Валериан Скворцов - Гольф с моджахедами

Соотечественники, хотя и без манер, но со всеми преимуществами государственной и общественной принадлежности, встречались со мной, конечно, не часто, но все-таки иногда встречались, пусть в разных обличьях. Тем более приходилось общаться с ними после моего возвращения в Россию. Таким, за исключением Ефима, я не пытался объяснять, например, почему я, практикующий юрист, не удосужился прочитать конституции страны, в которой теперь живу. Почему у меня не захолонуло сердце и не навернулись на глаза слезы, когда мама встала на колени за оградой дома, купленного под Кимрами, и почти процитировала Моисея: "Это наша земля, Бог нам её дал, отец наверху доволен!" Почему я родился в никаком для меня городе и не придаю значения месту своего или чьего-либо появления на свет. В семье моего отца вообще не отмечали дней рождения. Было бы чему радоваться!

Мне, прописанному в Кимрах, все ещё трудно сказать определенно, на каком языке я думаю или вижу сны. У меня не было правительства, которое я бы уважал. У меня не было и, наверное, не будет гражданства, которым я бы гордился. В основе моего существования лежит незыблемое правило, которое мне кажется наследственно-генетически русским: подальше от начальства, в особенности ближайшего, - и все сложится. Последний контакт нашей семьи с таковым, слава Богу, не состоялся, когда в августе сорок пятого тринадцать тысяч русских харбинцев, выживших под японцами и русскими фашистами, развесили уши на посулы офицеров НКВД. Явившихся по приглашению на "массовую встречу" с "посланцами Родины" взяли в оцепление и развезли прямо из Китая по сибирским лагерям.

Я пребывал тогда ещё в беспамятном возрасте. Мама рассказывала, что хотела идти, но отец накричал... Все сложилось благополучно. Хотя, оглядываясь из сегодняшнего дня, сложилось ли?

Чтобы не приходилось задавать себе таких вопросов, я стараюсь жить в кругу простых и очевидных понятий. Парижанин должен быть сутенером, лондонец - голубым, сицилиец - мафиозо, а немец - членом певческого ферейна. Про русских говорить не будем. Какие ещё различия и особенности назвать, да и существенны ли они? Христианин, мусульманин, иудей, черный, желтый, белый - все едино, была бы личность.

Но если говорить совсем откровенно, я, может быть, признаюсь, что мне все-таки известно из опыта, проверенного, как говорится, на собственной шкуре, о существовании в России одного проклятого деления людей - на белых и красных. Не всех, конечно, людей, а одной их арифметической части, болеющей зудом, отчего не сказать так, общественной принадлежности... Даже монархисты есть красные и белые. Красные и белые есть среди работяг, есть красные и белые интеллектуалы, есть белые и красные олигархи. Себя я считаю бесцветным, поскольку испачкаться в любой из двух красок - всегда тяжелая болезнь. Подгнивает душа, и уходит профессионализм. Не знаю почему, но есть такой закон ...

Он вполне подтверждался лысым потрепанным господином, назвавшим меня пятнадцать или больше лет назад "белогвардейской мордой". Удивительно, но галстук в морозной Москве он носил джакартский. Шелковый, с расцветкой на все случаи и все времена года. С той же серебряной булавкой в форме носатого силуэта персонажа яванского театра кукол "ваянг-кулит" под завязанным однажды и навсегда узлом. Булавку я и вспомнил первой, потом "красногвардейца"...

Едва я открыл стеклянную дверь, контора "Бизнес-Славяне" приветствовала меня электронным воплем громового "Ура!", просигналившим рыхлому охраннику в пестрой жилетке о посетителе. Я сказал ему - "Парус", и он приглашающим жестом пропустил в узкий коридор с пластиковыми моделями мотоцикла "Хонда", гоночной машины "Мазерати", танка "Шерман" и прочей игрушечной дребеденью. Миновав бар, я спустился по узкой мраморной лестнице в подвальчик и уткнулся в дверь с надписью "Алексеев П.А.". За ней и обнаружился постаревший сотрапезник из "Рату Сари".

Самое удивительное в моей нынешней московской жизни то, что "советские люди", встречавшиеся в моем предыдущем, далеком и прошлом бытии в Китае, Индокитае и вообще Азии, оказывались в России военными. Или от них тянуло армией. Как вот от всего этого заведения "Бизнес-Славяне".

Со сцены ресторана гостиницы "Метрополь" в Ханое, куда мы убрались из Харбина через Шанхай, покойный отец распевал под балалайки и домры румбу на слова харбинского поэта Перелешина:

О, Бразилия! Когда твои природные сыны

Идут стеной, отшлепывая самбы,

То я смотрю на них со стороны

И слышу снег и пушкинские ямбы!

О, Бразилия...

Семья никогда не расставалась, мама и я сопровождали отца на каждый концерт. У нас на руках были "плохие бумаги", и, если бы что стряслось, мы не хотели пропадать порознь. Мама подрабатывала на кухне. Я сидел возле сцены и ждал самый потрясающий исполнительский момент. После "О, Бразилия!" балалаечники вскакивали и, выламываясь под негритянскую джаз-банду, как тогда говорили по-русски, не пели, а выкрикивали под солдатскую дробь барабана:

...Я здесь бреду по серой мостовой,

Но жребий мой высок и тем отраден,

Что вопреки повизгиванию ссадин,

Бразилия, я сын приемный твой!

О, Гонолулу и Шарлам-Пупа...

Русский сходил у колониальной публики за португальский.

Теперь такая манера называется "рэпом".

Засевшие в памяти стишки и примитивную мелодию я предполагал использовать как легенду, то есть придуриваться под куплетиста, уволенного из казино "Чехов" по причине закрытия заведения. Ничего другого в голову не пришло - наверное, потому, что покойный теперь матерщинник Курпатов во время первого телефонного контакта разговаривал со мной из казино под рояль и пение.

Старый знакомый Алексеев П.А. скучал в компании двух дымивших сигаретами прихлебательниц за ротанговым столом, заваленным какими-то формулярами. Вообще мебелишка оказалась в стиле булавки, воткнутой в пестрый галстук. Яванского плетения.

- Заполнили анкету? - спросил он.

- Я предварительно хотел бы переговорить о...

- Заполняйте анкету, - сказал Алексеев. - Переговоры денег стоят.

Девы вежливо похихикали.

- А без анкеты нельзя?

- Это вам, а не мне нужна работа, - сказал он.

Нет, не вспоминал. Будь он на моем месте, вряд ли бы месил грязный московский снег. Он и вербовке, случись такая в свое время, сейчас бы радовался. Лишь бы не возвращаться к танкам, которыми теперь торговал, пластмассовыми.

Выходило, что Милик здесь искал работу? Я развернулся к выходу. А что ещё делать?

- Откуда вас вызвали? - спросил Алексеев мне в спину. Наверное, его озадачила моя покорность. Безответность вызывает опаску у проходимцев.

Я застрял в полуоткрытой двери и сказал:

- Казино "Чехов".

- Чего же трясетесь? Там делов ещё навалом... Вы кто у нас?