялись, что кинул… Иди ей скажи, что ты потерял.

— А ты ей скажи. Я в дом не пойду, пусть сюда принесет.

— Что же ты на улице будешь? Замерзнешь! Я вот в шубейке застыла, какой мороз! А шапку ты тоже, знать, потерял?

— Потерял, — подтвердил Иванка.

— Какой-то смешной! Такой растеряха! — с укором сказала девчурка. — Ну что ж тут-то ждать? Иди в дом.

— Боюсь — дом, чай, стольничий…

— Не бойся. Сам-то тише воды сидит в горнице и окна завесил, а матка той девки по хозяйству хлопочет, а девку зовут Аксюша… Не бойся. Иди, я тебя проведу, — покровительственно сказала девочка, провела Иванку и указала дверь в задней светелке, где жила Аксюша с матерью-вдовой, дальней родственницей стольника, выполнявшей обязанности ключницы.

— Выкуп за тулуп, — засмеялась Аксюша, сразу узнав кудрявого бегуна.

Иванка схватил ее и поцеловал.

— Вот тебе выкуп! — сказал он.

Девушка выскользнула из его рук.

— Ишь, вострый какой! А хошь — крикну? Тебя на конюшню сведут за такой-то выкуп да плетью!.. — сердито сказала Аксюша.

— Губы у тебя горячие, а сердце ледяное, — ответил Иванка. — Я сколь без шубы ходил, промерз, и вся моя вина, что погрелся, а ты плетьми за то хочешь?

Но девушка, увидя его испуг, уже не сердилась.

— Слова молвить еще не поспел, а целоваться полез! — с укором сказала она. — Парня никто не попрекнет, а девке-то срам! Что я тебе худо сделала, что меня осрамить хочешь?!

— Я тебя срамить не хочу. Сам не ведаю, как поцеловал. Губы твои такие — не хочешь, да поцелуешь!

— Знаю парней! Небось каждой девушке поешь! — недоверчиво сказала она. — Тулуп твой вонючий в горницу я не носила. Спросишь у конюхов. Отдадут — ладно, а пропили — их счастье! Смеялись дюже: прозвали тебя «дурачок — скинь кафтан»…

— Аксюша, — сказал Иванка, — что же, я возьму тулуп и уйду, а тебя неужто больше и не увижу?

— Пошто тебе меня видеть? — сурово сказала Аксюша. — За жениха я сговорена, — неожиданно выпалила она.

— За старого, чай! — поддразнил Иванка.

— Ан врешь! Врешь! — со смехом воскликнула девушка.

— Ан не вру, слыхал — за старого, за плешивого!

— Ан врешь! — хохотала она. — На тебя похож, покрасивше тебя, синеглазый да молодой, а ты не знаешь его, он не псковский.

— Ан знаю! — подзадорил Иванка. — Плешивый, беззубый, — и тихо добавил, сам не зная, зачем: — Не ходи за него…

В эту минуту послышались шаги на лестнице.

— Матка! — шепнула Аксюша и, быстро схватив Иванку за оба плеча, толкнула в соседнюю каморку, повернула к пологу, за которым стояла кровать, пригнула к полу и почти засунула под кровать.

Он едва успел подобрать ноги, когда мать Аксюши торопливо вошла в светелку.

— Все прибрано в горнице? — спросила она.

— Все, матушка.

— Полог у постели оправь, — заметила мать. — Время-то какое! Афанасий Лаврентьич гостей хочет примать в нашей светелке, — зашептала она дочери. — У тебя, говорит, в светелке лишних ушей нет. Аксюшу, говорит, уведи вниз, пряниками, орехами, говорит, угости. Пусть, говорит, с девушками позабавится, а мы у тебя посидим — думу подумать надо…

— Столько горниц в доме у стольника, а не нашел краше нашей конуры, — насмешливо сказала Аксюша.

— Сказывала! Не твое, баит, бабье дело указ давать! Старика Устина на лестнице велит посадить, а всю дворню собрать в людской, а ворота на запор, да собак спустить, да караульщиков выставить, а девушки бы с тобой игрались и ты бы смотрела за всеми, чтобы ни одна подслушивать отнюдь не пошла бы.

— Что я, собака, что ли! — огрызнулась Аксюша.

— Марья Андревна! — позвали внизу.

— Иди, иди, Афанасий Лаврентьич кличет, — поторопила Аксюша мать.

— Иду, — откликнулась та и поспешно вышла.

— Уходи скорей, покуда ворота не заперли, — зашептала Аксюша Иванке. — Тулупчик твой у деда возьмешь…

И Иванка едва успел выскочить из горенки прежде прихода гостей стольника.

Уже на лестнице, натянув свой тулупчик, Иванка услыхал внизу голоса и затаился.

— Осторожно, сударь, тут порожек, — сказал старик слуга стольника, присвечивая на лестницу фонарем, и Иванка, к своему изумлению, признал в «Госте» стольника земского старосту Подреза…

Иванка выскользнул во двор. Он повернул от крыльца не к воротам, а обратно, в глубину двора, чтобы уйти неприметно, «задами» стольничьей усадьбы. Оглянувшись, он увидел еще две смутные тени «гостей», вошедшие на крылечко, с которого он только что спустился.

«Не зря столь гостей у стольника. Сказать поскорее Гавриле Левонтьичу!» — подумал Иванка.

Рано утром пустился он к дому Томилы. На его тревожный и нетерпеливый стук калитка отворилась. Во дворе летописца стоял, улыбаясь, Захарка. При виде Иванки улыбка сбежала с его лица. Он растерялся, словно встретясь с выходцем из могилы.

— Захар… Ты тут отколь? — удивленно спросил Иванка.

— Здравствуй, Ваня! У нас на Руси здравствуются прежде! — первым придя в себя и дружески усмехнувшись, воскликнул Захар.

Он сделал движение, как бы желая обняться после долгой разлуки, но Иван отшатнулся.

— Здравствуй, коли не шутишь, — нехотя буркнул он. — Томила Иваныч дома? — И он по-хозяйски прошел мимо.

В доме Слепого встретил Иванка и хлебника, который так и провел ночь в беседах с другом. Иванка обратился к летописцу.