Василий Шукшин - Калина красная

Петро долго молчал, всматривался в лицо Егора.

-- Чего?

-- "Рэми-Мартин". Двадцать рублей бутылка. Пойдем врежем в бане?

-- Пошто в бане-то?

-- Чтоб не мешать никому.

-- Да пойдем на кухне сядем...

-- Не надо! Не буди никого.

-- Ну, дай я хоть обуюсь... Да закусить вынесу чего-ни-будь.

-- Не надо! У меня полные карманы шоколада, я весь уже провонял им, как студентка.

В бане, в тесном черном мире, лежало на полу -- от око-шечка -- пятно света. И зажгли еще фонарь, сели к окошечку.

-- Чего домой-то не пошел? -- не понимал Петро.

-- Не знаю. Видишь, Петро... -- заговорил было Егор, но и замолк. Открыл бутылку, поставил на подоконник. -- Ви-дишь -- коньяк. Двадцать рублей, гад! Это ж надо!

Петро достал из кармана старых галифе два стакана.

Помолчали.

-- Не знаю я, что говорить, Петро. Сам не все понимаю.

-- Ну, не говори. Наливай своего дорогого... Я в войну пил тоже какой-то. В Германии. Клопами пахнет.

-- Да не пахнет он клопами! -- воскликнул Егор. -- Это клопы коньяком пахнут. Откуда взяли, что он клопами-то пахнет?

-- Дорогой, может, и не пахнет. А такой... нормальный пахнет.

Ночь истекала. А луна все сияла. Вся деревня была залита бледным, зеленовато-мертвым светом. И тихо-тихо. Ни соба-ка нигде не залает, ни ворота не скрипнут. Такая тишина в деревне бывает перед рассветом. Или в степи еще -- тоже перед рассветом, когда в низинках незримо скапливается туман и сырость. Зябко и тихо.

И вдруг в тишине этой из бани донеслось:

Сижу за решеткой

В темнице сырой... -

завел первым Егор. Петро поддержал. И так неожиданно красиво у них вышло, так -- до слез -- складно и грустно:

Вскормленный в неволе орел молодо-ой;

Мой грустны-ый товарищ, махая крыло-ом,

Кровавую пищу клюет под окном...

Рано утром Егор провожал Любу на ферму. Так -- увязал-ся с ней и пошел. Был он опять в нарядном костюме, в шляпе и при галстуке. Но какой-то задумчивый. Люба очень радо-валась, что он пошел с ней, -- у нее было светлое настроение. И утро было хорошее -- с прохладцей, ясное. Весна все-таки, как ни крутись.

-- Чего загрустил, Егорша? -- спросила Люба.

-- Так... -- неопределенно сказал Егор.

-- В баню зачем-то поперлись. -- Люба засмеялась. -- И не боятся ведь! Меня сроду туда ночью не загонишь. Егор удивился:

-- Чего?

-- Да там же черти! В бане-то... Они там и водются.

Егор с изумлением и ласково посмотрел на Любу... И по-гладил ее по спине. У него это нечаянно вышло.

-- Правильно: никогда не ходи ночью в баню. А то эти черти... Я их знаю!

-- Когда ты ночью на машине подъехал, я слышала. Я ду-мала, это мой Коленька преподобный приехал...

-- Какой Коленька?

-- Да муж-то мой.

-- А-а. А он что, приезжает иногда?

-- Приезжает, как же.

-- Ну? А ты что?

-- Ухожу в горницу и запираюсь там. И сижу. Он трез-вый-то ни разу и не приезжал, а я его пьяного прямо видеть не могу: он какой-то дурак вовсе делается. Противно, меня трясти начинает.

Егор встрепенулся, заслышав живые, гневные слова. Не выносил он в людях унылость, вялость ползучую. Оттого, может, и завела его житейская дорога так далеко вбок, что всегда, и смолоду, тянулся к людям, очерченным резко, хоть иногда кривой линией, но резко, определенно.

-- Да-да-да, -- притворно посочувствовал Егор, -- прямо беда с этими алкашами!

-- Беда! -- подхватила простодушная Люба. -- Да беда-то какая. Горькая: слезы да ругань.

-- Прямо трагедия. О-е!.. -- удивился Егор. -- Коров-то сколько!

