Борис Зайцев - Том 8. Усадьба Ланиных

Полежаев (отходит к столу, где лежат книги и снимки) . Туго ей стало что-то, последнее время.

Игумнов. Туго всем.

Полежаев. Да, не особенно легкая штука – то, что называем мы жизнью.

Игумнов. Меня скоро тоже будете провожать.

Полежаев (перебирая гравюры) . Куда же?

Игумнов. Да куда-нибудь далеко.

Ариадна. Как же так, Сергей?

Игумнов. Всех я замучил – себя, жену. Довольно. А куда – посмотрим. (Делает шаг к двери.) Вот тебе, Леонид, и путь жизни.

Уходит.

Ариадна. О чем он сказал?

Полежаев. У нас был с ним один разговор. Тогда я погибал, и мне казалось, что он стоит твердо. Лапа беззаботно хохотала.

Ариадна. Господи, Господи!

Полежаев. Но теперь то, что пережили мы с тобой, им предстоит, Игумнову и Даше. Дай Бог им сил.

Ариадна. А мы пережили?

Полежаев. Да. Ты сомневаешься?

Ариадна (улыбаясь взволнованно) . Но я все что-то плохо понимаю. Как после болезни.

Полежаев продолжает перекладывать снимки. Ариадна подходит к нему и кладет руку на плечо.

Полежаев (выбирает два снимка и закрывает подписи под ними.) Две картины, разных художников. Это «Передача ключей св. Петру», а тут «Бракосочетание Богородицы». В композиции есть общее. Которая лучше?

Ариадна (внимательно всматривается, как бы стесняясь сказать) . Погоди… сейчас. (Робко.) По-моему, эта. (Указывает на «Передачу ключей».)

Полежаев. Ах, как же ты не видишь? Разве можно равнять композицию? И какой тут ритм! И эти арки к чему? Только глаз раздражают. Рафаэль и Перуджино!

Ариадна (смущенно) . Конечно, наврала.

Полежаев. Тебе понравилось, что тут флорентийцы наши изображены. (Указывает пальцем.) Да не в одних, брат, флорентийцах дело.

Ариадна. Как ты правильно сказал, здесь композиция… Я этих арок и не заметила.

Полежаев (берет ее за руку) . Зато я кое-что заметил.

Ариадна. Что заметил?

Полежаев. Ты теперь прежняя, милая Ариадна. Покорная.

Ариадна. И ты…

Полежаев. То ужасное… Может быть, Бог испытывал нас. И Ему не было угодно, чтобы мы погибли.

Ариадна. Я думала тогда – конец.

Полежаев. Я доставил тебе страшные мучения. Ты простила.

Ариадна. Да.

Полежаев. Потому, что пожалела. (Молчание.) Может быть, как и всех пожалеть надо.

Ариадна. Мне опять открылась… моя любовь.

Полежаев. Как сейчас странно!

Ариадна (в волнении) . Очень, очень. Необыкновенно.

Полежаев. Не самую ль судьбу мы ощущаем? Страшное, прекрасное?

Ариадна. Не знаю. Я сейчас заплачу.

Полежаев. Мы не знаем нашей жизни. Будущее нам закрыто, как и всем. Что ждет близких нам, как и нас самих? Смерть, горе так же придут в нежданный час.

Ариадна. Пусть, я готова.

Полежаев (покойнее) . Но сейчас светлые тени вокруг. Волшебный вечер. В золотеющих облачках я ощущаю нашу молодость, скитания, Италию. Ну, пускай, пусть был я грешен, неправ… но мы не отреклись от лучшего, что было в нашей жизни. Я вспоминал нынче Ассизи…

Ариадна стоит у пианино Потом садится и слегка наигрывает простенькую итальянскую мелодию. Полежаев подходит. Она оборачивает к нему лицо, полное слез.

Ариадна. Вот, в Риме утро, солнце. Тепло, в тени влага. Мы подымаемся на Монте-Пинчио. Там, у ограды нищие, слепые сидели… у одного скрипочка, у другого – вроде гармонии. Они это самое играли.

Полежаев. Сны! Золотые! (Ариадна закрывает лицо руками.) Ты плачешь?

Ариадна. Да. Je t'aime.

Ограда загородного кладбища Вечер. Полоска огненного заката. Две лошади привязаны под белой акацией

Лепорелло. Вот тут и дожидайся! Господи Боже мой, что за жизнь! Я полагаю – одно недоразумение. (Конь бьется.) Но, но… дьявол! Сиди и отгоняй всякую дрянь. А чего ради? Бессмыслица! Здесь, положим, похоронена эта девчонка, такая же, каких было десятки. Умерла она не хуже и не лучше, чем вообще умирают. И после все мы работали… на совесть. Ну да где! Разве у нас, как у людей? Вдруг, через два года, надо ее навестить… т. е. могилу – какой-то монашенки. Все одни фокусы. Впрочем, мы вообще, ведь… что называется, маги и чародеи. (Задумывается.) И то, например, сказать: коего черта я с ним вожусь? Жалованье пустое, вечно в разъездах, того и гляди где-нибудь из-за угла ревнивый муж, либо брат укокошит. А поди-ж ты, не могу отстать! Да, пожалуй, и меня приколдовал. Нет, уж как хочет. Больше нельзя. Повалится его Алтаир, обломает седло, а мне нагоняй будет. (Идет к воротам кладбища.)

Дон-Жуан сидит под миртовым деревцем, закутавшись в плащ. Перед ним небольшая скромная могила.

Дон-Жуан. Прежде я тебя не чувствовал. Но теперь, нередко ты со мной… Я тебя не вижу, но ты близко. Это странно. Что-то изменилось в моей жизни. Вот и нынче – почему я здесь?

Лепорелло (входит) . Ваша светлость, невозможно больше. Конь седло сломает.

Дон-Жуан. А! Что же, ехать?

Лепорелло. Как угодно. Требовать не могу, по униженному своему положению слуги и, так сказать, хама. Но могу почтительнейше просить.

Дон-Жуан. (Оправляясь от задумчивости.) Скажи по правде, ведь смешно тебе, что я тут оказался?

Лепорелло. Как я смею смеяться над высокородным Дон-Жуаном?

Дон-Жуан. Высокородный! Светлость! Ах, оставь, пожалуйста. Все это – слова. Некогда было, но осталось очень мало. Нашу светлость осудил король, порицает церковь, нашей жизни ищет Дон-Диего. Мы почти что разорены. На лбу нашем морщины, в волосах – седины. Мы кочуем. Из города в город, из корчмы в корчму, из притона в притон. Скоро станем и совсем бродягами. А? Что ты скажешь о такой светлости.

Лепорелло. Боже упаси! М-м… хотя надо сознаться, если бы мы несколько остепенились…

Дон-Жуан. (Надевая перчатки и поправляя шпагу.) А, вот это интересно.

Лепорелло. (Кривляясь) Я, собственно… я давно уже думаю, что пора бы нам устроиться посолиднее. Мало ли чего там не бывало… Замок у нас есть еще, правда, в долгах!., ну, с этим бы мы справились. Взяли бы жену с приданым, зажили бы… охоты, празднества, как полагается. Но в меру, в меру. И я бы облюбовал себе какую-нибудь камеристочку, сочетался бы законным браком. Ваша светлость произвели бы меня в мажордомы.

Дон-Жуан. Спокойная жизнь землевладельца! С женой, охотничьими псами. Умеренные развлечения… И сытость, сытость!