Василий Шукшин - Калина красная

Егор кивнул ему головой, мол, хорошо, и продолжал раз-говаривать. А Михайлыч в это время беззвучно показушно хохотал.

-- Любаша, ну что же я могу сделать?! Придется даже но-чевать, наверно. Да, да...

Егор долго слушал и "дакал". И улыбался, и смотрел на фальшивого Михайлыча счастливо и гордо. Даже прикрыл трубку ладошкой и сообщил: -Беспокоюсь, говорит. И жду.

-- Жди-жди, дол... -- подхватил было угодливый Михай-лыч, но Егор взглядом остановил его.

-- Да, Любушка!.. Говори, говори: мне нравится слушать твой голосок. Я даже волнуюсь!..

-- Ну, дает! -- прошептал в притворном восхищении Ми-хайлыч. -Волнуюсь, говорит!.. -- И опять засмеялся. Бессо-вестно он как-то смеялся: сипел, оскалив фиксатые зубы. Егор посулил хорошо заплатить за праздник, поэтому он ста-рался.

-- Ночую-то? А вот тут где-нибудь, на диванчике... Да ничего! Ничего, мне не привыкать. Ты за это не беспокойся! Да, дорогуша ты моя!.. Малышкина ты моя милая!.. -- У Его-ра это рванулось так искренне, так душевно, что Михайлыч даже перестал изображать смех. -- До свидания, дорогая моя! До свидания, целую тебя... Да я понимаю, понимаю. До сви-дания.

Егор положил трубку и некоторое время странно смотрел на Михайлыча -смотрел и не видел его. И в эту минуту как будто чья-то ласковая незримая ладонь гладила его по лицу, и лицо Егора потихоньку утрачивало обычную свою жесто-кость, строптивость.

-- Да... -- сказал Егор, очнувшись. -- Ну что, трактирная душа? Займемся развратом? Как там?

-- Все готово.

-- Халат нашли?

-- Нашли какой-то... Пришлось к одному старому артис-ту поехать. Нет ни у кого!

-- А ну?

Егор надел длинный халат, стеганый, местами вытертый. Огляделся.

-- Больше нигде нету, -- оправдывался Михайлыч.

-- Хороший халат, -- похвалил Егор. -- Н-ну... как я велел?

Михайлыч вышел из комнаты.

Егор прилег с сигаретой на диван.

Михайлыч вошел и доложил:

-- Народ для разврата собрался!

-- Давай, -- кивнул Егор.

Михайлыч распахнул дверь... И Егор в халате, чуть скло-нив голову, стремительно, как Калигула, пошел развратни-чать.

"Развратничать" собрались диковинные люди: больше пожилые. Были и женщины, но какие-то все на редкость не-красивые, несчастные. Все сидели за богато убранным сто-лом и с недоумением смотрели на Егора. Егор заметно оторо-пел, но вида не подал.

-- Чего взгрустнули?! -- весело и громко сказал Егор. И пошел во главу стола. Остановился и внимательно оглядел всех.

-- Да, -- не удержался он. -- Сегодня мы оторвем от хвос-та грудинку. Ну!.. Налили.

-- Мил человек, -- обратился к нему один из гостей, по-жилой, старик почти, -- ты объясни нам: чего это мы праздноваем-то! Случай какой... или чего?

Егор некоторое время думал.

-- Мы собрались здесь, -- негромко, задумчиво, как на похоронах, начал Егор, глядя на бутылки шампанского, -- чтобы... -- Вдруг он поднял голову и еще раз оглядел всех. И лицо его опять разгладилось от жесткости и напряже-ния. -- Братья и сестры, -- проникновенно сказал он, -- у меня только что от нежности содрогнулась душа. Я понимаю, вам до фени мои красивые слова, но дайте все же я их ска-жу. -- Егор говорил серьезно, напористо, даже торжественно. Он даже немного прошелся, сколь позволило место, и опять оглядел всех. -- Весна... -- продолжал он. -- Скоро зацветут цветочки. Березы станут зеленые... -- Егор чего-то вовсе за-волновался и замолчал. Он все еще слышал родной голос Любы, и это путало и сбивало.

-- Троица скоро, чего же, -- сказал кто-то за столом.

