Борис Зайцев - Том 8. Усадьба Ланиных

Ариадна (несколько оправившись) . Легче сейчас? Тебе? Легче?

Полежаев (тихо) . Да.

Ариадна. И мне.

Полежаев. Хорошо, что нет никого.

Ариадна (подымается) . Встань. (Подымает его за руку, полуобняв, ведет к дивану.) Ляг. Ты ведь мой? Погоди, погоди… Только бы так остаться. (Закрывает себе голову, точно боясь, что что-нибудь изменится.) Я тебя опять люблю. Безумно… И ты, ты? Ах, а то… А вдруг все-таки нужно умереть?

Полежаев. И я.

Ариадна. Такая любовь, как у меня, сильнее… Да, в голове все путается, плохо говорю. Если бы не Сергей, я бы выпила. Я, стало быть, жива. Ты бы тоже себя убил?

Полежаев. Да.

Ариадна. Я почувствовала. Но теперь – нет. Ты жив. (Задумалась. Потом идет к двери.) Погоди… Я сейчас.

Полежаев. Куда ты?

Ариадна. Нет, ничего. Ты боишься?

Полежаев. Зачем… идешь?

Ариадна. Может быть, глупо… Я минуту посижу в своей комнате, вот так, одна. Потом приду. И вообще все посмотрю… как здесь… будет. (Уходит) .

Полежаев (встает, подходит к окну) . Рассвет! (Отдергивает портьеру. В комнате становится еще светлее.) Как пахнет!

Входит генерал

Генерал. Не дошел. Не дошел-с, все уже кончилось. Видимо, наши молодцы.

Полежаев (растерянно) . А, пожар.

Генерал. А-ха-ха… маленькое деревенское развлечение. Две риги, солома прогорела… Но, конечно, наши не дали ходу… ну, я так себе представляю… огню. А вы что же-с? Где же супруга?

Полежаев. Я, да… она. Она тут.

Генерал. А вы немного… не в себе как-то?

Полежаев. Напротив, я… Я, она.

Входит Ариадна. Вдали слышен рожок автомобиля.

Ариадна. Генерал! Генерал. Все кончилось. Спектакль!

Ариадна (сияя блестящими от слез глазами, осматривает комнату) . Здесь свет, утро.

Полежаев (ей) . Ну?

Ариадна (идет к нему) . Какое утро, свет…

Полежаев. И хорошо?

Ариадна. Здесь чудно. Здесь все прекрасно. (Плачет.) Все прекрасно.

Входит Игумнов.

Игумнов (бросает фуражку, садится в кресло) . Генерал, вас Алексей Николаич ждет. Ф-фу!

Ариадна (указывая в окно Полежаеву) . Утренняя звезда.

Игумнов (обертываясь к ним) . Ариадна. (Минуту смотрит молча.) Что же… Да. У вас другие лица.

Полежаев (Ариадне) . Помнишь? Эту звезду я встречал за книгами.

Игумнов. Новые лица! Новые лица!

Комната и обстановка предшествующего акта Четыре часа дня – бледно-солнечного, безветренного В окнах далекий пейзаж – мирный вид сельской России На письменном столе поднос со стаканами чая, вареньем, медом Сюда перешли из столовой – после затянувшегося деревенского обеда – покурить, поболтать Генерал, Полежаев, Машин, Дарья Михайловна.

Машин (снимает с рогов над диваном небольшую двустволку) . Папашино еще ружьецо?

Полежаев. Да. Остатки прежней воинственности.

Машин (прицеливаясь в окно) . Прикладистое.

Полежаев. Бьет далеко, но стрелять трудно. Калибр маловат.

Машин. А вот… лисичек скоро… первого сентября… у нас открытие охоты. Тут, недалеко.

Полежаев. Милости прошу ко мне завтракать.

Генерал. Для меня, должен сказать, весьма приятно ваше намерение… остаться тут на зиму. Знаете, у нас как: выборы прошли, а там, к настоящей-то к зиме, помещики кто в Ниццу, кто в Канн. Я и сам не прочь, но в нынешнем году не придется. Да вы ведь и в гласные баллотируетесь? А-ха-ха… прокатим, прокатим.

Полежаев. Мне так советовали. Говорят, жить в деревне, надо общественными делами заниматься. Хотя, конечно, я мало в этом сведущ.

Генерал. Я смеюсь, ну, разумеется, смеюсь. А-ха-ха. (Наставительно) . В деревне нужны культурные, интеллигентные силы. Я, например, занят сейчас сельскохозяйственными школами. Это, я вам доложу, дело новое, и нашим общественным деятелям не так-то по плечу.

Разговор ведется на ходу. Генерал взял Полежаева под руку и последние слова говорит в дальнем углу. Там останавливается, что-то объясняя, хохоча Машин подходит к окну, недалеко от Дарьи Михайловны, и, взяв бинокль, всматривается в горизонт. Дарья Михайловна шьет.

Машин. А где же муженек?

Дарья Михайловна. Пообедал, ушел. Где-нибудь бродит. (Горько) . Бог его знает, где.

Машин. Вон она… и Усачевка. Трофимыч уж строиться начал после пожара. Месяц пройдет… и как не бывало ничего. Ваш-то, Сергей Петров, очень тогда старался. Молодцом. Мог бы медаль получить.

Дарья Михайловна. Что уж там медаль, Иван Иваныч. Это он с налету, по горячности. А то мало совсем стал работать, хозяйство запустил. Говорит, скучно здесь. Все опостылело. Даже хочет в Москву перебираться; буду, говорит, за пятьдесят рублей служить, так хоть в театр схожу, музыку послушаю.

Полежаев. В Москве трудно. В Москве… народу много.

Дарья Михайловна. А место разве найдешь? Да и так-то сказать: поглядел он на все на это (показывает вокруг) , на барскую жизнь. Мы ведь не те люди, что они… Леонид, Ариадночка. А он тянется.

Машин. Наше дело простое. Знаете. Посеял ржицы, овсеца. Убрал.

Подходят Генерал и Полежаев.

Полежаев. Вы мне говорите о разных умных и серьезных вещах. Я слушаю. Но, признаюсь, взглянешь в окно, на этот светлый пейзаж, и мысли отклоняются. Вспомнишь о том, что к делу не относится.

Генерал. А это, знаете ли, мечтательно-романтическая жилка в вас есть… а-ха-ха.

Полежаев (останавливается, подходит к окну) . Несколько лет назад мы жили с Ариадной в Ассизи. Там место высокое, видна вся Умбрия.

Дарья Михайловна. Где это… Ассизи?

Полежаев. В Италии. Городок и старинный монастырь. Там, Дашенька, некогда подвизался св. Франциск, великий милостивец. Да. Мне и вспомнилось. Там видна с высоты вся долина, полная необыкновенной тишины. Бывали дни именно как сейчас – опаловые, перламутровые; вдруг выглянет солнышко и заиграет где-нибудь вдали пятном; или за десятки верст прольется дождем тучка, и этот дождь как-то висит, недвижно, сероватой сеткой. И так же, как из окна читальни, где перед обедом я читал о жизни святого, маячила далекая Перуджия.

Генерал. Весьма поэтически, хотя, конечно… и далеко от всяких земств.

Полежаев. Вероятно, Душа святого оставила свой след в той местности. Нигде не видел я подобной чистоты, безмятежности. Мне кажется, что всякий, кто измучен, обрел бы там мир.