Зинаида Гиппиус - Том 6. Живые лица

Хочешь в ближнего поглядеть?
Это со смеху умереть!
  Назови мне только любого.
Укажи скорей, хоть кого,
И сейчас же тебя в него
  Превращу я, честное слово!

На миг, не навек! – Чтоб узнать,
Чтобы в шкуре его побывать…
  Как минуточку в ней побудешь –
Узнаешь, где правда, где ложь,
Всё до донышка там поймешь,
  А поймешь – не скоро забудешь.

Что же ты? Поболтай со мной…
Не забавно? Постой, постой,
  И другие я знаю штучки…» –
Так шептал, лепетал в углу,
Жалкий, маленький, на полу,
  Подгибая тонкие ручки.

Разъедал его тайный страх,
Что отвечу я? Ждал и чах,
  Обещаясь мне быть послушен.
От работы и в этот раз
На него я не поднял глаз,
  Неответен – и равнодушен.

Уходи – оставайся со мной,
Извивайся, – но мой покой
  Не тобою будет нарушен…
И растаял он на глазах,
На глазах растворился в прах,
  Оттого, что я – равнодушен…

В церкви пели Верую,
весне поверил город.
Зажемчужилась арка серая,
засмеялись рои моторов.
Каштаны веточки тонкие
в мартовское небо тянут.
Как веселы улицы звонкие
в желтой волне тумана.
Жемчужьтесь, стены каменные,
марту, ветки, верьте…
Отчего у меня такое пламенное
желание – смерти?
Такое пристальное, такое сильное,
как будто сердце готово.
Сквозь пенье автомобильное
не слышит ли сердце зова?
Господи! Иду в неизвестное,
но пусть оно будет родное.
Пусть мне будет небесное
такое же, как земное…

Совсем не плох и спуск с горы:
Кто бури знал, тот мудрость ценит.
Лишь одного мне жаль: игры…
Ее и мудрость не заменит.

Игра загадочней всего
И бескорыстнее на свете.
Она всегда – ни для чего,
Как ни над чем смеются дети.

Котенок возится с клубком,
Играет море в постоянство…
И всякий ведал – за рулем –
Игру бездумную с пространством.

Играет с рифмами поэт,
И пена – по краям бокала…
А здесь, на спуске, разве след –
След от игры остался малый.

Пускай! Когда придет пора
И все окончатся дороги,
Я об игре спрошу Петра,
Остановившись на пороге.

И если нет игры в раю,
Скажу, что рая не приемлю.
Возьму опять суму мою
И снова попрошусь на землю.

Смотрю в лицо твое знакомое,
Но милых черт не узнаю.
Тебе ли отдал я кольцо мое
И вверил тайну – не мою?

Я не спрошу назад, что вверено,
Ты не владеешь им, – ни я:
Всё позабытое потеряно,
Ушло навек из бытия.

Когда-то, ради нашей малости
И ради слабых наших сил,
Господь, от нежности и жалости,
Нам вечность – веером раскрыл.

Но ты спасительного дления
Из Божьих рук не приняла
И на забвенные мгновения
Живую ткань разорвала…

С тех пор бегут они и множатся,
Пустое дление дробя…
И если веер снова сложится,
В нем отыщу ли я тебя?

К простоте возвращаться – зачем?
Зачем – я знаю, положим.
Но дано возвращаться не всем.
Такие, как я, не можем.

Сквозь колючий кустарник иду,
Он цепок, мне не пробиться…
Но пускай упаду,
До второй простоты не дойду,
Назад – нельзя возвратиться.

Нет, волглая земля, сырая;
только и может – тихо тлеть;
мы знаем, почему она такая,
почему огню на ней не гореть.

  Бегает девочка с красной лейкой,
  пустоглазая, – и проворен бег;
  а ее погоняют: спеши-ка, лей-ка,
  сюда, на камень, на доски, в снег!

Скалится девочка: «Везде побрызжем!»
На камне – смуглость и зыбь пятна,
а снег дымится кружевом рыжим,
рыжим, рыжим, рыжей вина.

  Петр чугунный сидит молча,
  конь не ржет, и змей ни гугу.
  Что ж, любуйся на ямы волчьи,
  на рыжее кружево на снегу.

Ты, Строитель, сам пустоглазый,
ну и добро! Когда б не истлел,
выгнал бы девочку с лейкой сразу,
кружева рыжего не стерпел.

  Но город и ты – во гробе оба,
  ты молчишь, Петербург молчит.
  Кто отвалит камень от гроба?
  Господи, Господи: уже смердит.

Кто? Не Петр. Не вода. Не пламя.
Близок Кто-то. Он позовет.
И выйдет обвязанный пеленами:
«Развяжите его. Пусть идет».

И мы простим, и Бог простит.
Мы жаждем мести от незнанья.
Но злое дело – воздаянье
Само в себе, таясь, таит.

И путь наш чист, и долг наш прост:
Не надо мстить. Не нам отмщенье.
Змея сама, свернувши звенья,
В свой собственный вопьется хвост.

Простим и мы, и Бог простит,
Но грех прощения не знает,
Он для себя – себя хранит,
Своею кровью кровь смывает,
Себя вовеки не прощает –
Хоть мы простим, и Бог простит.

не –
  о земле –
    болтали сказки:
     «Есть человек. Есть любовь».

А есть –
  лишь злость.
    Личины. Маски.
      Ложь и грязь. Ложь и кровь.

Когда предлагали
  мне родиться –
    не говорили, что мир такой.

Как же
  я мог
    не согласиться?
      Ну, а теперь – домой! домой

Ищу напевных ше–
        потов
В несвязном шу–
        ме,
Ловлю живые шо–
        рохи
В ненужной шу–
        тке.
Закидываю не–
        воды
В озера гру–
        сти,
Иду к последней не–
        жности
Сквозь пыль и гру–
        бость
Ищу росинок ис–
        кристых
В садах непра–
        вды,
Храню их в чаше ис–
        тины,
Беру из пра–
        ха.
Хочу коснуться сме–
        лого
Чрез горечь жи–
        зни.
Хочу прорезать сме–
        ртное
И знать, что жив –
        я.
Меж цепкого и ле–
        пкого
Скользнуть бы с ча–
        шей.
По самой темной ле–
        стнице
Дойти до сча–
        стья.

Верили
   мы в неверное,
Мерили
   мир любовью,
Падали
   в смерть без ропота,
Радо ли
   сердце Божие?
Зори
   встают последние,
Горе
   земли не изжито,
Сети
   крепки, искусные,
Дети
   земли опутаны.
Наша
   мольба не услышана,
Чаша
   еще не выпита,
Сети
   невинных спутали,
Дети
   земли обмануты…
Падали,
   вечно падаем…
Радо ли
   сердце Божие?