-- Можно идти и идти, -- продолжал Егор. -- Будет по-лянка, потом лесок, потом в ложок спустился -- там ручеек журчит... Я непонятно говорю? Да потому что я, как фраер, говорю и стыжусь своих же слов! -- Егор всерьез на себя рас-сердился. И стал валить напропалую -- зло и громко, как если бы перед ним стояла толпа несогласных. -- Вот вы все меня приняли за дурака -взял триста рублей и ни за что вы-бросил. Но если я сегодня люблю всех подряд! Я сегодня нежный, как самая последняя... как корова, когда она оте-лится. Пусть пикничка не вышло -- не надо! Даже лучше. Но поймите, что я не глупый, не дурак. И если кто подумает, что мне можно наступить на мозоль, потому что я нежный, -- я тем не менее не позволю. Люди!.. Давайте любить друг дру-га! -- Егор почти закричал это. И сильно стукнул себя в грудь. -Ну чего мы шуршим, как пауки в банке? Ведь вы же знаете, как легко помирают?! Я не понимаю вас... -- Егор прошелся по-за столом. -- Не понимаю! Отказываюсь пони-мать! И себя тоже не понимаю, потому что каждую ночь вижу во сне ларьки и чемоданы. Все! Идите, воруйте сами... Я сяду на пенек и буду сидеть тридцать лет и три года. Я шучу. Мне жалко вас. И себя тоже жалко. Но если меня кто-нибудь дру-гой пожалеет или сдуру полюбит, я... не знаю, мне будет тя-жело и грустно. Мне хорошо, даже сердце болит -- но страш-но. Мне страшно! Вот штука-то... -- неожиданно тихо и доверчиво закончил Егор. Помолчал, опустив голову, потом добро посмотрел на всех и велел: -- Взяли в руки по бутылке шампанского... взяли, взяли! Взяли? Откручивайте, там про-волочки такие есть, -- стреляйте!

Все задвигались, заговорили... Под шум и одобрение за-хлопали бутылки.

-- Наливайте быстрей, пока градус не вышел! -- распоря-дился Егор.

-- А-а, правда, -- выходит! Давай стакан!.. Подай-ка ста-кан, кум! Скорей!

-- Эх, язви тебя!.. Пролил маленько.

-- Пролил?

-- Пролил. Жалко -- добро такое.

-- Да, штука веселая. Гли-ка, прямо кипит, кипит! Как набродило. Видно, долго выдерживают.

-- Да уж, конечно! Тут уж, конечно, стараются...

-- Ух, а шипит-то!

-- Милые мои! -- с искренней нежностью и жалостью сказал Егор. -- Я рад, что вы задвигались и заулыбались. Что одобряете мое шампанское. Я все больше и больше люблю вас!

На Егора стеснялись открыто смотреть -- такую он порол чушь и бестолочь. Затихали, пока он говорил, смотрели на свои стаканы и фужеры.

-- Выпили! -- сказал Егор.

Выпили.

-- С ходу -- еще раз! Давай!

Опять задвигались и зашумели. Диковинный случился праздник -- дармовой.

-- Ух ты, все шипит и шипит!

-- Но счас уже поменьше. Уже сила ушла.

-- Но вкус какой-то... не пойму.

-- Да, какой-то неопределенный.

-- А?

-- На вид -- вроде конской мочи, а вкус какой-то... неяс-ный.

-- А чего-то оно в горле останавливается... Ни у кого не останавливается?

-- Да, распирает как-то.

-- Ага! И в нос бьет! Пей -- хорошо!

-- А вот градус-то и распирает.

-- Да какой тут, к черту, градус -- квас. Это газ выходит, а не градус.

-- Так, оставили шампанское! -- велел Егор. -- Взяли в руки коньяк.

-- А мы куда торопимся-то?

-- Я хочу, чтобы мы песню спели.

-- Э-э, это мы сумеем!

-- Взяли коньяк!

Взяли коньяк. Тут уж -- что велят, то и делай.

-- Налили по полстакана. Коньяк помногу сразу не пьют. И если сейчас кто-нибудь заявит, что пахнет клопами, -- дам бутылкой по голове. Выпили!

Выпили.