Борис Зайцев - Том 8. Усадьба Ланиных

Елена (вдруг, сквозь слезы) . Похитонов, слышишь?

Похитонов (дрожащим голосом) . Разве мог я подумать, когда в Самаре служил, в земстве? Что со мной стало! С богатым кругом сошелся. Ведь я прислужник, шут. Меня подпаивают, а потом в отдельных кабинетах глумятся. Я левым считался, мы с Машенькой честные журналы получали.

Быстро, как бы в раздражении, входит Коновалов.

Коновалов (Семену Семенычу) . А, вот и ты. В обществе дам.

Похитонов (сдерживаясь) . Да, беседуем.

Коновалов. Почему же нет коньяку?

Похитонов. Мы с тобой на своем веку уже достаточно выпили.

Коновалов. Ты полагаешь?

Похитонов. Полагаю-с.

Коновалов. Мы с тобой вообще много черт знает чего делали.

Похитонов. Совершенно верно.

Коновалов (резче) . И это становится невозможным.

Елена, опустив голову, держит Таню за руки. Маленькая пауза

Это приводит к тому, что сейчас приехала с вашей квартиры Маша, и сказала, что к тебе явились уж, арестовать. Не застали. Она ответила, что не знает, где ты. Сама сюда поехала.

Похитонов. Она здесь?

Коновалов. У меня в кабинете. Лежит на диване, и молчит.

Похитонов. Я пойду к ней.

Коновалов. Поздно. Надо было раньше думать.

Елена. Почему для него теперь поздно, а для тебя нет?

Похитонов выходит.

Коновалов. А ты… Елена, молчи лучше. Ты лучше тоже молчи. Я читал.

Елена (серьезно, покойнее) . Погоди еще, Федор, издеваться надо мной.

Коновалов (садится) . Дело не в издевательстве. Совершенно не в этом.

Елена. Марье очень плохо?

Коновалов. Очень.

Елена. Так. Я пойду к ней.

Выходит.

Коновалов. А те… идиоты, в саду устроили иллюминацию. Неизвестные мне юноши. В темных углах визг. Все, как следует. Праздник!

Таня. Да. Уж правда, праздник!

Снаружи распахивают окно. Видна студенческая фуражка.

Студент. Сашка. Ты здесь, что ль?

Коновалов (встает и запирает окно) . Здесь никакого Сашки нет.

Студент. Нет, так и нет. Черт с ним. Виноват.

Исчезает.

Коновалов. Эти-то вот они и есть.

Таня (тоже встает, подходит к пианино) . Я потушу свечи. Глазам неприятно. (Тушит свечи, при которых играл Андрей.) А ты садись на диван. Ты взволнован. Надо успокоиться немного.

Коновалов тяжело усаживается. Таня подходит, примостилась рядом. В комнате полутемно, на полу и креслах лежит бледный, золотой свет уличного фонаря – через окно.

Коновалов. Да, правда. Без свету лучше.

Таня (берет его за руку) . У меня голова кругом идет.

Коновалов. Как не пойти.

Таня. Андрей, Елена, Похитонов…

Коновалов. А Андрей что?

Таня. Он говорит, что знал все, про нас. Но думал, не совсем это так. Ходит с револьвером, у него такой вид…

Коновалов (резко вздыхает) . Да. Вид.

Таня. Ты ужасно расстроен? Эти дни я немного тебя боюсь. (Гладит его по руке) Ты суровый, совсем как-то не мой.

Коновалов. Я, должно быть, ничей.

Небольшая пауза

Таня. В этой самой комнате я сказала Андрею: если б я так рассуждала, как ты, мне бы тоже надо травиться.

Коновалов. Так сказала.

Таня. Ну, ведь это правда. Ты меня очень мало любишь. А травиться я не собираюсь.

Коновалов. Ты плохой выбор сделала.

Таня. Прежде я так думала – даже тебе говорила: уйдем отсюда, поселимся где-нибудь. А сегодня на меня нашли сомненья: тяжко стало, горько. Нет. Не уйдешь ведь.

Коновалов. С твоей верой можно верить.

Таня. У меня веры много было. Я как мышка в вашем доме жила – в уголке, и веру копила. Вот, меня Андрей Сандрильоной назвал. Может, и правда. Я и сейчас верю. В Бога верю, в Христа. И любовь моя к тебе, как прежде. А где сила этой любви? Ей ответ должен быть. Его нет.

Коновалов (встает) . Была минута – мне казалось, что зажигается для меня новая жизнь. Ты прелестная, Татьяна. Есть в тебе что-то от ангельской девы. И уж если ты меня не зажгла…

С шумом отворяется дверь Видимо, двое догоняли друг друга Вбегают барышня и молодой человек. Задыхаются, хохочут.

Барышня (фыркает) . Здесь темно, и есть кто-то.

Молодой человек. Жаль. Вы любите, ведь, камеры-обскуры.

Выбегают в другую дверь.

Таня встает.

Таня. Я напрасно потушила свечи. (Подходит к пианино, шарит, как бы стараясь найти спички. Потом вдруг садится на табуретку и плачет.) Господи! Господи!

Входит Андрей, и натыкается на отца.

Андрей. Почему тут темно? Где Таня?

Таня (сквозь слезы) . Т-тут.

Андрей. Плачешь.

Таня (встает и старается справиться) . Ничего. Очень все расстроили.

Андрей. Тебя тетя Маша зовет.

Таня. Плохо ей?

Андрей. Не знаю.

Таня. Хорошо, иду. Где палочка моя? (Шарит, не находит.) Андрюша, найди палочку.

Андрей (подает) . Вот.

Таня. Спасибо. А то без палочки мне трудно.

Уходит. Минута молчания.

Андрей. Я всегда тебе мешаю, отец. Во всем.

Коновалов. Правда, что ты револьвер всюду с собою носишь?

Андрей. Кто сказал?

Коновалов. Знаю.

Андрей. Правда.

Коновалов. И сейчас?

Андрей. Да.

Коновалов. Убей меня.

Андрей. Глупости.

Коновалов. Я завлек Таню.

Андрей. Завлек.

Коновалов. А теперь бросаю.

Долгое молчание.

Я твоего лица не вижу. Где ты?

Андрей. Подлец!

Коновалов медленно подходит к дивану и опускается на него Андрей выходит. Почти вслед за ним, из других дверей, поспешно входит Таня.

Таня. Нет, не могла быть с тетей. Не могла. Сердце не на месте. Андрюша?

Коновалов (мертво) . Его нет.

За сценой выстрел

Кабинет Коновалова. Прямо против зрителя большое окно. Оно выходит в сад, на крытую террасу. Часа четыре дня. Довольно хмуро. Накрапывает дождь. Коновалов сидит у окна, за письменным столом. Рядом полка книг. Он ничего не делает. Входит Похитонов.

Похитонов. Я к тебе, Федор. На минуту.

Коновалов. Садись, пожалуйста. Почему на минуту?

Похитонов. Тут, книжечку одну хотел у тебя попросить Льва Толстого. (Подходит к полке и роется.) Мне хотелось бы найти «Воскресение».