-- Ферма... Вот тут я и работаю.

Егор чего-то вдруг остолбенел при виде коров.

-- Вот они... коровы-то, -- повторял он. -- Вишь, тебя увидели, да? Заволновались. Ишь, смо-отрют... -- Егор по-молчал... И вдруг, не желая этого, проговорился: -- Я из всего детства мать помню да корову. Манькой звали корову. Мы ее весной, в апреле, выпустили из ограды, чтобы она сама пособирала на улице. Знаешь: зимой возют, а весной из-под снега вытаивает, на дорогах, на плетнях остается... Вот... А ей кто-то брюхо вилами проколол. Зашла к кому-ни-будь в ограду, у некоторых сено было еще... Прокололи. Кишки домой приволокла.

Люба смотрела на Егора, пораженная этим незамыслова-тым рассказом. А Егор -- видно было -- жалел, что он у него вырвался, этот рассказ, был недоволен.

-- Чего смотришь?

-- Егорша...

-- Брось, -- сказал Егор. -- Это же слова. Слова ничего не стоят.

-- Ты что, выдумал, что ли?

-- Да почему!.. Но ты меньше слушай людей. То есть слу-шай, но слова пропускай. А то ты доверчивая, как... -- Егор посмотрел на Любу и опять ласково и бережно и чуть стесня-ясь погладил ее по спине. -- Неужели тебя никогда не обма-нывали?

-- Нет... Кому?

-- М-гм... -- Егор засмотрелся в ясные глаза женщины, усмехнулся. -Кошмар. -- Все время хотелось трогать ее. И смотреть.

-- Глянь-ка, директор совхоза идет, -- сказала Люба. -- У нас был. -Она оживилась и заулыбалась, сама не зная чего.

К ним шел гладкий, крепкий, довольно молодой еще мужчина, наверно, таких же лет, как Егор. Шел он твердой хозяйской похожей, с любопытством смотрел на Любу и на ее -- непонятно кого -- мужа, знакомого?

-- Чего ты так уж разулыбалась? -- неприятно поразился Егор.

-- Он хороший у нас. Хозяйственный. Мы его уважаем. Здравствуйте, Дмитрий Владимирович! Что, у нас были?

-- Был у вас. Здравствуйте! -- Директор крепко тряхнул руку Егора. -Что, не пополнение ли к нам?

-- Дмитрий Владимирович, он -- шофер, -- не без гор-дости сказала Люба.

-- Да ну? Хорошо. Прямо сейчас могу за руль посадить? Права есть?

-- У него еще паспорта нету... -- Гордость Любина угасла.

-- А-а. А то поехали со мной. Моего зачем-то в военкомат вызывают. Боюсь, надолго.

-- Егор! -- заволновалась Люба. -- А? Район наш уви-дишь. Поглянется!

И это живое волнение, и слова эти нелепые -- про район -- подтолкнули Егора на то, над чем он пять минут назад искренне бы посмеялся.

-- Поехали, -- сказал он.

И они пошли с директором.

-- Егор! -- крикнула вслед Люба. -- Пообедаешь в чайной где-нибудь! Где будете... Дмитрий Владимирович, вы ему подскажите, а то он не знает еще!

Дмитрий Владимирович посмеялся.

Егор оглянулся на Любу и некоторое время смотрел на нее. Потом повернулся и пошел за директором. Тот подо-ждал его.

-- Сам из каких мест? -- спросил директор.

-- Я-то? Я здешний. Из вашего района, деревня Листвянка.

-- Листвянка? У нас нет такой.

-- Как нет? Есть.

-- Да нету! Я-то знаю свой район.

-- Странно... Куда же она девалась? -- Егору не понра-вился директор: довольный, гладкий... Но особенно не по нутру, что довольный. Егор не переваривал довольных лю-дей. -- Была деревня Листвянка, я хорошо помню.

Директор внимательно посмотрел на Егора.

-- М-да, -- сказал он. -- Наверно, сгорела.

-- Наверно, сгорела. Жалко -- хорошая была деревня.

-- Ну, так поедешь со мной?

-- Поеду. Мы же и собрались ехать. Правильно я вас по-нял?

И поехали они по просторам совхоза-гиганта, совхоза-миллионера.