Феликс Светов - Отверзи ми двери

- А что Бар-Кохба? - обозлился вдруг Лев Ильич. "А сколько знает, подлец? Правда ведь знает! Хотя, может, и путает, врет, в Европе ведь и Данте был..." - Продемонстрировал, между прочим, наглядно этот самый Бар-Кохба, что есть народ, с которым при помощи палки не поговоришь и на колени его не поставишь. А тоже, кстати говоря, Пятикнижие существовало, Слово Божие в душе народа сохранялось, да и не двести каких-нибудь лет, а четыре тысячелетия! Да каких и Вавилон, и Ассирия, и Египет, и филистимляне...

- Ну вот и договорились, - встал Саша, - очень люблю этот еврейский интерес к русской истории: что-нибудь вынюхать, а потом перевернуть исподтишка... Ты меня извини - ко мне там, слышу, пришли...

- Саша! Сашенька! к тебе гость... Батюшки, Левушка пожаловал? Что ж со старухой и поздороваться забыл? Не тоже так-то... - Ангелина Андревна, все такая же высокая, прямая, с седыми локонами, румяная и чопорно одетая, как в концерт - даже туфли на высоких каблуках.

- Виноват, Ангелина Андревна, простите, профессор к себе затащил.

- Да уж на первый раз... Сколько ж лет-то и не вспоминал про нас?..

- Познакомьтесь - мой старый приятель...

- Костя! - вырвалось у Льва Ильича. Он содрогнулся: "Ну плохо мое дело..."

- Да уж не знакомы ли вы? - удивленно смотрел Саша.

- Как же, имел удовольствие, - Костя был во всегдашнем своем пиджачке, в белой рубашке, при галстуке.

- Однако... - тянул Саша. - Ну что ж, прошу, садитесь.

- А у меня печенье к чаю, - улыбалась Ангелина Андревна. - Домашнее. Полчаса вам на все разговоры... Ладно, ладно, простите старуху, мешать не буду. Лева, а вы - коварный мужчина! - она кокетливо улыбнулась, даже погрозила пальчиком и вышла.

... Ну что я взъелся! - корил себя Лев Ильич. - А почему он должен меня с налету понимать - видимся мы с ним, что ли, что он про меня знает, кроме того, что в юности у него книжки читал? Сам же, небось, на Бар-Кохбу вчера еще обозлился! А может, он тех разговоров объелся, вон, и Володя, тот вчерашний, наговорился, а он и со студентами... Но чем-то не понравился ему Саша, впрочем, он сам себе еще пуще не нравился и главное что-то в себе понять не мог - себя он не мог здесь понять.

- Я вам принес "Раскол старообрядчества". Благодарю вас, Александр Юрьевич. Хорошая книга. То есть, хорошего в ней ничего нет, все известно жалкая никонианская идея, попытка оправдать то, против чего вопиют факты, здесь же собранные, но сам свод материала... И знаете, что мне пришло в голову - в развитие, кстати, нашего с вами разговора? - Костя сидел на краешке дивана, выпрямившись, поглаживал усы. - Эта идея о безблагодатности сегодняшней православной церкви, иерархии - всего лишь чиновной, она объясняется не революционной пошлостью, но корнями уходит куда глубже. Именно, так сказать, характеристическое явление нашей церковной жизни. И дело не в слабостях, не в разврате и сребролюбии попов и епископов, испокон века у нас прославленных теми подвигами. Это лишь следствие - не причина. Ведь это уже в семнадцатом веке знали, что благодать взята и вовсе отнята, что даже вода живая осквернена, что только упованием и плачем можно спастись. А уж причастие и невозможно - раз несомненен перерыв священства у никониан, а отсюда и прекращение тайнодействия. "Вертепом разбойников" уже Аввакум называл ту церковь, а потому "суетно кадило и мерзко приношение". И что бы мы о расколе ни говорили - здесь истина, потому, коль "вертеп", какая ж благодать? И не в исправлении книг, конечно, дело, не в обряде, - в сути. Поэтому и стало все возможно - от Петра до Куроедова - велика ль разница, когда в истоке все замутнено и осквернено?..

