Роман Шебалин - Дневник ангела

Может, со своим уставом - в чужой монастырь? Я-то привык, что, если нечто одно мне в человеке нравится, но и весь человек и все, что он делает, - мною воспринимается с радостью. И напротив - если что-то в огромной личности вызывает у меня сомнения, то сколь не ничтожным бы был этот изъян, - вся громада мне противна.

Слава богу, что общающиеся со мной люди так не рассуждают! Иначе я бы был совсем одинок! Вряд ли в этом мире наберется хотя бы двое-трое уважающих меня.

Малыш пpидумал себе Каpлсона. Блок - Пpекpасную Даму. Мне тоже надо кого-то пpидумать, а то я сойду с ума. Мой "карлсон" - это литература и музыка. То, что я пишу. То единственное, во что я могу играть, то единственное, чему я могу верить.

Не ответ ли на вопрос: почему делаются подобные записи? Ах-ах, один я, что ли, такой?

Наверно, не случайно: любимое мое произведение Л.Толстого - это "Исповедь", Л.Андреева - "Дневник Сатаны", М.Зощенко - "Перед восходом солнца", а настольные мои книги - почти сплошь "воспоминания" и "переписки". Особенно начала нашего века. Им можно верить. Потому что верить больше почти некому.

Вообще-то у, также мною любимого, Льюиса Кэрролла есть целый трактат о том, как надо писать письма. Хороший трактат, но мне он, увы, совершенно не подходит. Жаль. Я всегда любил писать письма. Любил платонически. К сожалению, у меня почти нет знакомых (а о "дpузьях" вообще молчу!) и писать письма почти некому. Нет, конечно, я пеpеписываюсь, но писем мучительно не хватает. Мне не хватает моих писем.

Вот альбом с фотографиями. Вот: очень сильное чувство; чувство так себе; чувство как чувство; опять очень сильное, сильнее не бывает; так себе; вообще фигня, фикция; а, нет! бывает! чувство такой силы, что сейчас брошу альбом; ещё одно чувство как чувство; и ещё одно; Астэ, Вероника... Живые люди, сами того не подозревая, в моем сознании становятся мертвецами.

Что делат мне?

Собираю их. И тогда они остаются, навсегда - здесь, им уже не уйти никуда, никуда.

Я словно городничий. Тот, из пьесы.

Цель оправдывает средства - я храню этот странный "пустой город"...

Вообразите себе экран кинотеатра, которой оставляет, запоминает все фильмы, что на нем показывали. Или трещину в асфальте, куда забивается что ни попадя. А трещине все равно. У неё долг - сохранить.

Я - главный в своем пустом городе. Потому что больше никого там нет. Они проходят мимо, чуть цепляя меня, - мимо идут по своим дорогам. Я стою у окна и чувствую дыхание потока, в котором есть и жизнь, и смерть, и любовь...

Когда я был чуть младше, очень иметь хотел синтезатор - очень хотел делать "крутую музыку"; я думал: будь у меня такой аппарат - я кем-то стану, я что-то сыграю. Вот и у меня появилось и то, и это. Результат известен - второй Жан-Мишель Жарр из меня почему-то не получился.

Потом я хотел стать хиппи, потом - толкинистом... (лифт идет в депо со всеми остановками).

Что теперь? Меня предали мои собственные иллюзии. Возможно, те люди, которые меня окружали, вовсе не были должны играть со мной во все мои "дурацкие игры".

Игры?

Словно в моем механизме - что-то сломалось.

Там, внутри, я вполне ясно осознаю, что являюсь оппозицией - всему, что меня окружает. Какой-то пассивной оппозицией.

Оказался одинок среди неодиноких людей.

Но я выслушивал их бредни про себя, странного. Мне приходилось соглашаться и принимать многозначительные позы. Про шутов? да ради бога! Про бездну? - пожалуйста! Про боль? - лучше не бывает!

Я искал понимания, но не нашел. Они умели понимать только то, что хотели понимать. Мне пришлось стать тем, кем я должен был быть в их глазах, а они меня предали.

Они оставили мне прошлое людей, которым нет до меня никакого дела. Тогда, давно, я злился: ах, вы не хотите со мной играть - вот вам! "Вы не хотели видеть меня добрым..."

Тогда - начался тотальный стеб.

И однажды я осознал: переделывать ничего не надо, надо - разрушать. Медленно увеличивая объемы энтропии в этом мире.

В детстве я очень не любил стричься, как-то раз, после очередного мучения у парикмахера, когда мои родные и близкие обступили меня, восторгаясь новой прической, я разразился гомерическим хохотом, а моя тетя сказала: когда мужчина хочет плакать - он смеется. Но... я даже уже и не смеюсь. И так, и так - невыносимо.

Мне отказали в доброте. В том, что я раздарил всем, в том, что я себе почти не оставил.

Иногда я кажусь глупым и добрым? Или хитрым и злым? Скорей второе, чем первое. Что мне ещё кому подарить? Хоть бы кто спасибо сказал или подарил что в ответ. Такого как правило не происходит. Почему, когда другие делают подарки - им отвечают тем же? Хочу понять, но не могу - очень уж сложно понимать непонимание. Но радуясь, но раздавая себя им...

Это как у Наумова.

Лезвие язвило, но везло,

Стараясь не разбередить

Наши юные раны,

А мы-то и рады, что все впереди!

В пику пикам неслись напролом,

Совершенно забыв, что у нас

Ахиллесова пятка в груди...

И нам ещё не отбелилась кровь на стенах,

И не отблевались дырки в венах

Это был великий белый блеф.

Лезвие буянит:

Хочешь мир с изнанки?

Дай стоянку в кубитальной ямке

Лесбиянкам вене и игле!

И в петле

Повиснув, ты так до конца и не понял,

Реальность ль все это или крейза:

Ты был первым, кто не помнил дороги назад

Да на кой она хер тебе, эта дорога назад?

Дорога назад...

...Думаете, я поверю вам

После стольких лет лжи?!

Вся моя жизнь

В этой дороге назад,

Вся моя жизнь...

Скоро двадцать семь. Дурацкий возраст.

Кажется, наконец-то я понял, что совсем не умею жить. А ещё собрался кого-то убивать! Возможно ль?

У меня украли мои сказки и съели их в говнище, - даже и не зная - как, что, зачем - они уничтожили их. Кто станет разбираться в такой ерунде! Теперь, когда уже не осталось почти ничего, я имею полное моральное право предъявить "счет"... мерзко, правда?

Но гнев делает человека слабым, а жажда мести - ослепляет. И это, должно быть, хорошо. Вероятно, кому-то очень повезло, что я - именно такой, слабый. Ведь мы все прекрасно понимаем, что я никого не буду убивать, хочу - но не буду. Вероятно, это мне где-то там зачтется.

Пошлость.

Наверно, меня все-таки изрядно достали расклады типа: "эстетика выше этики".

Или я взаправду взрослею? Я почти перестал ходить на тусовки - я понял - там все как-то формально - как в Америке: ну как дела? - о-кей! И не дай бог вы начнете рассказывать, какие у вас дела - этого никто никогда не ждет.

Люди бегут от реальности. Господи! какая во всем этом дикая страшная ложь! Они придумывают себе несуществующие чувства нереальных людей, - они мне все больше и больше напоминают глупых гномов из "Последней битвы" Клайва Льюиса.

Нереальность + Реальность

пошлость.

Хороша формулировочка, не так ли? Но несоответствие формы и содержания ведет к разрушению и того, и другого.