Борис Зайцев - Том 8. Усадьба Ланиных

Марья Алексеевна. Могу. А что?

Коновалов (будто ему холодно) . Не люблю открытых дверей. В глазах мелькает.

Марья Алексеевна встает, и притворяет.

Я слышал, что один замечательный математик сидел раз в ресторане. Весело было, музыка. Он говорил. Потом замолчал, поглядел вокруг, и сказал: «В меня вошло что-то. Это иррациональная величина. Я не могу ее определить». Это смерть была. Через четверть часа он умер. От паралича сердца.

Елена. Как страшно.

Коновалов. Сзади за мной дверь. Оттуда кто-то войдет.

Марья Алексеевна. Ты расстроен, брат, измучен.

Коновалов. Нет. Она здесь, я ее видел, тогда, за городом, когда цыганка. Зимой.

Марья Алексеевна. Какая цыганка?

Коновалов (вдруг дрожит, бледнеет) . Ужас! У-у!.. (дико кричит) .

Опускается лицом на подоконник.

Елена. Федор!

Коновалов бьется головой о подоконник. Рыдает.

Коновалов. Господи, Андрей, Господи! Я! Я убил!

Он не видит, что из сада к растворенному окошку, впопыхах, хромая, подбегает Таня. Она молча обнимает ему голову и целует.

Марья Алексеевна. Ничего, плачь. Ничего. Коновалов (сквозь рыдания) . Боже мой, Боже мой!

Подымает голову, видит Таню.

Ты!

Таня. Да. (Держит его голову, смотрит ему прямо в глаза.)

Коновалов (смотрит на нее недоуменно) . Как ты пришла?

Таня. Я в саду гуляла. По мокрым дорожкам. Вдруг крик услышала и прибежала.

Коновалов. Пожалела?

Таня. Да, пожалела.

Елена выходит из комнаты. Через минуту возвращается

Елена. Батюшка приехал. Уже облачился. Сейчас служба начнется.

Выходит.

Марья Алексеевна (полуобнимает Коновалова) . Брат, приходи. Мы помолимся.

Уходит также

Таня. Встань, Федор. Не нужно предо мной на коленях стоять.

Коновалов. Нужно.

Таня. Встань.

Коновалов. Значит ты меня спасла? Я умирал.

Таня. Не знаю. Встань.

Коновалов встает, садится и слушает. Издали доносится пение певчих и служение.

Таня (покойнее и печальнее) . Помнишь, я хотела тебя вывести отсюда, жить вместе? (Перебирает кончики платка, наброшенного на плечи.) Казалось мне, наши жизни могут слиться. (Улыбается сквозь слезы.) Ну, ошиблась. Прости. Самонадеянная девочка. Так ты сказал. Я теперь поняла, что ты меня не любишь. И никогда не любил.

Коновалов (прислушивается к пению) . Что это там?

Таня. Панихида. Из-за нас Андрюша погиб.

Коновалов. Знаю. Я преступный человек.

Таня. Все преступные. Все несчастные.

Коновалов. Как же жить?

Таня. Жить мы будем. Это нелегко. Но будем. Видишь, какой золотой луч пробился? Сад блестит, зазеленел. Голуби воркуют. Я за эти дни, когда все случилось, стала такой старой, будто все уж знаю. И я думаю, что Господь, которого я вижу в этих облаках, в сиянии света, смилуется над нами и простит. Ну, идем. Пора на панихиду.

Обходит по террасе, и входит в дверь Открывается дверь из коридора, выглядывает горничная. Пение слышнее.

Горничная. Барин, вас ждут. Коновалов. Да иду.

Она скрывается

Таня. Возьми меня под руку. Теперь можно. Последний раз.

Коновалов (берет) . Ты приходишь, как ангел. Господь, в знак сострадания к заблудшим, посылает им своих вестников.

Уходят.

УЧАСТВУЮЩИЕ

Полежаев, Леонид Александрович.

Ариадна, его жена.

Игумнов, Сергей Петрович.

Игумнова, Дарья Михайловна.

Таня Лапинская, приятельница Ариадны, артистическая девушка.

Генерал, сельский хозяин, культуртрегер.

Саламатин, Алексей Николаевич, его пасынок, молодой человек.

Машин, Иван Иваныч, дворянин, сосед Полежаевых.

Перелешин, Аркадий Карпович.

Ракитникова, Анна Гавриловна.

Летний день, очень жаркий, но облачный, в конце июня. Двенадцатый час. Комната с большими окнами, в помещичьем доме Полежаевых. Прямо дверь на террасу. В окнах вид на реку – поля и леса на горизонте.

Посредине комнаты стол: на нем книги, рукоделья; все в беспорядке. Дарья Михайловна сидит за столом и рассматривает кусок старинной парчи. Рядом Ариадна, на коленях, с живостью вытаскивает из сундука всякое добро. Она высока и гибка. Одета изящно, но небрежно.

Дарья Михайловна. Как это ты, Ариадночка, все швыряешь… И как уложено! Белье, чернильница, шали…

Ариадна. Сунула, и конец.

Дарья Михайловна. Да ведь жаль. Вещи хорошие.

Ариадна. Может быть.

Выбрасывает на стол еще кусок парчи.

Дарья Михайловна (сравнивает с другими) . Это мне больше нравится. По лиловому фону серебряные цветы.

Ариадна (подымается) . Удивляюсь, как еще сил хватило все это уложить.

Дарья Михайловна. Почему?

Ариадна (не сразу) . Меня привыкли считать благополучной дрянью и теперь удивляются.

Дарья Михайловна. Благополучной дрянью… Нет, я этого не знаю. Просто была веселая и живая. Это многим нравилось.

Ариадна. Леонид находит, что я слишком шумна.

Дарья Михайловна. Разве?

Ариадна. То-то вот и разве (берет кусок парчи) . Тебе нравится?

Дарья Михайловна. Очень. Его можно положить на спинку дивана. Отлично будет.

Ариадна. Возьми его себе.

Дарья Михайловна. Ну, зачем.

Ариадна. Затем. У меня домик уютный, чистый, все аккуратно. И Сергею понравится.

Дарья Михайловна. Нет… спасибо. Не возьму.

Ариадна. Почему же?

Дарья Михайловна. Ты и так мне все даришь.

Ариадна. Хочу, и дарю. Нет, возьмешь.

Дарья Михайловна. Выходит, что я напросилась.

Ариадна (бледная) . А я говорю, что возьмешь. Я говорю, что возьмешь!

Дарья Михайловна (с удивлением и почти испугом) . Да что ты?

Ариадна. Это свинство. Я тебе дарю, от души, а ты брать не хочешь. Это гадость.

Дарья Михайловна. Как ты разволновалась… Ну, если хочешь… Я просто стеснялась, не думала, что так…

Ариадна (садится на подоконник) . Больше не хочу убираться. Называется – моя комната, а могла бы и гостиной служить, чем угодно. Все навалено. Чужое все. (В волнении отворачивается к окну. Налетает ветер из полей, надул занавеси, душит.)

Дарья Михайловна (встала) . И правда, какой здесь беспорядок.

Ариадна (вытянулась на подоконнике, положила голову на руки, солнце освещает ее). Солнышко меня греет, ветер ласкает. Господи, пожалей меня.