- Вы... так сказать, несколько упрощаете... - тянул Саша. - Но впрочем, а почему б и не так? Пусть резко, пусть максимализм, но коль забрезжила истина... А ведь, пожалуй, вы и правы? А?.. А как же! Град рухнул, мечта о хилиазме сокрушена - Третий Рим кончился, а Четвертому не бысть, ибо все скверна - и церковь - не церковь, и тайны божественные - не тайны, и крещение - не крещение, и учение - неправедно. Нет Града - рухнул. А богоносность - она поверх всего, вот в чем фокус! Очень верно!

- Погодите, - встал Лев Ильич. - Как верно? А разве мечта о Граде, Третьем Риме - православная мечта? Разве Град - не в горнем Иерусалиме? А богоносность эта откуда, кем придумана - нет про это ни в Писании, ни у Святых Отцов. Или я ошибаюсь - есть? То есть, в каком-то метафизическом смысле, в каких-то мистических размышлениях о судьбе народа, чуде его церкви, но ты употребляешь как некий богословский термин...

- Вы подумайте! - всплеснул руками Саша. - Ну кто бы мог такое от такой... ожидать?

- Какой "такой"? - со вспыхнувшей вдруг в нем злостью спросил Лев Ильич. Договаривай. От валаамовой ослицы, что ли?

- Лев Ильич очень живо реагирует, я уже заметил, что как только заходит разговор... - попытался смягчить Костя, но Лев Ильич ему не дал.

- Подождите! Шут с ней, с ослицей, у нас старые счеты, еще посчитаемся. Я хотел бы понять... Эта книга... - он подошел к столу и раскрыл книгу, принесенную Костей. - Эту я не читал, или забыл, но про раскол кое-что помню да у тебя ж и брал! Еще Костомаров заметил, что раскол, хоть и гонялся за стариной, но был явлением новой, а не древней жизни. И в этом парадокс раскола - это не я, а историк какой-то сказал. Это все от бессилия и упадка - не от силы веры, потому и за обряд так цеплялись, отсюда и кошмары все эти, и пресловутая странность русской души здесь берет начало - до изуверства включительно, и вся путаница, - поэтому и примстилось кому-то, что Третий Рим оказался царством дьяволовым. Это не старая Русь, а мечта о ней, погребальная грусть о несбывшейся мечте - отсюда надрыв и раздвоение раскола, отсюда - и романтизм какой-то - не зря декаденты так кинулись к расколу... Погодите! крикнул он, когда Саша сделал движение заговорить. - И потому нет тут никакой почвы, а наоборот - да помню я, читал, очень точно ложится на мое православное понимание. Это исход из истории, из соборности - вот тут в чем дело. Не обряд, а антихрист - вот в чем тайна раскола, отсюда и вся апокалиптика... Мечта о Граде на земле? Да чем ты тогда лучше тех жалких иудеев, о которых с такой нежностью только что говорил, которые и споткнулись на мечте о тутошнем царстве Божием? Третий Рим, второй, десятый - какой Рим, когда мир во грехе лежит и нужно заповеди соблюдать? Как ты их соблюдешь, коль станешь Рим сооружать?

- Лев Ильич, вы очень сбивчивы и уводите от темы, мной весьма скромно затронутой, - опять постарался успокоить его Костя, - хотя, может быть, моя мысль о благодати не так уж скромна и даже кажется максималистской, как Александр Юрьевич тут заметил...

- Да что вы, Костя, все путаете меня! - отмахнулся Лев Ильич. - Как могла оскудеть благодать или даже быть отнятой, когда... - да ты, Саша, сам только что напомнил о веке преподобного Сергия! - Что ж, на нем она и почила? А не от него ли - отца этой земли - полетела она пряменько к преподобному Серафиму, да ведь и за пять веков меж ними было ей на кого снизойти? Да на церкви русской она от века - врата ада ее не одолели! Вы мне прошлый раз, Костя, что-то о крещении внушали, так у того ж Серафима сказано, мне отец Кирилл объяснил, что благодать, во крещении данная, отнята быть не может - так вот черным по белому и сказано преподобным. Ты можешь падать и совсем пропасть, но стоит тебе найти силы, руку увидеть и почувствовать - так ты и спасен! Да как вы мне могли внушать об отсутствии благодати на жалких священниках, когда тот же Серафим еженедельно исповедовался и причащался Святых Тайн у батюшки, который ему всякие пакости строил! Это ли вам не факт! Или вы и преподобного в лицемерии заподозрите? - Льва Ильича трясло, но он уже не в силах был сдерживаться. "Ну что я, чего мне так тяжко все?.." - мелькнуло у него.